(...Египтологи до сих пор спорят – зачем прекрасным женским лицам сфинксов приделывались бороды?...)
Разгадку показала Ира. То есть, сначала она показала мне в окно тебя. Белая ткань туго обвивала тебя с головой, оставив лишь кружок лица с накрепко зажмуренными глазами. Такая же ткань прятала волосы Иры, а половину её лица скрывала маска, как у банковских грабителей, только белая. Она отнесла тебя куда-то, а потом вернулась сказать через стекло, что глаза у тебя синие-пресиние, просто ты уже спишь после кормления. Чтобы сказать это, она отвязала верхние тесёмки, а нижние остались и маска повисла ниже подбородка.
(...прекрасное лицо, под ним бородка! Сфинксы только что покормили своих детёнышей! Вот что изображали Египтяне древности...)
Вернувшись в квартиру на Красный Партизан, я ужаснулся жутким видом двери в нашу спальню. Как мог я раньше не увидеть всю эту грязь и мутные набрызги. И ту длинную волосину прилепленную куском грязи чуть повыше пола? Я согрел воды и вымыл дверь с обеих сторон и оконную раму, изнутри. Чистота послужит линией обороны, как охранительный меловой круг Хомы Брута от Вия и прочей нежити.
Когда Тоня дала мне коляску своих детей, чтобы тебе было в чём спать, я вымыл и её во дворе, под окном спальни. И там я понял, что делаю всё правильно, когда из складок верха коляски выколупал кусок засохшей детской какашки. Нет, я никому ничего не сказал, тут никто ни при чём – это у нас с миром своя разборка, один на один…
В институте у Иры оставался один последни экзамен, а если пропустит, придётся сдавать через год, со следующим выпускным курсом. Но ты родилась очень удачно – сразу после предпоследнего экзамена и оставалась неделя для подготовки плюс ещё три дня, потому что на курсе четыре группы и они сдают экзамен не в один день, а друг за другом, что в сумме давало десять дней на ваше пребывание в роддоме.
На шестой день твоей жизни, Ира вышла в приёмную и сказала, что ты уже совсем в порядке, угроза желтухи из-за разнорезусных родителей миновала и можно хоть сейчас домой, если выпишут. Я развил бурную деятельность, побежал к заведующей родильным отделением с требованием немедленной выписки на основании государственного экзамена у матери. Заведующая начала колебаться, что нужно разрешение от ещё какого-то роддомного начальства, которое сидит аж в каком-то из переулков улицы Шевченко.
У незнакомой медсестры, которая приехала на работу на велосипеде, я одолжил её транспорт, что бездельно дремал прислонённым в тенёчке, ожидая конца её смены, и погнал туда. Над автобусными остановками, в недосягаемой выси бездонного неба, висели облака в форме спиральных галактик, под ними уже скапливались пассажиры конца рабочего дня. Велосипед проносился мимо, как метла Маргариты спешащая на бал Сатаны... Когда я спрыгнул с него у небольшой родильной конторы притаившейся в переулке, этот ведьмацкий сучонок лягнул меня в пах задним колесом и неслышно, но злорадно заигогокал.
Я вбежал в кабинет и всполошил двух женщин, что мирно дожидались конца своего рабочего дня. Сдерживая запыханность, я завёл те же самые переговоры. Они куда-то позвонили и заявили наотрез – никакой выписки без БЦЖ, завтра тебе сделают прививку и отпустят.
На обратном пути я крутил куда медленнее, удручённо вправлял цепь, что соскакивала слишком часто. Вернув транспорт хозяйке, я прошёл в приёмную, где застал Тоню и начал ей пылко доказывать, что мы запросто можем похитить Иру с младенцем, только сбегаю за одеждой для Иры.
Тоня не соглашалась и неприметно окропляла меня вязаным пояском её жакета, как делают экзорцисты для изгнания бесов из своей клиентуры. Поясок был, конечно, сухой, но я всё равно перестал пугать Тоню, хотя отлично понимал, что если не вытащить Иру сейчас, я её непременно потеряю.
В комнату пришла Ира и стала с Тоней наперебой объяснять мне, что один день ничего не значит. Вечер уже начался и я проводил Тоню в квартиру её родителей, но оставаться в спальне не смог, пусть даже с тщательно вымытой дверью.
Я снова вернулся в роддом, но в беседку не заходил, мне не вынести ещё одну ночь с животным воем и воплями рожениц. Поэтому я пошёл в дозор, как последний в поле воин из дружины Дядьки Черномора.
Я шёл медленным неторопливым шагом, потому что впереди ещё целая ночь, которая оказалась до того тёмной, что минуя пятиэтажку Жомнира я угодил правой ногой в глубокую лужу-выбоину на тротуаре. Тю! С драконом справился, а рядом с логовом Лавана так бесславно опростоволосился.
Не останавливаясь и тем же ходом, я пришёл к водоразборной колонке через дорогу от запертых ворот Нежинского Консервного Комбината, где промыл ступню, а заодно постирал носок. Кавалькада автобусов ярко иллюминированных изнутри вывернула из-за поворота к оборонному заводу Прогресс, они продребезжали мимо до странности пустые. Я выжал из носка воду и одел его обратно.
В таком виде, один носок сухой, а второй влажный, хотя оба скрыты под штанинами, пришёл я на вокзал. Витязь-охранитель не должен останавливаться в дозоре.
Я дал пару кругов в полутёмном и абсолютно пустом кассовом зале, плитки его пола негромким эхом откликались на мои неспешные шаги сквозь ночное время осевшее на них. Следующий круг пришёлся на зал ожидания с неподвижно молчащими фигурами усаженных тесными рядами людей вдоль сидений из гнутой фанеры.
Мимо запертой двери ресторана-столовой я поднялся на второй этаж – обойти верхний зал ожидания. Никогда прежде не замечал я как странно выглядят глаза людей ночью. Не у всех, но некоторые смотрят сквозь пелену какого-то неестественного свечения. Этих моё появление всполошило, они пытались прятать потусторонний блеск своих глаз, но я легко их различал в рядах ни о чём не подозревающих пассажиров сидевших в сонном полузабытьи среди ночной тиши вокзала… Смотрите мне, стеклоглазые! Витязь-охранитель не спит, он в дозоре!.
Дождь нагнал меня под светом фонарей на столбах автодорожного моста. Тихий летний дождь. Я не собирался идти в Прилуки, а когда достиг городской черты, развернулся обратно и пошёл через весь город на Красных Партизан. Дождь не усиливался и не переставал. Так мы и шли вдвоём, не спеша, через пустой город.
Дверь открыл Иван Алексеевич, Гаина Михайловна выглядывала из неосвещённой темноты в гостиной комнате.
– Ты где бродишь? Дождь идёт!
– Он тёплый.
– Может, мне тебя побить?
– Не стоит.
В спальне я сбросил всю мокрую одежду и лёг в постель голым. Как и во все предыдущие ночи без Иры, я расправил её ночнушку во всю длину и обнял, чтобы охранять её хотя бы так, когда она не рядом… Много позже, я узнал что домашние решили, будто в ту ночь я ходил на блядки.
Посреди наступившего дня, я нёс тебя из роддома, завёрнутую в толстое одеяло с шёлковым верхом и какие-то кружевца. Ира шагала рядом, с букетом который Тоня занесла к ней заранее. Но цветы были совсем не розы...
~ ~ ~
Последний экзамен Ира сдавала с другой группой своего курса. Я ждал её между колонн высокого крыльца и, обняв за талию, помог спуститься по крутым ступеням. На ней была жёлтая вязаная кофта с рукавом в три-четверти. Староста моей группы, Лида, которая случайно оказалась на крыльце, смотрела нам вслед и умилённо улыбалась.
Мне нравилась эта жёлтая кофта, а попалась случайно. Ира мне тогда сказала, что в универмаг на главной площади завезли товар и послала посмотреть что продают. Как обычно в таких случаях, универмаг заполняла возбуждённая штурмом толпа. Кофта была последней и размер как раз на Иру, но пока я радовался удаче, её схватила какая-то девушка со своей матерью. Пронырливая деревня!
Девушка примерила кофту и вопросительно взглянула на мать, которая держала куртку дочери. А в момент посещения универмага Славик составлял мне компанию. Мы сделали шаг в сторону и начали обмениваться комментариями: –«Так ничё, ващще-та, но рукава слишком короткие».
– Ланна, пошли глянем шо ищо тут есть.
Мать покачала головой и девушка неохотно сняла кофту. Я тут же ухватил и послал Славика выбить чек.
Ире даже понравилось, что на три-четверти… Всё это было ещё до тебя...
А по случаю твоего рождения, по давней красивой Славянской традиции, я должен был поставить друзьям магарыч. В ресторане Чайка, на первом этаже одноимённой гостиницы, Славик, Двойка и я распили пару графинчиков водки. На официантке была юбка в чёрно-белую полоску и Двойке очень понравилось, когда я назвал этот прикид «строката сукня». Он потребовал тост.
– Это не просто рождение,– объявил я,– это начало новой жизни, а жизнь есть переход из одной формы в другую, так выпьем, чтобы новорожденная, и все мы, в жизни заполняли бы только прекрасные формы.
Двойка начал крякать, что идею с переходом форм я спёр у Томаса Манна, потому что тоже читал Иосифа и Его Братьев, и тут моя вина – дал ему наводку про книгу в институтской библиотеке.
Затем я поднял тост за девочку с прекрасными синими глазами, то есть, за тебя.
Но Двойка натянул умный вид на свою сельскую рожу и погнал лекцию про какие-то каузальные гены—умник с факультета Биологии—и что цвет через месяц станет карим, возможно, тёмно-карим. Сучара БиоФачный со своими каузальными кляузами!.
вверх-скок