В фойе Нового Корпуса шёл институтский Новогодний вечер. Мы с Ирой танцевали там, и какая-то преподавалка с БиоФака вдруг принялась с восторгом убеждать нас, до чего отлично мы подходим друг другу. Приятно конечно, когда подобный комплимент исходит от специалиста по особям, размножению и такому прочему. Однако вскоре у меня лопнул замок на джинсах, а длины свитера не хватало, чтоб прикрыть прореху настолько ниже пояса.
Я попробовал пристегнуть его полу к раззявленной ширинке булавкой, которую мне Славик одолжил. Он друг не только верный, но ещё и запасливый. Но это не сняло проблему. Туго оттянутый к булавке, свитер смотрелся уже как девочко́вое трико, для балетной студии, а сверх того добавилась тревога, что в любой момент булавка может расстегнуться и уколоть не в одно, так в другое что-нибудь.
Иного выбора не оставалось, как только пойти в Общагу и переодеть штаны. Обычно, я запасной одежды в комнате не держал — в чём из Конотопа приеду, в том и уеду, дома переоденусь. Но это был особый случай, и я привёз парадные джинсы для танцев, но у них там, что-то пошло не так. Вот и пришлось менять обратно, на повседневку, в ходе вечера.
Вернувшись в фойе, я нашёл Иру оживлённо беседующей с каким-то чуваком. Мне он сразу не понравился, и даже когда она сказала, что они давно знакомы, возникшая уже неприязнь не улеглась.
По-видимому, я не смог скрыть свой отрицательный негативизм, и тот перерос во взаимность. Противостояние не вылилось в активное рукоприкладство, однако голоса обоих транспозицировались на угрожающий тембр в своих диапазонах.
В какой-то момент, я отвлёкся от навязчивого мудозвона, перевёл взгляд на Иру и поразился до полного изумления. Она цвела счастьем! Никогда прежде не видел я столько радости в её глазах…
По пути домой после вечера, Ира негодовала на мою дикую реакцию по поводу её общение с давним знакомым. Вяло обороняясь, я слушал обличения вполуха, занятый укладкой в голове своего нового открытия.
(...момент истинного счастья в жизни женщины наступает, когда пара самцов готовы скрестить свои рога в схватке за неё, за призовую самку.
Так-то вот. Ты жилы рвёшь, как грёбаный Пигмалион, чтобы статую превратить в живую плоть. Наяриваешь, как взопрелый папа Карло, до потери пульса и дыхания, а в итоге — что?
О, долбоёб! Ты пашешь на чужого дядю, он явится потом, на всё готовенькое, пошлый заурядный стрекулист! Это честно?! Где же она, эта ё… тьфу, ты… может э?… да, точно — э... элементарная справедливость где, а?..)
~ ~ ~
Новый год Ира встречала в Общаге… До её прихода я накрыл романтический стол на двоих. Бутылка красного вина рядом с незажжённой, пока что, свечой и уже вскрытой баночкой "шпроты в масле". Да, дороговато, однако "кильки в томатном соусе" не придают застолью настолько праздничную ауру.
Времени оставалось ещё достаточно, и меня вдруг посетила мысль устроить ей сюрприз, а вернее — Новогодний подарок...
С момента возникновения во мне интереса к теме взаимоотношения полов, основные авторитеты, по этой тематике, упорно склоняли меня ко мнению, что чем дольше, тем лучше. В смысле, продолжительность акта есть показатель его качества, для повышения которого раса людей изобрела немало способов. Самый простой — хряпнуть стакан-другой, я имею в виду стандартный гранёный стакан в 250 мл. Но на этом пути требуется правильная закусь. Проспер Меримэ, например, рекомендует суп из петушиных гребней. Но в комнате-пенале у меня даже сала не было.
Стеснённость обстоятельств подталкивала идти другим путём, изыскивать не столь прямолинейные подходы. Мой персональный опыт в голых фактах жизни подсказывал, что из двух ходок вторая всегда дольше. Это верняковый лайфхак. Всё подводило к варианту: предварить акт актом.
Вполне кстати, по коридору бегала Пляма, туда-сюда, такая вся в хлопотах встретить Новый год. Угадала время прогуляться.
Подоплёку моего внезапного к ней интереса, я обсуждать не стал, ни даже уточнять, что от неё всего лишь требуется техническое содействие. Не то, чтобы её задела такая откровенность. Эта профура навидалась больше, чем в самых распро-ХХХ снах увидишь, до того, как перевелась в Нежинский Государственный Педагогический Институт из Киевского универа, где ей грозило отчисление за разнузданное блядство в студенческой среде, включая активное совращение неустойчивой части преподавателей.
Возможно, имелись и какие-то ещё причины, она упоминала, вскользь, что её муж под джинсы вообще ничего не одевает. Ну не знаю, для меня, неискушённого хлопца с Посёлка, подобные экстраваганцы ващще непостижимы...
Техническое содействие проводилось в нейтральной, разумеется, комнате, и орогенитально. Деловито предупредив не мять ей грудь, из-за отсутствия там эрогенных зон, она расстегнула на мне джинсы, выпустила хуй мой на свободу и — погнала.
Он встретил атаку стойко, бравой эрекцией, удерживая эту позицию на протяжении всей процедуры. К сожалению...
Время шло, она явно исчерпала запас своих шаблонов и приёмов для данного вида деятельности, а я никак не мог кончить. Ситуация зачреватилась монотонностью, и даже созерцание её буйных кудрей, цвета воронова крыла, и очков, которые она так и не сняла, не приближало искомый результат. А тут ещё начали всплывать ненужные аналогии и непрошенные воспоминания о тёмной аллее в парке Ставрополя…
Так что я протрубил отбой и ретировался, хотя это достаточно сложный манёвр, с дневальным в упрямой стойке «смирно!» в твоей штанине.
А ведь до чего элегантный план! Какая беззаветная готовность к самопожертвованию. Вот что отличает истинного рыцаря, если внимательно вдуматься… Уговорить себя на минет Пляме, у которой уже стёрлись на… гмм… начисто… все эти ё… нет, тут опять э… эрогенные зоны.
Пойти на всё, лишь бы сделать подарок возлюбленной! Уж если и это не пример преданной любви и нежной заботы, тогда я и не знаю, что ещё может быть...
Тем не менее, я не стал рассказывать Ире, через что мне пришлось пройти, чтоб ей было хорошо. Потому что у меня нет привычки афишировать свои положительные черты и благородные поступки…
Позднее, в ту Новогоднюю ночь, когда Ира и я снова сели за стол, завёрнутыми в простыни, как Римляне в их тоги, Пляма проходила мимо двери, распахнутой в коридор. Там, с кипучей радостью, те, кто встречал Новый год в Общаге, поздравляли друг друга.
Пляма воспитанно постучала в дверной косяк, была приглашена за стол, угощена вином и получила благосклонное дозволение расспрашивать Иру о её обстоятельствах жизни.
При свете мерцающей свечи, Ира погнала ей дуру, что она замужем, но муж — геолог, и редко бывает дома. Пляма, которая совсем недавно перевелась из Киева в Нежин, верила всему, а мы смеялись до изнеможения.
Заносчиво наивные Римляне, в широких простынных тогах, мы потешались над легковерием Плямы, не зная, что любая шутка это — правда, которой просто нужно время, чтобы сбыться…
~ ~ ~
Закончилась зимняя сессия, и мы с Ирой поехали в Борзну, на свадьбу её однокурсницы Веры с солидным женихом в чине майора. В отличие от свадьбы моей однокурсницы, в той же Борзне два года назад, это событие отмечалось не на хате, а в кафе-столовой, на главной площади райцентра, и гуляли два дня.
Ночь после первого, мы с Ирой провели в небольшой хате, среди заметённых снегами огородов окраины. Хозяйке хаты, дальней родственнице Веры, нас представили как мужа и жену и та, как уже оприходовала свою норму свадебного пира, ушла ночевать к какой-то ещё родственнице, потому что её хата состояла из одной комнаты с побелённой печью, столом, стулом и кроватью.
Кровать стояла под широким подоконником, расчерченным чёрной тенью переплёта, в небе за которым висела полная луна и подглядывала, отблескивая в промытых стенках порожней трёхлитровой банки на том же, исполосованном контрастной тенью, подоконнике.
Мне нравилось тут всё — и земляной пол из крепкой прометённой глины, и кровать, с досками вместо сетки, и набитый охапками сена матрас…
Вряд ли хозяйка поверила, что мы муж и жена, потому что, в ходе застолья, я пару раз уловил её взгляд, поощрительно усмешливый, из-за стола, где та сидела, среди прочих пожилых баб в парадных чёрных телогрейках-«плюшках» и многослойных платках в клетку, расхристанных по плечам…
Свою одежду мы сбросили на стул и взошли на супружеское ложе, каким оно было и сто, и двести лет тому, в этих же хатах, затерянных между таких же вот сугробов. Неохотно, уплыла луна из окошка — выше в небо, откуда ей уже не получалось следить за игрищами пары молодожёнов, прессующих сено в попеременных концах кровати, вросшей в земляной пол древней хаты...
~ ~ ~
В конце второго дня пиршества, Ира меня приревновала к местной красотке, посланцем от которой явился брат Веры, всё тот же Моцарт. Я толком не врубился, что именно, сквозь свадебный галдёж, он прокричал на ухо мне.
Покинув зал вслед за Моцартом, я оказался в заднем дворе, где красивая, в общем-то, красотка закатывала театрально-патетическую истерику на утоптанном снегу, как бы рвалась из рук пары подружек, в таких же лёгких нарядных платьях. Группа молодых зрителей, что тоже вышли просвежиться, толпились тут же, выкрикивая советы подружкам и увещевания актрисе.
Без малейшего участия в этой любительской постановке, я развернулся уходить и — напоролся на непрощающий взгляд Иры.
За столом мне пришлось долго убеждать её, что я не имею никакого отношения к выбрыкам поддатой красотyли. Меня поддерживала Валентина, женщина замечательного телосложения, по ту сторону Иры. За нею сидел мелковатый, на фоне её мощных форм, Армянин.
Его Армянская принадлежность выяснилась, когда, в сгущающихся сумерках, он повёз нас прокатиться… На улице выводящей к Московской трассе, пышнотелая Валентина сказала ему притормозить и вышла из Жигулей — накричать на своего, допоздна заигравшегося сына, пятиклассника Толика.
Мальчик отвечал матери на чистейшем Украинском, и это резко выламывало, как и снег окружающей зимы, своим разительным контрастом с Негритянским лицом мальчика.
Впоследствии, Ира мне объясняла, что Валентина родила Толика после того, как поработала в кафе-столовой в Киеве или, может, устроилась в столовую, после того, как родила, с ними всегда какая-нибудь путаница, я имею ввиду, со столовыми, которые к тому же и кафе.
Текущий спутник жизни Валентины, Армянин, не вмешивался в процесс воспитания. Мы выехали на трассу, и через пару километров остановились на заснеженной обочине. Водитель включил кассетный магнитофон в приборной доске и достал бутылку шампанского с укутанным фольгою горлом.
(...красота Армянской музыки доходит не с бухты-барахты, к ней нужно обвыкнуться. В ту пору, для меня она оставалась за семью печатями, но я терпел — кто катает, того и музыка...)
Патрульная машина остановилась на дороге, и два мента в шинелях и, несмотря на зиму, фуражках подступили к Жигулю. Армянин вышел провести переговоры, а заодно объяснить, что тут у нас всё путём.
Тем временем, Валентина начала возмущаться, что меня с Ирой определили на постой в такую развалюху, и заявила о своём намерении донести это возмущение до родителей невесты, которым она тоже родственница.
В результате, на вторую ночь нас приютила большая обустроенная хата в зажиточной части Борзны.
вверх-скок