Пришла весна, а вместе с нею — самая безоблачно чистая любовь моей жизни. Все называли её «Швыдча», а для меня она была Надей.
Это она воскресила во мне веру, что не иссякло, что всё ещё живо истинное, природное женское начало в нашем затруханном цивилизацией мире…
Мы с ненасытным упоением любили друг друга, любовь переполняла нас, выплёскивалась через край. Любовь ради любви — есть высшей формой любви, это — любовь в чистом виде.
Но с чего это я расписываюсь за обоих? Чем обосную столь размашистые заявления? Ответ прост — Надя была девственницей, неискушённой, покуда что, в притворстве, пошлой имитации, жалкой симуляции и прочих уловках.
Так может быть, я снова позабыл предупредить, что я женатый?
Факт не нуждался в оглашении: она заканчивала четвёртый курс АнглоФака и жила на третьем этаже Общаги.
Довольно редкостное сочетание: четвёртый курс и девственность, не так ли?
"Немало встретишь на земле и в небе, друг Горацио,
Такого, что и не снилось философии твоей..."
~ ~ ~
Четверокурсники из комнаты напротив устроили вечеринку, куда позвали и меня. За столом, мы с Надей оказались сидящими на одной койке, и когда кто-то выключил свет в комнате, я, чисто рефлективно, расстегнул курточку её спортивки. Она тут же вжикнула молнию обратно, и вспыхнувшая вскоре лампа в потолке засвидетельствовала: всё чин-чином, никакая полиция нравов не придерётся.
Но Марик просёк звучанье зиппера в потёмках — вниз-вверх — и начал хаханьки строить. Надя обиделась и ушла. Вот и всё.
На следующий день, она встретила меня в длинном полутёмном коридоре нашего этажа, всё в той же спортивке, заговорила со мной и улыбнулась. О, улыбка Нади просто что-то! Эти ямочки на её щеках, эти чёртовы искры в чёрных глазах!
Она отвечала всем параметрам Украинской красотки — волна чёрных гладких волос до середины спины, бархатные дуги бровей над сиянием карих глаз в круглом лице, щедро наливные груди.
Округлые плечи плавно перетекали в руки, упёртые в крепкий стан, над роскошными бёдрами тренированной пловчихи. Потому что этим видом спорта она занималась.
И при всёv этом, зачем я ей сдался, такой некошерный?
А и снова очень простой ответ: она собиралась замуж тем летом. Нет-нет! Не за меня, конечно. Какой-то лейтенант заканчивал какое-то военное училище, чтобы жениться на ней и увезти в гарнизон, куда распределят на службу. Времени оставалось немного, и мы не хотели его терять. Мы любили любить друг друга и хотели ещё и ещё. Но это после, а сперва нужно было разобраться с её девственностью...
Пара первых свиданий состоялась в узком отсеке умывальника — с одним окном, одной раковиной, одним подоконником — зачем-то отгороженном одной дверью от остальных раковин. Истинно спартанский стиль тесного интерьера не слишком сказывался на стадиях предварительного ознакомления, с чем мы имеем дело. А и тем более, что дверь отсека открывалась внутрь и легко блокировалась, что восполняло нехватку в ней какой-либо задвижки.
А затем ребята из комнаты 73 уехали на пару дней куда-то, оставив свой ключ Жоре Ильченко. Он, вообще-то, снимал квартиру в городе, но кто откажется от ключа свободной комнаты в Общаге?
Сам ключ, они его ему не передали из рук в руки, а повесили на гвоздик фанерного щита, за спиной вахтёрши. Трудно уже проследить, как вся эта информация досочилась до меня, но ждать повторного приглашения к такому подарку судьбы я не стал, сняв ключ раньше Жоры.
Вечером мы с Надей уединились в комнате 73…
Когда несдержанный стук в дверь прекратился, а в коридоре улtглось эхо безответных воплей Жоры: «Кто-нибудь видел Огольцова?!», Надя начала снимать, одну за другой, части своей спортивки, сопровождая стриптиз эпохи застоя припевкой из довоенного чёрно-белого кинофильма «Цирк»:
"Тики-тики-ду!
Я в небо из пушки уйду!"
Хотя заметно нервничала…
Мы возлегли на койку у окна. По другую сторону двойной гипсовой перегородки находилась комната 72. Там у окна стояла койка Фёдора, под розеткой, в которую лучше не втыкать магнитофон. Надин вскрик из розетки привлёк внимание Фёдора, он вынул электроpапчасть вовсе, оставив её свисать на проводах подключения, и долго за полночь вслушивался в последующие стоны.
Мы и не подозревали, что идёт прослушка через "ухо Дионисия", но даже знай мы — нас это бы не усмирило...
На следующий день ребята Комнаты 73 вернулись и забрали ключ…
В понедельник, на свидании в умывальнике, Надя казалась молчаливо печальной, но я таки смог вызнать причину. Марик Новоселицкий распускает на четвёртом курсе грязный слух, будто Огольцов Швыдчу в умывальнике сзади…
А ведь я, как чувствовал, что он к ней неравнодушен, а то с чего бы слишком уж так вслушивался в зиппер на той вечеринке? Ну погоди, морда Жидовская! Даже если я, случайно, тоже жид — тебе эта клевета боком вылезет!
Во вторник, когда он вернулся из душа с влажными волосами и полотенцем через плечо, то в комнате застал только меня. Я запер дверь, сунул ключ в задний карман штанов и сказал: «Снимай очки, Марик, я тебя бить буду!»
Очки он так и не снял, а начал бегать вокруг коричневого стола с подсунутыми под него стульями. Мне пришлось придвинуть стол к окну, чтобы пресечь бесплодное мотание витков орбиты вокруг и без того изношенной мебели.
В закутке между подоконником, койкой и столом стоял он, понурив голову, как Андрий, сын Тараса Бульбы — безропотный агнец готовый к закланию.
Я ударил его в подбородок, чтобы не повредить очки, и повышенным тоном голоса пообещал, что если он, блядь, ещё хоть одно слово про Швыдчу… Когда я закончил свою нагорную проповедь, он поправил очки и сказал с заискивающей улыбкой: «А здорово ты меня ебанýл, а?»
(...мудрость веков впитанная с молоком матери… И — что характерно — на лету ухватил фразеологию из моей проповеди. Способность к языкам у них в крови...)
~ ~ ~
В четверг, в конце свидания в отсеке умывальника, она задумчиво сказала: «А ведь он правду говорил...»
Меня заело, что как бы вроде исполняю предначертания Марика Новоселицкого. Тоже мне, пророк Натан грёбаный… Но как быть?
вверх-скок