самое-пресамое
финальное произведение

Что-то упорно мне подсказывает, что у тебя негусто сведений о личных корнях, генеалогических, по линии отца.

За материнскую сторону мне как-то спокойней, уверен, что той половине твоего фамильного дерева достаётся надлежащий уход, подкормка и поливка. Могу поспорить — бабушка твоя, Гаина Михайловна, детально изложила тебе: кто есть кто в 2-х предыдущих поколениях. Если не глубже.

Да, оно давно со мной, это подозрение, что в доме, где ты вырастала, родословную мою держали в чёрном теле. А если поминалась ненароком, то лишь в твоё отсутствие, а при тебе её ухватывали в ежовые рукавицы и затыкали кляпом жёсткого табу.

Подозрение переросло в уверенность благодаря письму твоей матери, где меня ставилось в известность о моей скоропостижно непредвиденной кончине.

Ну не то чтобы — бух! по мозгам: ты чё? не понял, что уже покойник? И, пока растерянно вшмыгиваешь носом воздух, чтоб хоть как-то прийти в себя, а слева и справа уже пара чертей — руки за спину заламывают волки́ позорные, и в ад — шлямблысь! — со всего размаху…

Нет! Деликатная подача в мягком ключе смягчала неожиданность факта, что мне пора уяснить раз и навсегда: ребёнку сказано, что папа умер, и нечего испытывать хрупкость детской психики видениям бродячего мертвяка, который нет-нет да и вынырнет с того света... Правильная презентация, она тебе хоть что самортизирует.

С тех пор, как призрак благовоспитанных манер, я избегал надолго покидать свою могилу, и в результате почти ни разу не схватил насморк, даже в самую мокву и слякоть.

А и к тому же у меня появился козырь для общественной жизни, и когда сосед в пивной начинал гнать пургу своей печальной повести, что хоть теперь он и никто, но в своё время ходил Старпомом на атомной подлодке, то в ответ, без всяких угрызений и зазрений (и на вполне законном основании), я поливал о своей карьере заслуженного лётчика-испытателя, покуда не разбился, да, трагически, на сверхсекретной модели нового поколения… Причём, за это не имеющее аналогов достижение, был удостоен Золотой Звезды Героя Советского Союза. Посмертно, куда ж денешься... Печаль факта в том, что награда не нашла героя, потому что суки ленивые даже и не поискали толком, как всегда...

Сказать по чести, эта потетень не служит показателем моих способностей врубать форсаж фантазии не отходя от кассы. Увы, но нет.

Я просто катил плод коллективного творчества масс, потому что в ту романтическую эпоху, когда ребёнок матери-одиночки задавал вопросы о причинах неполного состава семьи, недоукомплектованная мамаша озвучивала традиционную отмазку: «Твой папа был лётчик, и — погиб».

Голые факты жизни приберегались для подруг из непосредственного окружения.

— Он младший счетовод был, девоньки, и разложил в конторе на столе. По гроб жизни не забуду как у меня под сракой те счёты ёбаные ёлзали. Туда! Сюда! Круть! Круть!..

Впрочем, на подробный корневедческий отчёт особо не рассчитывай, моё знакомство с деталями личного происхождения весьма шапочно, можно даже сказать — поверхностно до обидного: науку евгенику в те поры держали в том же загоне, что и нынче…

- - -

Мать матери твоего отца носила фамилию Пойонк, а по имени звалась Катериной.

Твой прадед, Иосиф Вакимов, Комиссар Первой Кавалерийской Армии Будённого, привез её из Польши как трофей, а может, как сувенир о легендарном эпизоде Гражданской войны, когда конники Будённого чуть было не разграбили Варшаву. Распутица, пся крев, карты спутала.

Факт их взаимоотношений был узаконен ЗАГСом тех времён, и спустя восемь лет родилась моя мать, Галина, за которой последовал её брат, Вадим, и их сестра, Людмила (каждый из последующих с интервалом в два года).

В разрозненных воспоминаниях всех троих, Иосиф был очень умный. Он знал Еврейский и Немецкий языки, и исполнял должность Торгового Ревизора в одной из южных областей Украины. В период нэпа (он же "новая экономическая политика") у Катерины имелась отдельная пара туфель под каждое из её платьев.

В конце тридцатых, Иосифа арестовали (как большинство из бывших комиссаров), однако к стенке не поставили, не вычистили к чертям собачьим, в отличие от миллионов прочих «врагов Советского народа». Можно предположить, что у него нашёлся умный способ выкупить свою жизнь.

Его ждала ссылка в очень северную, но всё же Европейскую часть России.

Семья переехала туда же, а в начале сороковых, уже в полном составе вернулась на Украину — осесть в городе Конотоп, который вскоре был захвачен Германским Вермахтом.

После двух лет Нацистской оккупации, когда Немецкие войска откатывались под ударами Красной Армии на запад, мой дед исчез из дому буквально за день до освобождения. Вместе с ним пропал его велосипед — большая ценность по тем временам.

Наутро массированный артобстрел вынудил Катерину бежать с тремя детьми в пригородное село Подлипное, где осколок артиллерийского снаряда срезал ветвь Яблони над головой моей матери, стоявшей под нею (важная деталь, без тех десяти сантиметров, мне не пришлось бы сейчас писать это письмо тебе)...

К полудню, наступающие части Красной Армии освободили город и село. Катерина вернулась в Конотоп, где и взрастила, как мать-одиночка, своих детей — Галину, Вадима и Людмилу...

Миновали ещё десять лет и Галина, старшая дочь в семье, познакомилась по переписке с Николаем Огольцовым, Старшиной второй статьи Черноморского ордена Красного Знамени Военноморского флота.

«Знакомство по переписке», — это когда почтальон приносит письмо, где в первой строке стоит: «Здравствуйте, незнакомая Галина...», а заканчивается оно словами: «пришлите, пожалуйста, свою фотокарточку!»

Вот почему, шесть месяцев спустя, Николай Огольцов, в свой отпуск, не отправился привычно посещать родную деревню в Рязанской области России, а купил билет до станции Конотоп, на Украине.

Широкий клёш его парадных Флотских штанов, а также ширина грудной клетки под тельняшкой, в глубоком вырезе форменной рубахи, золотобуквенная надпись «ЧЕРНОМОРСКИЙ ФЛОТ» по чёрной ленте бескозырки над его лбом, которая раздваивалась сзади в пару хвостиков, свисавших до лопаток, с тиснёно-золотистым отпечатком якорька на конце каждой, и ещё один сияющий якорь (на этот раз медный) — в надраенной бляхе его поясного ремня, — глубоко впечатлили тихие улочки окраины, где он бродил, отыскивая дом, куда полгода слал письма в конвертах с добавочной строкой на обороте: «Лети с приветом, вернись с ответом!», собственноручного дизайна.

И три дня спустя, мои родители зарегистрировали свой брак в Конотопском ЗАГСе, впопыхах позабыв предупредить мою бабушку Катерину.

Свои лучащиеся тёмной влагою глаза Галина унаследовала от своей матери Катерины Ивановны (Катаржины Яновны?), чья породнённость с коленами от семени Израилевой выглядит достаточно сомнительной.

Во-1-х, в красном углу её кухни висела тёмная лакированная доска с каким-то угрюмо-бородым святым (не берусь судить какой конкретно конфессии, мог оказаться и католиком). Плюс к тому, в сарайной загородке она откармливала свинью Машку на убой.

Но и опять-таки: икона могла прижиться, как маскирующая деталь интерьера, в период Фашистской оккупации, а кошерные ограничения диеты легко опрокидываются Украинской поговоркой – «біда навчить коржи iз салом їсти».

Разумеется, все эти безответные вопросы встанут в свой полный рост не сразу, а после возвращения твоих далёких предков с церемонии регистрации их брака в Конотопском ЗАГСе, куда мы не последуем за ними, поскольку делаем крутой разворот и движемся вспять, чтобы отследить линию происхождения отца твоего деда.

- - -

Линия, предложенная к рассмотрению, бесхитростно проста и незатейлива. С какого боку ни глянь, сразу бросится в глаза приземлённость этой линии. Ну ладно, чего уж дальше рассусоливать — происходил Михаил Огольцов из наидревнейшей людской породы: из крестьян, беспримесно...

Во глубине земли Рязанской находится районный центр Сапожок, в девяти или одиннадцати километрах от которого (это смотря у кого спросишь) расположена деревня Канино. Мой отец любил похвастать, что деревня повидала и лучшие времена, когда в ней насчитывалось до четырёхсот домов.

Ложбина с беззвучным из-за своей неторопливости ручьём делила деревню на «ихних» и «нашенских». Исстари сходился народ на пологие берега его для забавушки молодецкой, кулачного боя «Стенка на Стенку».

В аттракционе коллективного мордобоя, мужики из двух концов деревни упоённо крушили ряхи друг другу, по случаю какого-нито церковного праздника или же просто отметить светлое воскресенье. Да, умел народ распотешиться безоглядно, во всю ширь души неуёмную...

Отшумело. Быльём поросло. Неясным преданием обернулся Алёха-Шорник, легендарный боец и послушливый сын. Но уж тятька-та — ух! — держал его в строгости.

—Эт, куды?— Шумнёт бывалоча,— шибко богатый, сукин сын? Ну-кыть, работай, давай!

И могучий сукин сын тридцати трёх годов от роду, клонит широкие плечи над недоконченным конским хомутом, тычет шилом, дратву тянет, а сам весь там, на ристалище у ручья, откуда бегут запыханные мальцы со сводкой о боевой обстановке: «Ой, Алёша! Ох, и жмут ихние! Ломят нашенских!»

Но отец только — зырк! — и Алёха помалкивает, сопит над своей работой. И лишь когда в избе услышатся: «н-на!», «хрясь!», «плюсь!» — упорного отступления вдоль улицы, отец уже не выдержит боле.

Подхватится на ноги, подскочит к Алёхе и — хлобысть кулаком его в ухо: «Блять! Нашенских тама ломять, а этот расселси тут, распрое...»

Конца упрёка Алёха не слышит, — он уж за дверью, задворками и огородами оббега́ет битву «Стенок», потому что правила запрещают атаку противника с тыла, это потеха честная...

«Алёха вышел!» И — у наших открылось второе дыхание, а из «ихних» кой-кто уже загодя валится наземь, потому как по правилам лежачих не бьют. А Алёха, глубоко сосредоточенный, вышибает стоячих одного за другим, а и без единого «распрое...» совсем даже…

Да, гремела деревня...

Коллективизация сельского хозяйства в СССР положила край невинным игрищам этим, а мудро спланированный Великий Голод, призванный закрепить революционные преобразования в жизни деревни, одолел Алёху, ну и тятьку его тоже прибрал, куда ж денется...

- - -

Мать моего отца, Марфа, застала жизнь при Царе, потому что к моменту Великой Октябрьской Социалистической Революции ей уже исполнилось десять лет. Десять лет спустя, она была уж мужней женой Михаила Огольцова, чтобы родить ему троих детей: Колю, Сергея и Александру (именно в таком порядке).

Проведение всеобщей коллективизации Михаил как-то пережил, но Голодомор не смог он осилить, и осталась Марфа матерью-одиночкой.

Она готовила суп из лебеды и менее съедобных трав, тело её и её детей опухало от голода, а куда пальцем надавишь — то так потом ямка и держится... Однако выжили.

Затем пошла эра каторжных работ в обобществлённом хозяйстве, оно же колхоз, где за труд платили грошовыми «трудоднями». Жизнь вертелась вокруг этих «трудодней» (¾ «трудодня» выдавались натурой — продуктами, произведёнными рабским трудом самих же деревенских на колхозном поле) и сходками в колхозный клуб, куда дважды в месяц привозили Советские кинофильмы: «Ленин в Октябре», «Свинарка и пастух» и тому подобное…

Чтобы смотреть кино бесплатно, деревенские пареньки крутили, в очередь, коленчатый рычаг динамо-машины, которая вырабатывала электричество, а привозилась на грузовичке, совместно с проектором и катушками кинофильмов в ведёрных банках из жести.

Летом 1941, Товарищ Иосиф Сталин ошелоумил народ своими словами по радио: «Дорогие братья и сёстры», — это ж как если Господь Всемогущий тебя за родственника вдруг признал. Дальше он объявил про вероломное нападение Фашистской Германии на Советский Союз, и мужиков угнали на войну, поголовно...

Немцы так и не достигли Канина, хотя фронтовая канонада ворочалась на горизонте. Потом в деревню пришли подразделения резерва Красной Армии, мужики из Сибири, с их удивительным обычаем — сесть после парной бани во дворе и задумчиво затягиваться самокруткой, в одних штанах и нательной рубахе, под звёздами в тёмном небе морозной ночи.

Сибиряки ушли в сторону канонады, и вскоре та затихла. В деревне, канувшей в глубокую тишь, остались лишь бабы, девки да пареньки слишком молодые для призыва.

Ах, да! Ещё председатель колхоза, однорукий инвалид в общевойсковой гимнастёрке.

Так оно и шло, не днями и неделями, а месяцами, из году в год. И, от жизни такой, у баб случился коллективный сексуальный вывих — соберутся в какой-то избе или бане, и ну влагалища друг у дружки рассматривать, комментируют, суждения выносят, чья краше…

Взяв след этого Возрождения Сапфоизма, председатель колхоза сделал попытку пресечь досадно массовый лесбийский уклон, прежде чем о нём пронюхает районное руководство. И созвал он общее собрание для одних только баб и девок в колхозном клубе.

Деревенские парни тоже приняли участие. Без его ведома. Они втихаря проникли в кинопрожекторную комнату клуба и, разиня рты, подглядывали через окошечки для демонстрации кино, как председатель материл собрание во всю ивановскую. Учащённо трахая своим единственным кулаком по трибуне, он клятвенно заверял собравшихся и их мать-перемать заодно, что повыведет это грёбаное пиздоглядство калёным железом.

(Я отчасти смягчаю невзыскательное очарование, проникавшее буколическую прямоту выражений в речи оратора...)

Мой отец так и не узнал, исполнил ли инвалид своё обещание, потому что его загребли (моего отца) в Красную Армию. Вернее, в его случае это был Флот, но всё равно Красный...

* * *