автограф
     пускай с моею мордою
   печатных книжек нет,
  вот эта подпись гордая
есть мой автопортрет

самое-пресамое
финальное произведение

:авторский
сайт
графомана

рукописи не горят!.. ...в интернете ...   





Как раз вот про этот момент не позволял я себе мечтать и думать все эти оба года, чтобы проснуться утром не от гнусавого вопля дневального, а от женских объятий. Ольгиных. Она пришла с работы, легла на меня поверх одеяла и обняла, и я проснулся ответить на её поцелуй. Наш разговор как-то не клеился, если обмен однословными репликами вообще можно считать за разговор. И мы смотрели друг на друга так, что мать моя, у которой был отпуск, быстренько собрала нашу дочь, Леночку, и поехала с ней на базар...

До чего же всё повторяется в жизни. Что было, то и будет. А разница, если вообще случится, только лишь в сопутствующих деталях… Например, что моя мать вернулась с базара (а не из магазина) без апельсинов, и что на этот раз меня ничто не сдерживало… Что касается иероглифов оставленных на моём запястье когтями гостиничной садистки, то Ольга—кто бы сомневался!—их углядела, изучила и внимательно прочла, но не вслух. Вообще-то, я и не настаивал…

(...нет ничего эластичнее времени. Текущий год длится без конца и края, а год прожитый скукоживается, превращается в точку во времени. Точка не имеет протяжённости, она кончается даже не начавшись.

Любые отрезки прошлого, которые короче года, не тянут даже и на точку. Ну что ты скажешь про минувший месяц? Что там было несколько пятниц и одно тринадцатое число? Правильно. А про минувший час? Ах да!. Там были шестьдесят минут… Пустое тасованье цифр. Пустопорожнее жонглирование числами…

Десятилетие – та же точка... После отбытия этой точки в школе, у человека начинает расти щетина. Если она случилась в «местах не столь отдалённых» – ноют суставы, особенно в правом плече, но это всего лишь точка...)

Через неделю после демобилизации стройбатовская вечность превратилась в несвязные лоскуты воспоминаний наколотые на точку в прошлом, которую течением жизни снесло уже невесть куда, да и не важно куда, потому что нужно струиться дальше...

У купальщиков есть два способа захода в воду: при первом заходишь в воду мелкими шажками, поахивая, вздёргивая плечи, приподымаясь—по мере углубления дна—на цыпочки; а второй проще – зайти по колено и с криком или без, бултыхнуться нырком вперёд.

Пришла пора окунуться в течение гражданской жизни…

Мастер Боря Сакун умер, не исполнив своё обещание уйти на пенсию через четыре года.

Архипенко уехали на Камчатку, обетованный рай рыбачий, где рыба, по слухам, сама по доброй воле запрыгивает тебе в лодку.

Мои брат с сестрой закончили железнодорожный техникум и послали их на Урал, отрабатывать за дипломы изысканием и строительством железных дорог между Уфой и Оренбургом.

Владя и Чуба вернулись из армии на полгода раньше меня и у них уже было время искупаться, приладиться к этому течению. А Чепу оно обточило до солидной лысины и он продолжал дожидался пока ему стукнет двадцать семь – возраст, при котором у граждан СССР истекает срок годности для призыва в армию. На текущий момент у него отсрочка, как у единственного кормильца матери-одиночки с её матерью-одиночкой. Дай Боже здоровья обеим пенсионеркам до его двадцатисемилетия!

Первый выход в свет в компании друзей не слишком-то меня потешил. Мы собрались у Влади, я забил праздничный косяк, но они затянулись лишь пару раз – проявить вежливость… Оттуда мы двинули в Лунатик, где Шпицы всё ещё играли танцы. На тротуаре около гастронома № 6 Владя пёрднул на зажжённую спичку, которую Чепа поднёс к его жопе. Пук аммония вспыхнул голубоватым пуком пламени. Меня не слишком восхитил опыт наглядной физики, в стройбате отмачивали и не такое и благодарности за непрошенное напоминание я не испытывал.

В общем, мой кайф их не вставлял, а я не догонял их способа тащиться. Мы остались друзьями, но в последующей жизни барахтались, в общем-то, в раздельных струях.

Из библиотеки Клуба я взял Одиссею Капитана Блада, но не добрёл и до половины его приключений, а ведь когда-то эта пустая дребедень была моей настольной книгой...

– Что ты там в газете на шкафу держишь?– спросила Ольга.

– Гандон с усиками. Показать?

– Нет!

Как будто сама не заглянула, перед тем как спросить. Или я её переоценил?

Она представила меня незнакомому брызгу в течении гражданской повседневности – её сотрудник с кирпичного завода встретился нам возле гастронома № 1. Мужик за тридцать назвал своё имя, я в ответ – своё и оба тут же забыли услышанное. Мне не понравилась его улыбка обнажавшая дёсна съеденные до корней. И какая-то в нём натянутость, сразу видно, что ни встреча, ни знакомство ему не в жилу, я даже пожалел, что мы вообще подходили.

А по ту сторону Переезда-Путепровода уже к нам подошёл, у гастронома № 5, полузнакомый Халимоненко, он же Халимон, желавший переговорить отдельно с Ольгой. Она попросила меня подождать и отошла с ним метра на четыре в сторону на том же двуступенчатом крыльце у входа в № 5. До меня доносились обрывки их беседы: «участковый», «мало не будет»… Мало приятного стоять так вот, сдвинутым в сторону, но уж так меня попросили.

(...есть у меня эта ненужная черта – бездумно исполнять о чём просят, а думать – стоит ли оно того, начинаю только когда уж слишком поздно...)

Беседа их подошла к концу, она вернулась ко мне в сопровождении его хозяйского «смотри!» вдогонку. Ольга объяснила, что кто-то пытался украсть мотоцикл Халимона из сарая во дворе его хаты и он по ошибке предположил, будто она как-то причастна.

(...мифы бывают разные. Есть полезные, как мифы древней Греции, а есть и бесполезные, как, например, будто армия делает из тебя мужчину.

Полная херня! Будь это так, я бы сказал Халимону: –«Это моя женщина, со мной говори». Не то, чтобы я его боялся, просто и в голову не пришло сказать так. Армия не сделала из меня мужчину...)

Ольга предложила сходить в заводской парк в субботу, где танцы играют Песнедары, группа из Бахмача. То есть, являются из райцентра, четвёртая остановка на электричке в сторону Киева, отыграют и – домой, туда от Конотопа полчаса езды. Ну и что за группа может вылупиться из такой дыры? Но Ольга сказала, что всё равно играют бахмачане хорошо, а на танцах она познакомит меня с Валентином Батраком, он же Лялька, который брат Вити Батрака по кличке Раб.

Лабухи из Бахмача звучали очень даже неплохо благодаря их клавишнику – чувак баскетбольного роста в причёске как у Анжелы Дэвис, пока ей не пришлось скрываться от ареста. Пел, правда, не он, а барабанщик. Они вполне пристойно делали Дым на Воде Дип Пёрпла и Мексико группы Чикаго. Потом к нам подошёл Лялька и Ольга представила нас друг другу.

Высокий и тощий, с длинными светлыми волосами чуть взбитыми на темени, Лялька держал бородку à la Кардинал Ришелье, сходного с волосами цвета. Лишь один только взгляд в просвещённые глаза друг другу подсказал, что для продолжения общения нам требуется место более уединённое, чем танцплощадка. Такое место было найдено и там мы обменялись верительными грамотами и достигли согласия относительно качества обоюдно предложенной дури, что заложило основу отношениям дружбы и взаимопонимания на предстоящие годы...

~ ~ ~


стрелка вверхвверх-скок