Перед выдачей дипломов и распределением по местам отработки за него, всех выпускников института созвали в актовый зал Нового Корпуса. Там мы отсидели обычное бла-бля-блю насчёт высоко держать честь НГПИ там, куда нас порасты́кают.
Потом какой-то чернявый незнакомец поднялся на авансцену и объявил, что каждому из нас на входе в зал выдали карандаш и лист бумаги и это не спроста, а для чего он объяснит.
Следует признать, что далеко не всё ещё хорошо и правильно у нас в школах. Так давайте же напишем что именно нам, выпускникам, не понравилась в школах, где мы проходили практику, или даже ещё раньше, когда мы сами были школьниками. Опишем случай, когда кто-то из учителей неправильно себя повёл, по нашему мнению, или позволял себе неправильные высказывания. Начнём же все одинаково, такими вот словами «А ещё помню как..», а дальше оно само пойдёт.
Его общеобразовательная речь преисполнила меня общим восхищением и осознанием насколько я отстал от нарастающего темпа жизни! КГБ явно перешёл на конвейерное производство стукачей. Сотни сексотов в один присест! И без наивных наживок в виде разведшколы.
(...в глубине каждого из нас сидит маленький запуганный зверёк, сидит и логично думает: –«Если не напишу, могут диплом не дать или зашлют в самую дырявую дыру. Ладно, напишу, один раз – не пидарас».
Но этот раз, который не в счёт, всего лишь начало. Потом, в той дыре, подойдут к тебе и покажут твоё сочинение, и ещё чевой-то продиктуют...)
Ну ладно, суки, напишу! В спинке каждого столика в актовом зале была вделана такая вроде будто досочка из пластмассы: отстёгиваешь в кресле предыдущего ряда и – пиши. Вот я отстегнул и написал.
«А ещё помню как наша классная руководительница, Серафима Сергеевна, сказала:
– Молодец, Серёжа! В нашем четвёртом классе, ты больше всех собрал макулатуры!
И я был рад и горд».
Свой последний донос в КГБ я подписал моим настоящим именем и до сих пор горжусь им...
~ ~ ~
(...Великое открытие Карла Маркса о возникновении прибавочной стоимости осталось и, к сожалению, остаётся половинчатым, без развития до заложенного в нём беспредельного потенциала. Основоположник марксизма абсолютно верно подметил, что какую-то часть рабочего времени производитель работает на себя, а остальной свой трудовой день на владельца фабрики. Молодец Карл – в яблочко! Но это далеко не всё, что кроется в их производственных отношениях.
Основной (и пока ещё не раскрытый) подвох в том, что, практически, невозможно определить на кого конкретно из соучастников в помянутых отношениях пашет производитель в ту или иную долю секунды. И эта, недооткрытая Марксом (хотя и неоспоримая) истина приложима не только к способам производства, но и к любой иной сфере человеческой жизнедеятельности.
(Надеюсь, я не слишком быстро излагаю и вы успеваете конспектировать? Хорошо, дописывайте, пока откупорю вторую бутылку...)
Отсюда вытекает, что в мире нет плохих парней, но нет в нём и хороших. Ускользающая, неуловимая доля секунды разделяет добро и зло.
Ты говоришь, отой мудила хороший человек? Наивненький ты мой! Да тебе просто повезло подвернуться ему в правильную долю секунды. Мигом раньше или позже и этот вампирюга отшвырнул бы твой бездыханный труп с насухо высосанной кровяной системой и лимфатическими узлами изглоданными в лоскуты!
Или, скажем, те же самые ведьмы в очереди на сожжение, чтоб осветить мрак Средних Веков. Беспросветно тупые палачи-мракобесы не понимали, что горят совсем не те и не в ту секунду.
Я имею ввиду, неважно как – на плахе, колу, гильотине, электрическом стуле, в петле, у стенки… да как угодно!.. казнят всегда невинных. Эти – не те, те – не эти. Нет-нет!. Подождите ещё ведь!. Ёпсь!!. слишком поздно… Опять всё повторилось наезженною колеёй заколдованного круга…
Но даже и те, в миг злодеяния, всего лишь исполняли приказ. Чей? На кого пахал?
Хе! Зная ответ, разве б я тут жил, а?
Кристально ясно одно – исполнителя и дона мафии разделяет цепочка из нескольких звеньев и отследить «кто», практически, невозможно. Потому что, если мы перефразируем любимое изречение моего Дяди Вади, которое он вынес из уроков Истории в средней школе № 13:
"зомби моего зомби – не мой зомби"...)
Услышав твой душераздирающий крик, я вбежал в спальню как раз вовремя. Ты выкручивалась в коляске под открытой форточкой окна, а твоя бабушка, слоняясь над тобой, льстиво уговаривала: –«Ангелочек! Ангелочек!», а ты буквально разрывалась плачем.
– Гаина Михайловна! Она не ангелочек, а девочка!
В ответном взоре тёщи блеснула злоба пославшего её, но аргументировано опровергнуть сказанное она не могла и молча вышла.
Я точно знал, что уговаривать младенца с ещё неокрепшей психикой и слабо ориентирующегося в мире, будто она ангелочек – неправильно. Да ещё под широко открытой форточкой! Типа приглашения – лети туда, где хорошо, где радостно порхают такие же как ты ангелочки!
Я начал уговаривать тебя, что ты девочка, Лилечка, а никакой не ангелочек. Ты продолжала плакать, но уже не так истошно как в момент, когда душа пыталась вырваться из смертной оболочки телом.
Но что же не так? Я переложил тебя на кровать и распеленал, ты плакала выгибаясь младенческим тельцем… Причина обнаружилась на подошвах крохотных ступней, их покрывал белесый паутинный налёт той же фактуры, как у пушинок метивших моё пальто шельмы. Я снял его с обеих ножек. Удивлённо хлопая синевой своих глаз, ты смолкла. Я запеленал тебя обратно и отнёс в коляску, где ты уснула спокойным сном.
Твои пелёнки гладил я, чтоб всё держать под бдительным контролем. И я же развешивал стирку на общих верёвках во дворе, которые солнцеобразно расходились от центрального столба, как спицы от маточины в колесе. Под ними я узнал, что в этом мире у меня есть союзники, потому что в одиночку вряд ли бы сумел решить проблему правильного развешивания пелёнок – изнанкой на верёвку или же лицом? Первую я повесил так, вторую наоборот. И в тот же миг с небес спустился белый голубь на центральный столб и протестующе заворковал.
Ага! Спасибо, друг! Буду знать!
С тех пор все пелёнки я развешивал исключительно той стороной к верёвке…
Жомнир утратил вдруг весь интерес к моим переводам Моэма. Он перестал жизнерадостно грозиться, что повезёт их в Киев на «засватання». Начал вяло пояснять, что нужно брать в учёт меняющиеся коньюктуры. Что в будущем году состоится столетие другого Английского писателя. Переводы из него, ради юбилея, легче будет протолкнуть. А Моэм, вообще-то, голубой...
Как будто при переводе рассказа про молодого пианиста самоубийцу я не смог догадаться про его ориентацию. Но в какой сточной канаве был бы сегодня этот лучший из миров без голубого Чайковского? Или Моэм, или ничего!
Александр Васильевич пожал плечами...
В гостиной на Красных Партизан, в присутствии Гаины Михайловны, я пожаловался Ире на двурушничество Жомнира. Они обе знали о моих неясных амбициях стать литературным переводчиком. Ира заохала, а моя тёща, без комментариев, зашла в спальню Тони и вернулась с пудреницей. Она открыла её, припудрила лицо перед зеркалом в двери шкафа и так же молча унесла обратно. Всё.
Вечером в дверь квартиры позвонил Жомнир и пригласил меня выйти с ним во двор. У подъезда его велосипед опирался на красный кирпич стены здания. Под тёмной листвой густых Вишен позади общих бельевых верёвок уже собирались сумерки и ползли к развешенным стиркам. От предыдущей пятиэтажки группа Иглз выдавали Отель Калифорния:
"Warm smell of colitas rising up in the air..."
В то время я ещё не знал насколько трагично жуткий конец у этой песни, а просто балдел от финального брейка соло-гитары...
Жомнир явно завидовал окружающей атмосфере, но повёл деловой разговор. На данный момент, мои переводы уже не черновики, но пока что ещё и не чистовая версия. Он не настаивает на перемене автора, но пусть они станут беловиками.
Он уехал, а я уважительно восхитился мастерству старой школы. Пускай они понятия не имеют о текстуальном программировании и наивно верят в чары варёной колбасы, но всего одного припудривания хватило, чтоб взять Жомнира за жабры! Ай, да тёща!.
Пелёнки я гладил не только из оборонных соображений, но и чтоб время скоротать… Ира, как мать с ребёнком, освобождалась от отработки за диплом. Меня распределили куда-то в Закарпатье. Куда точно я не вникал, потому что не собирался работать в школе нигде и никогда. Поэтому Гаина Михайловна (раз я такой храбрый) подала идею последовать примеру комсомольцев былых поколений, они очертя голову уезжали строить города, которых ещё и на карте нет. А вот, кстати, в газете пишут, что возле Одессы строится город-спутник Южный...
Решено было, что я отправлюсь туда, когда тебе исполнится один месяц, потому что Ире ещё трудно одной держать ребёнка. Вот я и коротал предстартовый месяц глажкой и выгуливанием коляски, в которой спала ты. Только мне настрого запретили опускать верх с наброшенным тюлем, чтоб тебя не сглазили. А в конце месяца, когда ты пройдёшь медосмотр, тюль можно снять и ограничиться обычной булавкой от дурного глаза…
вверх-скок