самое-пресамое
финальное произведение

Не то чтобы водка или самогон и вправду так уж меня вставляли, нет, на безоглядное питиё меня толкало моё общественное положение и мнение окружающих.

(...окружающие держат нас узниками своего мнения о нас. Любой наш поступок (и неважно какого свойства) будет лишь чернить нашу и без того беспросветную репутацию либо же раздувать их безмерное восхищение нашей блистательной беспорочностью. Смотря во что они уже втянулись…

Чаще всего, мы просто начинаем подстраиваться, послушно оправдывать возложенные на нас ожидания. И если мне скажут, что кто-то стал алкашом из-за того, что noblesse oblige, я поверю...)

Например:

Студент Филфака и пара девушек с его курса зашли на ферму. Они тормознулись у стойла с быком на цепи. Этот умник, опираясь на свой жизненный опыт сельского хлопца, подбросывает исполину клок сена из соседней загородки, где стоит корова. Учуяв знакомый дух в подброшенном сене, бык начинает яриться, реветь и явно возбуждаться, несмотря на цепь в ноздрях.

По случайному стечению обстоятельств, мимо прохожу я и — готово! За ужином в столовой, все пережёвывают горячую новость — Огольцов повёл ФилФаковок на экскурсию вокруг бычьего члена.

Крайне лживое искажение фактов, моя суть представлена в извращённейшем свете! Однако отпечаток персонального имиджа на косном коллективном сознание — это страшная сила, и никому, ничем, никогда не докажешь, что с моим трепетным отношением к девушкам, я им даже и не подмигиваю, по причине врождённого благородства и грёбаной деликатности чувств...

~ ~ ~

Ознакомившись с Большевистскими условиями труда и быта, я, для начала, уехал в Конотоп. Прежде всего, сменить промокшие кеды, а и к тому же, там меня ожидала не менее насущная страда уборки урожая…

Ещё в августе, мы с Лялькой провели пару краеведческих обходов, по уголкам города удалённым от шума его основных магистралей. В дремотной тиши безлюдных улочек, провели мы учёт небольших, но пышных плантаций конопли, что приветливо помахивала нам из-за заборов мягкими абрисами густых ветвей, с махрово вызревающими головками.

Гидом был он, а я экскурсантом, восхищённым трудолюбием Конотопчан, культивирующих, с любовным прилежанием, свои участки. Пришла пора помочь им в сборе урожая. И хотя не все дождались моей бескорыстной шефской помощи, кое-где ещё оставались несжатые нивки.

Я был благородный грабитель, неоднократно и вынужденно ознакомляемый с понятиями справедливости, поэтому не уносил более пары растений с одной плантации, да и те попробуй ещё допри. Куда? В ближайший закоулок для слишком поверхностной и, с горечью следует признать, хищнически поспешной переработки.

То есть, конечный результат составлял жалкие 10 % того, что можно получить из того же количества сырья при рационально взвешенном, сбалансированном подходе. Вот к чему приводит элементарная безграмотность в столь фундаментальной, жизненно важной сфере. Постыдное невежество и непростительная некомпетентность...

После бессонных бдений ночного труда в Конотопе, мне уже было с чем окунуться в рабочие будни Большевика…

Когда, в первый по прибытии вечер, я с проникновенной вдумчивостью настраивал гитару — ...оставь без присмотра, и крутят кому не лень, хорошо хоть струны не порвали... — два местных хлопца зашли в общую спальню, заявляя о своём желании сыграть на бильярде.

Из чистого любопытства — как можно играть подобным раздолбанством — я скатал свой матрас и переложил на стул под стенкой.

Ну да, точно, что никак нельзя. Мало того, что изувеченные шары катаются с прискоком, так ещё сам прискок выбирает: куда ему дальше заложить вираж. Абсолютно непредсказуемая хаотичность исключала всякое эстетическое удовольствие, заложенное в чётко выверенной гармонии этой игры…

Довольно скоро, им это дошло, и хлопцы представились, как два брата из соседнего села… Информация не вызвала особого отклика в шеренге студентов, сидящих на кромке своих покрытых матрасами нар. Братья покинули камеру...

На следующий день один из них, по имени Степан, вызвал меня из столовой во время обеда. В знак благодарности за понимание, проявленное мною во время визита предыдущим вечером, он предложил съездить в его село, куда мы и отправились на его «Яве»…

Степан затормозил перед добротным домом и попросил убедить его родителей, что мы вместе отбывали срочную службу в Ограниченной Контингенте Советских войск в Германии, а теперь случайно встретились в Большевике.

Его родители пришли в восторг от столь редкого совпадения, и накрыли стол для товарищей по оружию… После второго стакана, я уже хорошо вжился в роль и спросил Степана — вспоминает ли он Эльзу, блондиночку-официантку из гаштета за углом соседней штрассе.

Степан опешил и принялся присматриваться ко мне повнимательнее, а вдруг и вправду это я спал в дальнем кубрике?

На следующий день мы с ним пошли наносить визиты в разные комнаты девичьих общежитий, когда девушки уже вернулись после ужина на отдых. Он тормознулся в комнате с моими однокурсницами, но я (глубоко осознавая полный бесперспективняк таких охотничьих угодий для меня лично) на этом не остановился, и продолжил прочёсывать пеналы, пока не достиг, уже на втором этаже следующего общежития, последнюю комнату налево.

Там проживали девушки с ФилФака: Анна, Ира, Оля, и Вера, с которыми всеми я был так очень рад познакомиться. Ну а им, есессна, в отсутствие танцплощадок, кинотеатров и даже телека в пределах досягаемости — оставалось лишь тоже радоваться, взаимно.

Оля, невысокая задорная девушка с волнисто-жёлтой стрижкой волос, спросила, где же моя визитная карточка, подразумевая гитару. Я тут же переправил её из камеры в клубе, прогнусавил какую-то сентиментально-романтичную херню и отдал гитару Оле, которой вдруг загорелось научиться играть.

Тем временем, я подсел на койку молчаливой Иры — затеять разговор ни о чём, в котором неважно про что, а лишь бы вслушиваться в тон голоса и отслеживать мимолётность выражения глаз, и лица в целом...

Трудно сказать, именно в тот, или на следующий вечер, мы вышли вдвоём из общежития, под жёлтый свет лампочки на столбе, между двух ветхих пенало-строений, когда у меня случилось то, что Северо-Американские Индейцы называют «vision».

Мне привиделась бескрайняя Украинская ночь, обступившая нас отовсюду, а в доконечно чёрной тьме по краям её, уже гудели осенние холода. Единственным светлым пятном, помимо лампочки, было это лицо напротив, уже улыбающееся.

От него исходили тонкие частые лучиками, как бывает, если прижмуришься, но не до конца. Однако я не жмурился ни капельки, а даже шире распахнул глаза, поражённый красотой этого непривычного к улыбкам лица.

Ну, а само «vision» состояло в том, что всё это я видел как бы со стороны, даже самого себя, уставившегося на эту небывалую, невероятную красоту — её лицо. Оно словно круг света в обступившей нас тьме, спасательный круг, что поможет выстоять во мраке, подступающем от дальних горизонтов, с гулким свистом холодных ветров.

(...конечно же, в тот момент всей этой пафосной херни у меня и в мыслях не было, я просто смотрел на её лицо и всё больше и больше влюблялся, безвозвратно и непоправимо...)

На следующий день, Ира не пришла в столовую на обед, Вера сказала, что она дежурная — делает уборку в комнате. Когда я подходил к общежитию, она появилась на крыльце со шваброй в руках, в коротком халатике.

При виде её коленок, я тут же понял, что правильно вскидывал лапки и тупил насчёт размера сапог, потому что на мокрой тропе через кукурузные джунгли, под синими джинсами, были вот эти самые коленки.

Ты, конечно же, уже догадалась, что в тот день дежурила твоя мать…

* * *