Домохозяйка любила цитировать покойного мужа и через день устраивала попойки со своими подругами-ветеранками, правда не на кухне, из-за квартиранта, а за закрытыми шторами дверного проёма в её комнату… А я сидел в своей, чуть слышно шелестел страницами и ни во что не вмешивался — красиво жить не запретишь.
С Декабристами 13 я полностью не порывал — пришлось попросить моего отца, чтобы сделал мне в РемБазе стойку и трубочку с креплениями, по моему чертежу, а моя мать пошила из дешёвого материала стенки, и получился ситцевый гардероб, как когда-то в прихожей на Объекте. Но с той поры передовые технологии шагнули далеко вперёд, и сверху я накрыл его от пыли лёгким куском толстого пенопласта, которым утепляют вагоны на заводе КПВРЗ.
Явочной моя квартира не стала, как видно, конспираторов спугнул слишком убогий интерьер. Они так и не появились. Так что, я стал считать моё жильё кельей монаха-затворника. Мне тут нравилось, особенно черно-белый ствол могучей Берёзы, что целиком заполнял вид из окна. Иногда, отложив перевод, я просто сидел, опираясь взглядом на чёрные метины коры.
Моя мать, в сопровождении отца, приходила посмотреть, как я обустроился. Посреди проходной кухни, мои бывшая и нынешняя домохозяйки обменялись непримиримыми взглядами и кивками, не нарушая своё официальное молчание.
Затем мои родители постояли, с тихими вздохами, под голой лампочкой, свисавшей с потолка на зачернённых пылью проводах. На их вопросы я отвечал вежливо и односложно, и вскоре они ушли, потому что единственный стул комнаты не мотивировал задержаться дольше.
Посреди сентября и рабочей недели, Ира приехала из Нежина. Она нашла нашу стройку На-Семи-Ветрах, я переоделся в вагончике, и мы ушли в город. Мне всегда нравился этот её романтически широкий плащ ниже колен.
Мы сходили в гости к Ляльке. Его жена Валентина с облегчением обрадовалась, что у нас всё хорошо. Пару раз, у нас с Ирой случались размолвки, после которых она приезжала из Нежина, попросить Валентину, чтобы съездила за мной на Посёлок, а это не ближний свет.
И в результате, мы с Ирой мирились на диване с жёстким ковром, в гостиной Валентины и Ляльки…
~ ~ ~
Фактически, их даже нельзя назвать размолвками. Просто иногда Ира была не в настроении, и хотела выкричаться. Например, почему я такой некрасивый? Она разглядела это, когда мы сходили на комедию свежевоскрешённого Шестого объединения киностудии Мосфильм, с голубоватым юморком. Или же: да никому они не нужны, эти твои переводы!
Но настоящих ссор между нами просто не получалось. Несмотря на косноязычие, мне как-то удавалось её убедить, что это не наша роль, зачем нам чужие слова повторять? Глупо так выходит, сам я себя понимаю вроде, а высказать не могу.
Всего один лишь раз я повёл себя совсем неправильно. Когда привёз получку из СМП-615, и положил на стол, возле старого трюмо. Ира спросила, сколько там, а потом начала кричать, разве это деньги? Ей таких денег не надо!
Тогда я схватил ту тощую стопочку, но мельчиться не стал, порвал ровно надвое и выбросил в форточку…
Пока Ира выскакивала во двор, я просто места себе не находил, проклинал свою глупую несдержанность.
В следующий мой приезд, Ира, с какой-то стыдливостью, поделилась, что в банке принимают даже склеенные купюры.
(...и это правильно, потому что банку тоже деньги нужны, а 70 рублей на дороге не валяются, разве что случайно свернёшь под окно на первом этаже, но и там в порванном состоянии...)
Меня в тот раз конкретно удивило качество бумаги для печатанья денег. Допустим, нарезать газеты — такое же количество бумажек — и то труднее было бы порвать, чем ту получку. Буквально сама собой — раз! И — надвое...
Потом ещё мы зашли в новый Дом Культуры завода КПВРЗ, рядом с базаром. Говорят, на строительство ушло шесть миллионов рублей. Директор Лунатика, Бомштейн, перешёл туда занять ту же должность. На втором этаже нового ДК оказался бар и танцзал со столиками.
Ко мне мы пришли в момент расходняка оргии вдовых вековух. Посреди кухни, я представил взаимно Прасковью и Иру.
Домовладелица внимательно её осмотрела и, как мне кажется, ей тоже понравился широкий плащ. Она даже вдруг поцеловала Иру, а с разгону и меня заодно, потом ушла спать за свои шторы.
Ира состроила гримаску непонимания, но противится, не отважилась. Ну а мне оно вообще как-то одинаково. Однажды мы с Ирой ехали электричкой, и какой-то голубой, сидевший напротив, начал клинья ко мне подбивать. Ира так разъярилась! Даже начала с ним пререкаться, но это же смешно, потому что я к ним равнодушный. Безразличен на постоянке. Ну да, папа Саши Чалова меня в щёку целовал однажды, теперь вот поддатая Прасковья. Какая разница?
Однако за всю свою жизнь мне не случалось ощутить более ласкающего, вожделеюще-нежного и, вместе с тем, столь жадно льнущего и настойчиво облегающего влагалища, чем в ту ночь, даже и с Ирой у меня такое было в первый и последний раз.
Но что явилось первоисточником такой непревзойдённой плотской утехи — суровый интерьер затворнической кельи или раздвоенный поцелуй-благословение от наклюкавшейся Прасковьи Хвост?
(...на некоторые вопросы я так и не смогу узнать ответа. Никогда...)
~ ~ ~
Посреди осени меня отрядили на жел. дор. станцию Ворожба, принять участие в строительстве трёхэтажного Дома Связи. Стены и крышу воздвигли до меня, и мне оставалось лишь класть перегородки, но не гипсовые, а из кирпича. В ходе командировки я получил ещё одно доказательство, что организм человека намного умнее его самого...
Для сообщения между этажами предусматривались лестничные марши в двух лестничных клетках, по краям здания, из которых, до моего приезда, завершить успели только одну.
По причине недавнего прибытия на объект и недостаточного знакомства с текущей ситуацией, я поднимался по лестничной клетке в правом крыле, когда заметил отсутствие наборных ступеней между вторым и третьим этажами, а пространство до следующей лестничной площадки перекрывалось лишь парой наклонных швеллеров для последующего монтажа ступеней.
Мне чёт лень было пересекать здание во всю его длину (до уже готовых маршей в левом крыле), и я предпочёл завершить подъём по швеллеру, наклонно уходящему вдоль глухой стены вверх, к следующей площадке. Его ширина в 10 см показалась мне достаточной для исполнения такого намерения.
Я занял исходное положение, лицом к стене, для предстоящего восхождения, правым боком вперёд. Затем последовала пара осторожных шагов вверх, свисая пятками за пределы стальной опоры.
И тут, с полной очевидностью, явилось осознание ошибочности совершённого действия. Не принятая, предварительно, в учёт, близость стены к швеллеру опасно отклонила мой центр тяжести от невидимой, но существующей вертикали между ним (центром) и опорой под моими ногами. Стена, своею неуступчивостью, выдвинула его (центр) чересчур далеко в пустоту за моей спиной. Малейший крен в том же направлении перейдёт в неуправляемое падение сквозь 10 метров заполненного лишь воздухом пространства. А дальше — жёсткое приземление на битый кирпич и небрежно торчащие куски арматуры, в неосвещённой глубине подвала.
Задуманное восхождение утратило всякую привлекательность.
Однако, продвинувшись по швеллеру, я уже не мог повторить те же два шага в обратном направлении. Глаз на затылке у меня нет, а лицо повёрнуто в направлении начатого движения. Любая попытка развернуть его обратно предполагала отклон от стены и утрату равновесия, вследствие чрезмерного смещения уже неоднократно помянутого центра тяжести.
Я притиснулся к твёрдой красной кирпичной стене, словно к самому дорогому для меня существу, и стал свидетелем незабываемого зрелища — кисти моих рук превратились в крохотных асинхронных осьминогов. Каждый палец жил своей особной жизнью, выгибаясь в самых немыслимых направлениях, выискивая щели между кирпичинами в кладке стены.
Когда оба морских зверя укоренялись в ней, я подтягивал к ним остальное тело, одновременно подтаскивая ступни вверх, чтобы занять новую точку опоры в наклонном швеллере. Многократно повторив этот трюк, мы взобрались до недостигнутой ступенями площадки.
Однако у меня нет ни малейшего сомнения, что если бы швы между кирпичами заполнял какой-нибудь грёбаный правильник — в соответствии с требованиями свода правил СНиП, а не бригада из райцентра, в поспешливой манере «гоним-гоним!», то никакие неучтённые резервы человеческого тела не спасли бы мой отважный, но тупой зад.
Приливная волна адреналина, неудержимо вспенившись через весь организм, конкретно показала, что именно так тянет скалолазов в горы. Кайф, бесспорно, крут, но лично я бы так не рисковал...
~ ~ ~
Зимой перекопали всю улицу Профессийную. По слухам, для проведения канализации, но выглядело это котлованом длиною в километр и глубиной в четыре-пять метров. Изредка, провал пересекался толстой лианой телефонного кабеля, внезапно утратившего земной покров и зависшего многометровым прогибом по воздуху, от стены до стены.
На далёком дне, кряхтел бульдозер, двигая груды земли и разравнивая гравий, что подвозили туда КАМАЗы. Только вдоль бетонной стены вокруг завода КПВРЗ, оставался выступ метровой ширины с тропкой поверх неровных куч грунта...
С целлофановым пакетом в руках, я шёл той тропой, змеящейся, вверх-вниз, по грудам, когда заметил впереди школьницу, идущую в том же направлении. Скрещения жёлтых и серых полос, в клетках её пальто, дали ясно понять, что дальше мне нельзя, это не мой путь.
К счастью, рядом провисал телефонный кабель, направляясь к противоположной стене котлована. Я ступил на него и продолжил идти, не снижая темпа. Мне даже не мешало, что в одной руке пакет. Но через пару метров повторилась обычная история — я начал задумываться, разве я канатоходец, чтобы так запросто ходить по телефонным кабелям?
(...из-за подобных же сомнений Симон, кличка Камень, он же Пётр, вместо приятной прогулки по воде начал в неё проваливаться...)
Кабель испуганно затрепетал, дрожь перешла в качку нарастающей амплитуды. Я взмахнул руками и — полетел. Вниз. Однако, в падении, мои руки успели уцепиться за проносящийся кверху кабель. Пару секунд я повисел, переводя дыхание, затем разжал пальцы и, как парашютист, спрыгнул на дно котлована.
Там я склонился над распростёртой в снегу проституткой, в широкополой шляпе с красным подбоем, лицом к лицу, но взгляд её, минуя меня, устремлялся в низкое серое небо.
Откуда в снегу проститутка? Зачем я тут? Ну с падшей женщиной всё просто — она вывалилась из целлофана. И я тут тоже правильно, мой путь окончен на непройдённом кабеле, другой начинался из этих глубин...
Поэтому я пошёл вдоль усыпанного снегом и гравием дна котлована, к его далёкому окончанию, чтобы подняться на поверхность по спуску для КАМАЗов, который им не нужен в этот ранний час, чтобы поехать на работу, чтобы сойти, в конце дня, с "Нашей Чаечки" у автовокзала, чтобы купить билет и вбежать, размахивая им, в уже зафырчавший автобус:
— У меня билет! У меня билет!
Потому что Ира рассказала мне про свою поездку в Заячьи Сосны на Московской трассе, где она хранила супружескую верность, несмотря на бутылку шампанского в бардачке. Потому что, что ещё мне оставалось делать? Вот почему я поехал в Ромны...
~ ~ ~
В Ромнах было совершенно темно и холодно, но я нашёл гостиницу. Дежурная не знала, куда определить постояльца с тощим целлофаном в руках, и выделила мне четырёхместный номер, одному. Хотя могла бы присовокупить к той паре командировочных, которые подошли следом за мной, с того же автобуса.
Номер оказался комнатой-пеналом на четверых, пустым и свежеокрашенным поверх двадцати предыдущих ремонтов. На спинках четырёх коек висели толстые махровые полотенца, и радио на стене густым басом пело романс про утро туманное, утро холодное.
Делать мне было нечего. Я выключил радио и свет тоже, лёг и смотрел в темноту, пока не уснул...
вверх-скок