Мой брат Саша работал в ПМС, ездил в бригаде ремонтников менять шпалы и трамбовать под ними гальку ручным вибратором модели «штопка» на различных участках железнодорожных магистралей. Он единственный среди рабочих его бригады имел среднетехническое образование с железнодорожным уклоном.
Наша сестра Наташа, пока не найдётся работа, отводила мою дочь Леночку в садик и приводила обратно...
Меня же по ходатайству отца отдел кадров РемБазы временно принял в строительный цех, до конца лета. С тремя постоянными рабочими, я разбивал какие-то стены и возводил другие, не покидая территории РемБазы. Самой изнурительной частью трудового процесса были затяжные ожидания, пока привезут раствор. Заработок составлял фиг и нифига, но и работа – где посижу, где полежу. Во всяком случае, работодателя совершенно удовлетворяло моё качество исполнения работы.
От безделья, я снова оброс бородой и рабочие РемБазы окрестили меня «Фиделем Кастро». Моему отцу это нравилось, скорее всего оттого, что они с Фиделем одногодки. Когда в процессе ожидания раствора кончалось курево, я ходил к нему стрельнуть папиросу-другую. Он слесарил в цеху с культурным режимом, где привычка удовлетворялась в специально отведённых местах, как та беседка во дворе...
В цеху отца уважали за золотые руки и готовность показать как что делается… Когда видишь человека, который упорно сам себя мучает, чтобы испортить работу, можно втихаря посмеяться, да и пойти дальше, но мой отец не таков, он не терпит безграмотности. Постоит в сторонке, болезненно дёргая щекой, подойдёт, возьмёт инструмент из рук дилетанта – покажет.
– Ну, что ж тут такого заумного?
Поэтому его уважали и не обижались, когда он бурчит: –«Всё-то у вас си́кось-нáкось! Чему вас только учат?»
Большая часть рабочих РемБазы пришли туда из ближнего села Поповка и в «бурсах» не обучались. А сама Поповка настолько плотно интегрировалась с РемБазой, что в селе можно встретить изгороди из вертолётных лопастей, списанных конечно. Но лопасть примотанная проволокой смотрится безобразно, другое дело на креплении, как дядя Коля подсказал...
В необлицованной полхате на Декабристов 13 проживала тётя Зина, одинокая пенсионерка. Свои полуседые волосы она заплетала в тугие девичьи косички и подвязывала их крендельками под затылком. На крыльце её под жестью свеса над входом бо́льшую часть года висела жёлто-высохшая косичка венка с вплетёнными в неё луковицами.. В жизнь двора хаты тётя Зина не вмешивалась и улыбалась всем подряд. Каждую весну, по указке отца, мы с братом вскапывали её часть огорода. Когда-то тётя Зина очень дружила с Ольгой и затаила на меня обиду за наш развод, но продолжала улыбаться даже мне...
В нашей, облицованной кирпичом, полхате из трёх комнат с кухней и верандой, не считая летней комнаты под одной крышей с сараем, жизненного пространства хватало на всех. Среди обитателей перечисленного пространства одна только пятилетняя Леночка воздерживалась от курения. Остальные смолили Беломор-Канал за 22 коп., кроме Наташи с её Столичными с рыжим фильтром, по 40 коп. за пачку. Пока не нашлась работа, времени девать ей было некуда и она подсчитала, что общий расход семьи на табачные изделия составляет 25-30 руб. в месяц...
Лето кончилось и перед моим первым выездом на четвёртый курс Английского отделения, моя мать спросила, что это я никак не привезу мою Иру из Нежина, познакомиться. Про Иру она знала от Наташи и последующих расспросов меня. И она даже видела Иру на общем снимке свадьбы в Борзне. В фотоателье райцентра гостей и родственников молодых построили на лавках снижающейся высоты за спиной у счастливых жениха с невестой, которым достались два стула.
Мать моя попросила меня показать ей кто в этой толпе Ира, а я ответил: –«Сама найди». На фото я стоял в правом верхнем углу в окружении трёх девушек, а Ира в диагонально нижнем. Палец матери прикоснулся к лицу на снимке: –«Она?» Я чувствовал, что ей почему-то ужасно не хочется, чтобы это оказалась она, но я не мог солгать матери: –«Как ты угадала?»
– Не знаю.
(...первым произведением на Украинском языке (в прозе) стала Конотопская Ведьма Квитки-Основьяненко 1833 года издания.
Кого хочешь спроси: –«Почему?», и тебе любой скажет: –«Не знаю»...)
Поэтому в сентябре, последовавшем за безмятежным летом 1977-го, состоялось знакомство твоей матери и Конотопской бабки…
Конечно, я привозил Иру в Конотоп и до этого, представил ей светскую жизнь высших кругов местного общества. Мы посетили Лунатик, где в честь её визита проводились показательные гладиаторские бои на паркете. Мне даже пришлось заслонить её, на всякий, около сцены. Потом Лялька повёл нас к своему кенту-казначею, в сокровищнице которого, изготовленного из натурального человечьего черепа, хранилась высококачественная дурь «инвалидка», названная так в честь достохвального производителя-поставщика.
Лялькин кент жил на четвёртом этаже вместе со своей кошкой, которую регулярно хватал и швырял обо что попадя. Не все воспитывают своих любимцев бессистемной лаской. Он поделился, что иногда ночами просыпается от нежного прикосновения её клыков к своему кадыку. Правда, кожу горла она не портила, а слегка так придерживала, в виде мягкого напоминания кто ночью правит бал на их жилплощади.
Когда мы уже выходили, Ира заметила пропажу своих перчаток. Кент клялся, что вообще их не видал. Сгорая от стыда, я начал строить предположения будто перчатки забыты в Лунатике, но Лялька не пустил ситуацию краями и настоял на продолжении поисков, пока те не нашлись, наконец, позади рамы с зеркалом, стоявшей на полу в углу прихожей. Некоторые кошки вороватее сорок…
В подъезде, естественно, света не было и я шагал первым, нащупывая ногами ступеньки в темноте, и даже не держался за перила, как бравый оловянный солдатик или одноглазый поводырь шараги слепцов из фильма Уленшпигель, потому что рука Иры лежала у меня на плече, а Лялька держался за её. Так мы и спускались в кромешной тьме…
В тот раз мы ночевали у Чепы, который уже стал примаком и жил в довольно-таки крупной хате, в гараже стояли две «Явы» – одна его, вторая подрастающего брата жены
Иру и меня сопроводили в отдельную спальню и, выходя, Чепа с женой многозначительно повесили махровое полотенце на спинку кровати… Когда мы легли и из Спидолы зазвучало вступление моей любимой Since I'm loving you от Лед Зепа, я понял, что ничего лучше не смог бы предоставить никакой Лас Вегас...
В другой приезд, мы посетили даже Декабристов 13—в дневное, конечно, время, когда никого. После шампанского и косяка мы так расшалились, что тётя Зина на своей половине хаты запаниковала, выбежала во двор и начала тарабанить в дверь веранды. Вероятно, отголоски наших утех дошли через стену на её половину, навеяли ассоциации с кровавым душегубством в стиле послевоенно-бандитского периода истории города, поскольку невозможно вообразить, что невинная старушка имела какое-то понятие про хардкор и такое прочее...
Так что, Ира знакомилась с моими сестрой и братом на танцах в Лунатике и знала Леночку, в одностороннем порядке, из снимков на фотосессии вокруг голубятни Рабентуса, которые я потом наклеил на обои над моей койкой в Общаге...
Кроме Иры ехавшей в Конотоп для знакомства с моими родителями, я прихватил ещё Славика. Он и моя сестра смерили друг друга насторожёнными взглядами, но обнюхиваться воздержались. И это правильно, потому что Славика я привёз в иных целях – чтоб он на стрёме постоял.
(...«самая страшная сила – сила привычки» или что-то в этом роде говорит Ленин в одном из 58-ми томов собрания сочинений и, цитируя белогвардейского полковника из кинофильма Чапаев: –«В этом Большевицкий вождь прав»...)
Взять, к примеру, меня. У меня солидная плантация конопли, которой хватит до следующего сезона, даже с учётом этих двух хвостопадов – Славика с Двойкой. С другой стороны, у меня имеется привычка грабить чужие плантации. Кто возьмёт верх – холодный расчёт или укоренившаяся привычка? Делайте ставки, господа!.
(...порою трудно спорить с правотою Ленинских тезисов...)
А что ещё, помимо привычки, вдрызг разбивает все расчёты? Что нас в даль ведёт? Толкает к новому, неизведанному?
Надежда – а вдруг повезёт?
Вера – но есть же, где-то должно быть!
И любовь, разумеется. Любовь к познанию и переменам...
вверх-скок