Луна на новом месте не подглядывала, лишь неяркий отсвет её пробивался к нам через стеклянную дверь смежной веранды. Сетка кровати оказалась слишком скрипучей и пришлось сбросить матрас на доски крашеного пола. В общем-то, ничего, хотя не настолько, как в предыдущую ночь…
В Нежин нас отвозил Армянин… По дороге, я зачем-то думал про Толика, мальчика Негритёнка. При виде его Борзнянские бабы отвешивают челюсти и крестят морщины своих лиц. Каково это – видеть, что ты не такой, как все?
(...дед Пушкина был чистопородным Эфиопом, но тот хотя бы в детстве успел встретить нормальных людей. Которые не станут у тебя за спиной креститься...)
Когда мы у Общаги покидали машину, Армянин попросил меня чуть задержаться. Ира отошла, а он стал расспрашивать не знаю ли я адрес красотки с театральными замашками, она тут учится в каком-то техникуме. Я не знал и знать не хотел...
Мы с Ирой поднялись в свободную комнату на третьем этаже и после получасовой качки на более привычной сетке, она сказала что почувствовала нечто такое, чего с ней раньше не случалось… Аллелуйа! Значит не зря я из кожи вон лез все эти полтора года. Или ей просто стало меня жалко?
~ ~ ~
Как уже говорилось, в феврале я отправился в горбольницу из-за своей неумолимой верности принципам. Спустя неделю Наташа нашла меня там. На всей улице Декабристов в Конотопе телефон был только в № 26, через четыре хаты от родительской. Их номер я не знал, а если бы и знал вряд ли б догадался позвонить. В конце концов, полторы недели не два года…
Я вышел из палаты и в конце коридора мы опустились на один марш лестницы в подвал. Наташа вынула свои сигареты с фильтром, я забил косяк и мы смешали дымы.
– Ну а ещё ты как вообще?– спросила моя сестра, когда я уже рассказал ей про оборзелую Пилюлю.
– А ещё у меня есть Ира,– сказал я и начал поспешно убеждать сестру, что Ира вовсе не такая, как все, ну совсем нет.
– Ну-ну,– неопределённо ответила Наташа...
Когда меня выписали, я вдруг почувствовал, что борьба за правое дело меня неслабо подкосила. По дороге в Общагу пришлось даже отпустить уши моей кроличьей шапки и оставить болтаться. Никогда прежде даже в самый жестокий мороз я до такого не опускался, а только потирал свои уши о поднятый воротник овчинного полушубка и требовал у продавщицы привокзального киоска продать мне бутылку отмороженного пива и пил, без внимания к её жалостливым уговорам, мелкими глотками сквозь колечко пивного льда растущего на глазах – вот-вот замкнёт горлышко бутылки… А теперь до чего докатился? И сколько бы не умничал Минздрав, нет ничего опасней для здоровья, чем больница…
В разгар весны, ко мне подошёл Витя с МузПеда. Тот самый, с древне Римской стрижкой завитков его жёлтых волос, которому на первом курсе я одалживал свою гитару, а он потом дал мне ключ от ничейной комнаты на пятом этаже. А теперь подошёл с просьбой за своего сокурсника Володю.
Так чё сам-то не подошёл? Мы ж вместе играли в составе сборной МузПеда с АнглоФаком в институтском КВН и заняли почётное третье место из трёх имевшихся. Жюри подсуживали внаглую ФилФаку и ФизМату, суки.
Ну он вроде как бы стесняется. В общем, у него жена забеременела, он должен кровь сдать для аборта, а у него ещё лечение не кончилось. Три пера, сечёшь?.
Ага, усёк. Конечно сдам за него, какие проблемы. Они же выдали мне ключ для нашей любви с Надей… Стакан крови что? Весной такого добра не жалко. Надя и не такого стоит...
Мужской туалет на третьем этаже Общаги, помимо своего прямого назначения, ещё и заставлял студенчество очнуться от своей аморфной спячки. Масса, которая клеит листовки, уже не безропотная толпа. И тут не агитатор-одиночка, это уже мода такая пошла. Но самым рьяным органам со всеми их сексотами ловить тут было нефиг – заголовки центральных газет, даже вырезанные и посаженные на клей, к делу не пришьёшь.
В туалетах Общаги, как и в любых других туалетах общественного пользования, чистоплотные люди на сиденья унитазов не садились, а вставали на них, чтоб опуститься на корточки, как над очком, до того негигиенично те были затоптаны предшествующими пользователями. Большинство населения полагали, что для того и нужны сиденья, чтобы не скользить ногами как на голом фаянсе унитаза. И в такой, отчасти птичьей, позе облегчающийся неизбежно оказывался нос к носу с внутренней плоскостью запертой дверцы оклеенной упомянутыми заголовками, без всякой системы, без каких-либо подрывных комментариев. Просто такой себе коллаж ни о чём типа как. Однако оставшись один на один с запершимся в кабинке индивидом, эти заголовки постепенно наполнялись странным смыслом, навеивали извращённые подтексты, понуждали сидельца взглянуть на них под углом никак не предусмотренным редакцией печатного органа. Присед над унитазом проливал какой-то игривый свет на вполне банальные, ежедневные:
"Ответим на Заботу Партии
Цепь Крепка Своими Звеньями
Всё Те Же 45 Минут
Качество Прежде Всего
По Ускоренному Графику
Никакой Амнистии Бракоделам!
Во Имя Мира и Процветания"
Сила, так сказать, обстоятельств пробуждала отзыв на подспудное. И этот туалетный юмор доплёскивался из кабинок до кафельной облицовки стены напротив с её двумя писсуарами…
Как всегда, я проскочил мимо первого из них под заголовком:
"Воды Севера Потекут на Юг"
и тормознулся у второго, с двумя разъяснениями из двух разных газет:
"Биатлон – Спорт Смелых
Наша Цель – Коммунизм"
Я поссал и при финально осушающем встряхе хуя явилось незнакомое ощущение жжения. Опустив взгляд, я проследил как непонятная мутная капля лениво выползла из глазка мочеточника. Я обмер… что?!. Нет! Не может быть!
Но никакой немой мольбой не отменить факт, что тремя днями ранее, по глупому стечению обстоятельств, в тот миг, когда в комнатах Общаги вырубили свет, в моей никого не было, кроме случайной четверокурсницы, которую я разложил на ближайшей койке. Это произошло чисто механически, на рефлективном уровне. Она во мне никогда ничего не вызывала, ну говорю ж – дурацкое стечение. С ней я почувствовал не больше, чем партнёры Люси Манчини из Крёстного Отца, до того как её подправил хирург по этим вопросам, приятель д-ра Кеннеди. Натурально типа как в церковный колокол...
Зуд и жжение не прекращались, всю полигамию пришлось отставить в карантин на неозначенный период. Двойка посоветовал проконсультироваться у Доктора Гриши, который понимающе покивал и согласился, что в общежитии уже отмечены несколько случаев заражения гонореей.
Какая нах!… чё, в натуре, гонорея?
Да. Симптомы очень сходны, но для окончательной ясности необходим лабораторный анализ семени.
Что за ё… э… то есть… Но я ж не знаю как. В жизни не дрочил.
Доктор Гриша вызвался помочь. Мы заперлись в одной из комнат – он, я и Света. Ну она на всякий, как бы вспомогательный контингент… Из своего большого мягкого портфеля Гриша выудил стеклянную пробирку с пробкой и отдал мне, для сбора материала на анализ. Я спустил джинсы и трусы до колен и опустился на стул для предстоящей процедуры. Гриша сел на койку напротив. Света рядом с ним, если что – на подхвате.
Он начал гонять мою крайнюю плоть по залупе, туда-сюда. Все трое с напряжённым вниманием уставились на торчащий хуй, по которому ускоренно мельтешила кисть Гришиной руки, вверх-вниз… Через пару минут врачебной помощи, Гриша начал часто сглатывать слюну и объявил изменившимся голосом, что пенис слишком сух и требует увлажнения.
Меня порадовало присутствие Светы, хоть какой-то сдерживающий фактор от его человеколюбия и стремления помочь. И я сказал, да ланна чё там, я уже врубился, совсем не сложно, только пробирку с собой, наверно, заберу, да?
Я застегнул джинсы, а на прощанье Гриша дал мне очень хорошее средство, Рифадин в капсулах...