самое-пресамое
финальное произведение

После тисков украинской «мови» тянуло расслабиться, и я попросил у Жоры Ильченко одну из книг, с которыми он возвратился из Индии, и начал переводить её на Русский.

Карманная такая книжица, страниц на двести, автор Питер Бенчли, писатель в третьем поколении, то есть и дедушка и папа его кормились тем же ремеслом.

Называлась она "Челюсти", а повествовала про акулу-людоедку. В целом — профессионально наструганный винегрет, от всего понемножку: тут тебе и откушенные конечности, и любовный треугольник, и краткий, но выразительный визит мафии, чтобы убедить благородного шерифа чересчур не умничать, а проявить уважение.

Правда, финальная сцена — убийство акулы — с откровенной наглостью списана из "Моби Дика", до мельчайших деталей, но кто в наши дни читает Мелвилла?

Перелопачивая всё это на Русский, я прикончил пачку толстых тетрадок. Перевод был завершён в Конотопе, зимой. Значит, это была ночь с субботы на воскресенье, или же зимние каникулы…

Часы на стене кухни показывали далеко за полночь. Последнюю точку, я намалевал на полстраницы — зачем-то хотелось извести пасту в ручке, но она так и не кончилась. Я выключил свет и лёг на диван-кровать в гостиной, ногами в сторону обоих окон.

За ними стояла чуть белесая ночь, наверное, снег отсвечивал. И такое впечатление, что эта ночь как-то слишком тяжко налегла на стёкла, вот-вот вломится. Пришлось заснуть поскорее, только Виев мне тут не хватало — ужастики я никогда не любил.

К весне моя сестра Наташа дочитала те тетрадки, а потом дала кому-то ещё почитать, и они бесследно ушли по рукам, в никуда...

Ладно, всё это хорошо, но когда же о главном?

Ира...

~ ~ ~

Мои отношения с ней в тот период вполне определимы всего лишь одним словом — «му́ка» (сущ., жен. род, ед. число). А если таки поднапрячься, данное определение можно расширить до — «му́ка му́ченическая».

Начать с того, что само даже возобновление отношений в Нежине шло, что называется, через пень-колоду.

Зачем возобновлять? Странный вопрос. Ведь я же был влюблён, чёрт побери! Влюблён с первого взгляда на мокрой тропе, пролегавшей среди не менее мокрых кукурузных стеблей.

Как будто трудно догадаться, что по своей природе я — однолюб, раз уж влюбился, то это уж навсегда. Ну в смысле, влюбляться, разлюбляться, потом, иди, опять влюбляйся… столько усилий, нет, это не моё. Не зря ведь отец мой регулярно использовал в мой адрес крылатую поговорку про Лень-матушку, которая родилась раньше меня.

Да и к тому же, возвращение в Нежин наглядно подтвердило верность моего выбора. При всей многоликости, многогубости, многоногости, многогрудости ассортимента — Ира оказалась непревзойдённой по всем параметрам.

И это сказано не для красного словца, а действительно — по всем. Начиная с одежды: в эпоху тоталитарных дефицитов, она умудрялась демонстрировать изысканно Европейский стиль, как в фильмах совместного Итало-Франко-Западно-Германского производства.

Переходя глубже, да, вот именно — к приправам с пряностями из ленточек-с-кружецами — я в жизни не видал на женщинах столь утончённого нижнего белья.

И, наконец, самое жизненно главное — тело. Такие, как у неё, тела встречались мне лишь в ванной на Объекте, где, с жарко пылающим огнём в топке Титана, за моей спиной, разглядывал я изваяния Богинь, Дриад и Нимф Эллады, на чёрно-белых иллюстрациях в книге "Легенды и Мифы Древней Греции".

А вот походка у неё — совершенно современная: по-Немецки размашистый шаг от бедра, мерные взмахи правой руки. Всё бесподобно: круглое лицо, с высокими скулами и крохотной горбинкой носа, широкие, но не вывороченные губы. Светло-каштановые волосы идеальной длины, в моём любимом стиле причёски.

Я любил смотреть, как своим решительным шагом шла она вдоль улицы, приближаясь к Старому Зданию, и наблюдать преображение нерезких, как на полной луне, разводов и контуров в расплывчато отдалённом круге её лица, в черты моей Иры. Но всё это пришло не стразу...

Поначалу, Ира поверила зловещим прогнозам Оли. И даже Вера, которая с такой заботой готовила в Большевике ложе для наших с Ирой плотских утех в потоках бурных сладострастья, да, даже и она неопределённо пожимала плечами, ну не знаю, про него такое рассказывают…

Так что, наши первые встречи в Нежине никак не обнадёживали. У меня возникло обоснованное подозрение, что всё бывшее между нами в Большевике — это «колхозный роман», в котором дочка преподавательницы просто попользовалась мною, поскольку в городе наши встречи напрочь иссякли.

И лишь недели через две, одногруппница Иры, Анна, отыскала меня в Общаге — сказать, что Ира ждёт в комнате их общежития, на главной площади.

Я проследовал туда, вместе с посланницей, в мыслях проклиная постыдное отсутствие у меня элементарной мужской гордости…

Ира лежала на одной из коек, почему-то без кофты, в одной только юбке и, как всегда, в невыносимо соблазнительном нижнем белье. Проживающие в комнате девушки тактично оставили нас наедине.

Присев на койку рядом с ней, я изо всех сил пытался не подать виду — насколько пленён красотой её торса и странно бледного лица. Она сказала, что была беременной, и молодой хирург-гинеколог сделал ей аборт, у себя на квартире, под наркозом. Аборт под наркозом? На квартире? Молодой?

(...некоторые мысли лучше и думать не начинать, а если нечаянно случится, то лучше бросить и не додумывать до самого конца, до неизбежного вывода...)

Чувство вины и сострадания многократно усилили мою любовь. Я ничего не мог с собой поделать, обнял её за плечи и, приподняв с подушки, прижал к своей груди: «Я люблю тебя, Ира. Ты всегда знай, что я люблю тебя».

(... и вот опять упираюсь в несвоевременность своего рождения. Веду себя как древний Грек из античных времён, когда контроль рождаемости лежал на женщинах — особые травы, спец амулеты, притирания всякие… А в нынешний просвещённый век, слабый пол уже на шею нам уселся и ножки свесил, но так и продолжает прикидываться слабым...)

Начальные недоразумения (благодаря заботливости её подружек) усугубились неурядицами при установлении стабильных половых отношений, в начальной стадии нашей любви. Дело не в отсутствии благоприятных условий для еб… гмм… то есть… для отношений. Никоим образом! Стоило Ире появиться в комнате 72, и мои сожители-первокурсники, по личному почину, отправлялись на первый этаж — перещёлкивать каналы телевизора или сидеть в буфете над бутылкой лимонада. Проблема коренилась глубже...

Как-то не сразу, но я заметил, что после нашей… да, то есть… после секса, Ира впадает в грусть и, по пути из Общаги к её дому, затрагивает реально грустные темы… как грустно гоняет осенний ветер опавшие листья по стадиону, куда два года ты ходила на лёгкую атлетику, но вот зашла проститься, после растяжения связок… до чего грустно сидеть за праздничным столом и, не спеша, ронять на пол тарелки: одну поверх другой — потому что родители так увлечены взаимной разборкой, вот уже и третья — бздынь! — прежде чем папа, наконец-то, обернётся...

Чем дальше — тем грустнее. (Это уже про меня.) И моя грусть обернулась печалью, когда её смены настроения переросли в открытый саботаж!

А как это ещё назвать? Если в конце, твоя партнёрша по… короче, когда она из-под тебя выдёргивается? А и пойди попробуй добиться объяснений такой непостижимости... Ну, в общем, у неё такое возникает ощущение, что вот-вот произойдёт мочеиспускание... в постель... Oh, fuck!

~ ~ ~

Не берусь утверждать, что проблема нашла решение благодаря моим настоятельным просьбам, чтобы она больше доверяла своему телу, которое мудрее неё. Во всяком случае, выдёргиваться перестала…

Все эти мучительные кризисы в отношениях требовали перепроверки личных данных и рихтовки вмятин в потоптанном самоуважении. Что и привело к возникновению Светы, которая тоже жила в Общаге, и Марии, которая там не жила, но туда приходила, но чаще я ночевал у неё...

* * *