самое-пресамое
финальное произведение

Хлёсткие отповеди народному судье расправили мою грудь, но ненадолго. Всё скатилось обратно в колею страстотерпца, увязшего в сокрушённой пробуксовке: за что?! я же ж так любил! я так старался… И в результате лишь глубже погрязал в прилипчиво томящих мечтаниях, что в один прекрасный день Ира вдруг придёт, и всё снова станет хорошо, ну, как-то обязательно станет …

Факт, что подачей на развод Ира логично и прямолинейно расчищала путь в свою дальнейшую жизнь без меня, не приносил освобождения от несбыточных надежд и бесплодных упований, что, ну, вот всё равно и хоть как-то-нибудь, но будет хорошо...

. .. .

Однако страдание без выходных и перекуров конкретно заколёбывает своим однообразием, и мало-помалу во мне возникло и утвердилось мнение, что развод не помешало бы как-то да отметить. Но как?

Каких-либо народных обрядов, посвящённых данному поводу, на ум не шло, мне оставалось только импровизировать. Ясно одно — требуется день не такой, как все остальные прочие. И вот за именно таким днём и поехал я в град Киев.

Бабье лето в ту осень до того распоясалось, что в путь я пустился в пиджаке, хотя уже шла первая неделя ноября. С оглядкой на заверения календаря, что такая одёжка нестыкуема с текущим сезоном, в одном направлении с пиджаком ехал (частично виднеясь) жилет тёмно-серого сукна. Он не представлял собой запчасть какого-либо костюма-«тройки», а пошит был ещё в мои школьные годы, всё той же остроносой портнихой в ателье под боком автовокзала…

Таким вот фраером (плюс рубаха и штаны, не говоря уже про туфли), я вынырнул из инфернальных глубин киевского метрополитена на станции «Хрещатик», и перешёл на неспешный променад по замечательно широкому тротуару одноимённой улицы, укрытому тенистыми сводами могучих Каштанов.

Дошагав до улицы Красноармейской, с покрытием из серой, до блеска нашлифованной движением транспорта брусчаткой, я продолжал путь в сторону магазина «Зарубежная Книга», вдоль достаточно крутого, но асфальтированного склона, с намерением сделать себе приятный подарок на память о текущем празднестве. Глаз на сувенир положен был давненько, я на него облизывался ещё во времена командировки на реконструкцию молочного завода.

Однако достоялся ли избранник?

Приливы досаждающего беспокойства я заглушал праздным созерцанием отрывочных событий в несвязной жизни тротуара. Так, на всякий, поскольку почти не сомневался…

Ха! Что и требовалось доказать!.. Когда ярко-красная суперобложка моего красавы, «Chamber's 20th Century Dictionary», ликуя замаячила навстречу со всё той же полки в просторном торговом зале магазина.

Продавец, с оглядкой на мой праздничный наряд —(из-под жилета виднелся также распахнутый на шее ворот моей линяло-алой рубашенции)— с вежливой осмотрительностью переспросил, вполне ли я уверен, что хочу именно эту книгу.

. .. .

Из магазина я вышел с толстым томом в тугой обёртке их фирменной упаковочной бумаги нежно-лавандового цвета. Подарок следовало забросить в ячейку камеры хранения на вокзале, вопрос лишь: каким путём? Опять на метро? Нет, не такой это был день. И я приблизился к берегу обездвиженного потока брусчатки, по которой пришепётывали шины шелеставших мимо быстролётных стаек такси…

~ ~ ~

С вокзала я сделал также вылазку в магазин «Охотник» по адресу, что дал мне Гриня. Он заказал оттуда какую-то сверхскладную удочку. Да, вполне привольно разместилась в одной ячейке с книгой…

. .. .

По завершении разгульного шопинга с последующим складированием добычи, стартовала культурная часть программы. В тот вечер Дом Органной Музыки переливался трепетом аккордов из ярких бликов солнца на всплесках волн в морском просторе, прихлынувшем в «Эскизы» Дебюсси и прочие творениях того же Клода…

Когда я был маленьким, отец мне говорил, что слушая такую музыку, нужно представлять какие-то картины, которые подходят ей. Все культурные люди так делают. Мне никогда не удавалось исполнить его наставление, звуки чересчур настырны и ревнивы, полны необоримого стремления подчинить себе, не оставляя места для культурных правил...

В после-концертных сумерках, навалившихся за дверью выхода из Костёла Органной Музыки, холод глубокой осени отчётливо дал себя почувствовать. Да и просто жрать захотелось. Очередной таксомотор доставил меня в ресторан гостиницы «Золотой Колос».

. .. .

Для начала, я попытался снять номер на ночь, но регистратор, отметив мой прикид не по сезону, а также отсутствие багажа, осадил мои амбиции обычным вопросом ниже пояса — насчёт наличия брони на номер. Регистратуры давно уж навострились отделываться от ронинов праздношатающихся без кованных доспехов. Нет брони? Подъёмный мост не опускать!

. .. .

В ресторане, чтобы сориентироваться, я заказал бутылку вина, и за мой стол тут же присоседился мужик в летах и при берете.

Мы не успели распить и по стакану, когда белобрысый молодчик бросил якорь с третьей стороны стола. По невообразимо какому поводу, новоприбывший принялся складывать пальцы в композицию «моргала выколю!», сопровождая эту калистенику агрессивным мычанием.

Электрик затаился под своим беретом… Программа праздника не предусматривала гладиаторских увеселений, я встал: «Ланна, юноша. Оставляю это застолье вам. Наслаждайтесь».

Отойдя к официантам, я заплатил за вино и покинул ресторан. Белобрысый рванул за мною следом в вестибюль, однако не у всех из трёх стеклянных тамбуров двери наружу были отперты. Он заскочил в не тот.

Прощально помахав рукой узнику лабиринта, я сошёл с крыльца, чтобы продолжить праздник в другом месте…

Ночевать на вокзале отнюдь не празднично.

Следующий таксист отвёз меня в гостиницу «Старая Прага», в районе Оперного театра. Тамошняя молодая регистраторша начала с увертюры волынки на тему предварительного бронирования, но вдруг сменила гнев на милость и мне таки нашёлся номер.

Правда, она предупредила, что обойдётся подороже. Тому причина выяснилась уже в самом номере, где помимо комнаты имелась ещё и прихожая с лакированным сервантом, а в нём — сервиз.

Чуть-чуть обжившись в обстановке, я решил больше не испытывать судьбу своим нарядом, и ужин заказал по телефону в номер — рыбу с картошкой и вино, непременно белое, пожалуйста…

~ ~ ~

Проснувшись поздним утром, я покинул гостеприимную «Старую Прагу» ради прогулки по городу…

Когда я проходил мимо Золотых Ворот (недавно возведённый памятник древнего оборонительного зодчества, доступен для осмотра с близлежащего тротуара все 24 часа в сутки), меня обогнал светловолосый молодой человек, тяжко дыша на бегу. Явно из монады вчерашнего долбонутого быдла, что сунулся не в ту стеклянную коробку входа-выхода гостиницы «Золотой Колос». Похоже, всей монаде придётся попыхтеть, чтоб как-то пережить полосу хреновой кармы, накинутой дареным застольем. Но долбодон сам напросился…

. .. .

На спуске к Бессарабскому Рынку, отчётливо почувствовалось, что час наверняка обеденный, и я направился в подвернувшийся слева по тротуару ресторан «Ленинград».

Нежданно опередив меня, группа Негров втянулась в то же самое заведение, однако расистом я никогда не был, и своего намерения не изменил. Хотя мне никак не понравился чересчур жирный загривок замыкающего в их строю. Зажравшаяся Африка.

В безмолвной дневной сумеречности ресторана, я не углядел, куда они успели рассосаться, однако в обеденном зале кроме меня никого не оказалось, и он целиком достался празднующему мне.

Я заказал какое-то блюдо в горшочке — в меню так прямо и стояло что-то-там-такое «в горшочке». И действительно, принесли керамический горшочек, как и обещалось, а в нём картошка с мясом. Да, ещё и соус был. Коричневый.

Есть из горшочка оказалось совершенно неудобно, и слишком горячо. Пришлось догадаться и выгрести часть исходящей паром кулинарной экстраваганцы в присутствовавшую на столе тарелку, а потом добавлять в неё же из него же, по мере убывания.

Расплатившись, я посетил безлюдный тихий туалет ресторана и вышел оттуда совершенно иным человеком. Не тем, каким явился в ресторан «Ленинград». В голове неспешно проворачивались строки Ивана Франко:

"Обриваються звiльна всi пута,

Що в'язали нас з давнiм життєм..."

. .. .

Не углубляясь в оценки прочего творчества известного поэта и прозаика, основным различием между мною входящим и мною покидающим один и тот же ресторан, являлось отсутствие пиджака, который я умышленно оставил висеть в туалете. Тот самый свадебный пиджак, присутствовавший на регистрации моего брака с Ирой в Нежинском ЗАГСе. И он же, которому удалось пережить несвоевременность моей попытки забыть его в туалете одесского ресторана «Братислава». Тот момент был явно недозревшим для нашей с ним разлуки.

Стоял ли этот пункт в программе праздника? Нет, пример прилива вдохновения, — экспромт. Однако мне понравился.

~ ~ ~

Налегке, я зашагал вверх по Хрещатику. Там подготавливались к ноябрьской демонстрации — громко играл духовой оркестр, и маршировали войска киевского гарнизона.

Вдоль тротуара уже успели проложить нескончаемые ступени для зрителей. Всего три, но весьма широкие, чтобы граждане стояли на них счастливой толпой и массово махали руками, в знак одобрения и коллективной радости.

(Тут ведь не угадаешь, соседка по площадке говорила, что как-то раз сама себя увидела в программе вечерних новостей, с воздушным шариком. Вапщета, она тогда туда с флажком ходила. Маленький такой. «Миру—мир». Но куртка, точно её. Розовая. Раньше красная была. Но потом в химчистке сказали, что так ей даже лучше. С румянцем гармонирует…)

. .. .

До предстоящего события оставалось два дня, и ступени всё ещё простаивали пустыми. Я шагал вдоль средней, гулко пристукивая каблуками о деревянную твердь толстых досок — мужик в расцвете сил, в красной рубахе под серым жилетом — и солнце весело подмигивало мне сквозь ветви могучих киевских Каштанов над головой.

Передо мною простирался путь в метро и на вокзал, и я снова был готов к траншеям, стенам и перегородкам.

Людям действительно нужны праздники и духовые оркестры, чтобы жить дальше...

* * *