Отступать я не мог да и не хотел. Мне пришлось изучить ещё одну письменность—схожа с Арабской вязью, но поразмашистей—почерк Жомнира, которым он вписывал пометки поверх и между строк рукописи, что я продолжал сдавать ему. Наконец, он приподнял кустик правой брови и сказал, что это уже похоже на что-то и пойдёт в следующий выпуск Translator’a. А потом пришёл тот день, когда Фёдор и Яков, стоя возле рядочка машинописных страниц на листе ватмана рядом с Расписанием, витиевато поздравили Жомнира с открытием нового таланта на ниве украинских переводов со столь неоспоримо украинским окончанием в его фамилии «Огольц-ОВ». Жомнир без вычурностей отвечал – не его вина, когда такие щирi украинцы – Демьян-КО и Велич-КО не удосужились почухать свой зад за все четыре года их учёбы на АнглоФаке...
Пришла весна, а вместе с нею самая безоблачно чистая любовь моей жизни. Все называли её «Швыдча», а для меня она была Надей. Это она воскресила мою веру в то, что истинное женское начало всё ещё живо в нашем затруханном цивилизацией мире… Мы с ненасытным упоением любили друг друга, любовь переполняла нас, выплёскивалась через край. Любовь ради любви есть высшей формой любви, это – любовь в чистом виде.
Но с чего это я расписываюсь за обоих? Где основание столь размашистым заявлениям? Ответ прост – Надя была девственницей неискушённой, покуда что, в притворстве, пошлой имитации, жалкой симуляции и прочих уловках.
Так может быть, я снова позабыл предупредить, что я женатый? Факт не нуждался в оглашении – она заканчивала четвёртый курс АнглоФака и жила на третьем этаже Общаги.
Довольно редкостное сочетание: четвёртый курс и девственность, не так ли?
"Немало встретишь на земле и в небе, друг Горацио,
Такого, что и не снилось философии твоей..."
Четверокурсники из комнаты напротив устроили вечеринку, куда позвали и меня. За столом мы с Надей оказались сидящими на одной койке и когда кто-то выключил свет в комнате, я чисто рефлективно расстегнул курточку её спортивки. Она тут же вжикнула молнию обратно и вспыхнувшая вскоре заново лампа засвидетельствовала: всё чин-чином, никакая полиция нравов не придерётся. Но Марик просёк звучанье зиппера в потёмках: вниз-вверх и начал хаханьки строить. Надя обиделась и ушла. Вот и всё.
На следующий день она встретила меня в длинном полутёмном коридоре нашего этажа, всё в той же спортивке, заговорила со мной и улыбнулась. О, улыбка Нади просто что-то! Эти ямочки на её щеках, эти чёртовы искры в чёрных глазах!
Она отвечала всем параметрам Украинской красотки – волна чёрных гладких волос до середины спины, бархатные дуги бровей над сиянием карих глаз в круглом лице, налитые груди. Округлые плечи плавно перетекали в руки упёртые в крепкий стан над роскошными бёдрами тренированной пловчихи. Потому что этим видом спорта она занималась.
И при всё этом, зачем я ей сдался такой некошерный? А и снова очень простой ответ – она собиралась замуж тем летом. Нет-нет! Не за меня, конечно. Какой-то лейтенант заканчивал какое-то военное училище, чтобы жениться на ней и увезти в гарнизон, куда распределят на службу. Времени оставалось немного и мы не хотели его терять. Мы любили любить друг друга и хотели ещё и ещё. Но это после, а сперва нужно было разобраться с её девственностью...
Пару первых свиданий мы провели в узком отсеке умывальника—с одним окном, одной раковиной, одним подоконником—зачем-то отгороженном одной дверью от остальных раковин. Истинно спартанский стиль тесного интерьера не слишком сказывался на стадиях предварительного ознакомления с чем мы имеем дело и тем более, что дверь отсека открывалась внутрь и легко блокировалась, что восполняло нехватку в ней какой-либо задвижки.
А затем ребята из комнаты 73 уехали на пару дней куда-то, оставив свой ключ Жоре Ильченко. Он, вообще-то, снимал квартиру в городе, но кто откажется от ключа свободной комнаты в Общаге? Они его ему не передали из рук в руки, а повесили на гвоздик фанерного щита за спиной вахтёрши. Трудно проследить как вся эта информация досочилась до меня, но ждать повторного приглашения к такому подарку судьбы я не стал и снял ключ раньше Жоры.
Вечером мы с Надей уединились в комнате 73… Когда стук в её дверь прекратился, а в коридоре утихло эхо безответных воплей Жоры «Кто-нибудь видел Огольцова?!», Надя начала одну за другой снимать части своей спортивки, сопровождая стриптиз эпохи застоя припевкой из довоенного чёрно-белого кинофильма Цирк:
"Тики-тики-ду!
Я в небо из пушки уйду!."
Хотя заметно нервничала…
Мы легли на койку у окна. По другую сторону двойной гипсовой перегородки находилась моя комната 72. Там у окна стояла койка Фёдора под розеткой, в которую лучше не втыкать магнитофон. Надин вскрик из розетки привлёк внимание Фёдора, он вынул её вовсе, оставил свисать на проводах и долго за полночь вслушивался в последующие стоны. Мы не знали, что нас прослушивают через ухо Дионисия, а если бы и знали нас это бы не усмирило...
На следующий день ребята Комнаты 73 вернулись и забрали ключ…
На свидании в умывальнике в понедельник, Надя была молчаливой и печальной, но я таки смог вызнать причину. Марик Новоселицкий распускает на четвёртом курсе грязный слух, будто Огольцов Швыдчу в умывальнике сзади… Я всегда чувствовал, что он к ней неравнодушен, а то с чего бы так уж вслушивался в зиппер на той вечеринке? Ну погоди, морда Жидовская!.
Во вторник, когда он вернулся из душа с влажными волосами и полотенцем через плечо, то в комнате застал только меня. Я запер дверь, сунул ключ в задний карман штанов и сказал: –«Снимай очки, Марик, я тебя бить буду!» Очки он так и не снял, а начал бегать вокруг коричневого стола с подсунутыми под него стульями. Мне пришлось придвинуть стол к окну и лишить его пространства, где мог и дальше бы крутиться по орбите вокруг и без того утомлённой мебели.
В закутке между подоконником, койкой и столом стоял он понурив голову, как Андрий, сын Тараса Бульбы – безропотный агнец готовый к закланию. Я ударил его в подбородок, чтобы не повредить очки, и повышенным тоном голоса пообещал, что если он, блядь, ещё хоть слово про Швыдчу… Когда я закончил свою нагорную проповедь, он поправил очки и сказал с заискивающей улыбкой: –«А здорово ты меня ебанýл, а?»
(...мудрость веков впитанная с молоком матери… И—что характерно—на лету ухватил фразеологию из моей проповеди. Способность к языкам у них в крови...)
В четверг, в конце свидания в отсеке умывальника, она задумчиво сказала: –«А ведь он правду говорил...» Меня заело, что как бы вроде исполняю предначертания Марика Новоселицкого. Тоже мне, пророк Натан грёбаный… Но как быть?
вверх-скок