Труднее всего найти рукавицы, которые сам же и заткнул себе за пояс. Я грабил плантации конопли аж в районе Кандыбино, а у соседа в огороде, за забором, густая рощица произрастает. Вот, что и называется "ограниченный кругозор". Заглядываю за горизонты, не удосужась под носом проверить. А ближние такое же имеют право на внимание.
Баланс справедливости восстанавливался где-то ближе к полуночи. Чтоб замести следы, нарубленную в соседском огороде коноплю забросил не к себе, а через следующий забор — на улицу. Оттуда угол обогнул, допёр к нашей калитке и — в сарай на чердак… Проба показала, что качество ништяк, и я отнёс малость Ляльке, чтоб и ему запушистилось, не зря же он меня подогревал в минувшие два года...
Подвалила удача — растворяй ворота́. В Нежине, на участке непритязательной хатки в Графском парке, прямо через дорогу от кинотеатра Ленинского Комсомола, стояли пять объёмистых кустов — и абсолютно без всякого забора вообще. Тут и святой не устоял бы шефскую помощь оказать…
И от такого изобилия встала проблема, в полный рост — как сохранить собранное без потерь? Под койкой в Общаге? Ага, очень смешно.
Я обошёл все этажи, закуток высматривал, всё без толку. Покуда на четвёртом не приметил стол, в умывальнике. Не такой, как в комнатах студентов, а с ящиком под столешницей.
Кто его туда притаскал и на как долго, я понятия не имел, но проблема складирования уже вконец зашкаливала (не в парке же под куст в дожди). И от безысходности, сгрузил дурь в ящик стола.
Во избежание сюрпризов, стол вокруг его же оси обернул и ручку ящика в стену упёр, чтоб кто попало не открывал, от нечего делать. Потом, по мере надобности, заглядывал в умывальник — отщипнуть головку-две для текущего потребления...
~ ~ ~
Из подшефного колхоза мои однокурсницы вернулись в полном шоке, без дара речи и в глубокой задумчивости насчёт смысла жизни. Ну то есть, смыслят ли они в ней вообще?
Оказывается, во время помощи колхозу два хлопца в подшефном селе подрались на ножах. Из-за кого? Из-за Тани, что учится в моей группе.
Год назад, эти сучки безжалостные, мои однокурсницы, меня попросили изобразить, будто я в неё влюбился. Просто для смеху, раз она такая тихоня и невзрачная. Ну а меня — тупого лосяру — долго подбивать не надо: «Таня! Я люблю тебя всей глубиной. Какое твоё взаимное влечение?»
Два дня донимал её на переменах, пока не попросила, чтоб отстал. Смотрю, вот-вот расплачется, ну стыдно ж стало, я и заткнулся.
Ну что? Съели, стервы? Кого хлопцы избрали до беспамятства? До романтической дуэли по канонам палубы пиратского брига? Так что, теперь девушки на неё исподтишка и уважительно, и с завистью косятся.
А она по коридорам ходит такая вся задумчиво торжественная, будто что-то такое про себя узнала, чего узнать никак не ожидала вообще. И на меня уже не так враждебно смотрит. Что если в прошлом году я к ней приставал взаправду? Спасибо фехтовальщикам за алиби…
~ ~ ~
Но меня не переставала долбать мысль про совершенно неправильный способ хранения дури. Ящик стола в умывальнике! Это ж уму непостижимо, это пускает под откос всякий здравый смысл. Любой чувак с элементарным уровнем грамотности и понятиями в области, о которой речь, враз унюшит влекущий аромат и вычислит источник, потому что тумбовый стол как-то не вписывался в интерьер стен из голого кафеля.
А и если ФизМатовцы зададут себе лишний вопрос: с чего это я зачастил в умывальник на их этаже? Своего мало?
И вот, по первому ноябрьскому снежку, как уж стемнело, я понёс запас к новому месту хранения. Планировалось спрятать её на чердаке Старого здания через слуховое окно, потому что, на заднем дворе архитектурной жемчужины, я приметил мощную приставную лестницу из железа, до самой крыши.
Славик, Двойка и Ира сопроводили меня до стартовой площадки заднего двора типа государственной комиссии при запуске космонавта в орбитальный полёт с космодрома Байконур.
Пальто и шапку я отдал Ире, сунул пакет с дурью под рубашку и двинулся…
Первые минуты после старта проходили в штатном режиме, вибрация лестницы не превышала нормы, вот только железяка оказалась жутко холодной и очень длинной — для графа Разумовского этажи строили в два-три раза выше нынешних.
При выходе на крышу возникли непредвиденные затруднения. Лестница не доставала до само́й крыши, а заканчивалась под нависающим карнизом. Пришлось цепляться за жесть жёлоба и переваливать через него. Из напряжённого момента на троих: жесть, я и ночная тьма, память сохранила лишь беспросветную темень со всех сторон...
Крыша оказалась довольно скользкой, хотя и не слишком крутой. Пришлось передвигаться, наступая на гребешки соединения листов жести. Дойдя до слухового окна, я обнаружил, что оно наглухо заколочено толстыми досками изнутри. Спасибо! Мы счастливы, что вы нас посетили!..
На обратном пути, я неожиданно оскользнулся, приближаясь к месту перевалки с жести на лестницу, но не упал. Я выпрямился, стиснул зубы, ощерился и, обращаясь сам к себе, проговорил в темноту:
— На публику работаешь, падла?
Затем я опустился на карачки, свесил ноги через край и нашарил ими верхнюю перекладину лестницы.
На полдороге вниз, меня вдруг догнала и пронзила ужасом запоздалая мысль, что падение с крыши ничто, по сравнению с приземлением на кого-нибудь из комиссии на стартовой площадке.
(...некоторые мысли лучше и думать не начинать...)
~ ~ ~
И снова я высадил дверь. Что примечательно — ту же самую, хотя Илья Липес не жил там больше. Комнату населяли текущие четверокурсники, и среди них Витя Кононевич, который, по неосмотрительности, взял у Жоры Ильченко роман М. Пьюзо "The Godfather", в также Англо-Английский словарь А. С. Хорнби "A Learner's Dictionary of Current English", обе книги из Индийского привоза.
Какие незначительные, на первый взгляд, мелочи могут привести к резким всплескам в спокойном течении жизни. Допустим, говоришь: «Жора, дай Годфазерa почитать», а потом приходишь в общагу — у твоей комнаты дверь выбита. Самым брутальным образом.
Кстати, на этот раз никакого дрожания пальцев не наблюдалось. Как, всё-таки, быстро формируются основополагающие навыки. Возможно, сказалось и то, что в этом случае я работал не на Вирича, а на себя.
Криминальный роман Марио Пьюзо, "Крёстный Отец", украден был не из праздного любопытства (задрожат ли пальцы?) и не ради повышения двероломной квалификации, но для перевода его на Русский. Роман, как и сам автор, оказался довольно толстым, около 400 страниц. С учётом образа, каким он попал мне в руки, работу над переводом пришлось вести исключительно в Конотопе.
Потребовалось несколько месяцев напряжённой работы, чтобы превратить книгу напечатанную Издательством Пингвин в кипу толстых пронумерованных тетрадей, исписанных моим почерком на Русском языке, пастой шариковых ручек, разнообразных оттенков синего.
Эту кипу я передал затем Ляльке и его жене Валентине для прочтения, предположительно. О дальнейших передвижениях и общей судьбе этих килограммов исписанной бумаги мне известно не больше, чем, куда заплыла и как там вела себя людоедка акула из "Челюстей", тоже в исполнении моим почерком, на Русском.
По ходу осуществления второго из помянутых переводов, где-то посередине тома, мой отец поделился со мной своими критическими замечаниями…
У Пьюзо шёл эпизод на тему вечеров отдыха голливудских кинозвёзд, в специально оборудованном для этого клубе, и мне никак не удавалось подобрать Русский эквивалент Англо-Американскому термину «blow job».
Описательные вариации казались мне чересчур длинными, а опции покороче явной нецензурщиной. При этом слово «минет» я отметал с порога, за его излишнюю Французистость.
Одну из неудачных проб, в порыве творческих мук, я выдрал из тетради и сунул в печь-плиту для утилизации в предстоящей растопке.
Вечером, вернувшийся с работы отец открыл чугунную дверцу, чтобы положить дрова в топку, достал скомканный тетрадный листок, расправил и внимательно ознакомился с его содержимым, а затем задал вопрос: «Что это за херню ты тут понаписывал?»
Я не стал оспаривать его мгновенно сформулированное определение по двум причинам.
Во-1-х, то, что в печатном тексте кажется вполне приемлемой эротикой, в переписанном от руки виде смотрится, как пошлая порнуха... Достаточно вспомнить тонкую тетрадку рукописного рассказа, ходившую по рукам среди старшеклассников Конотопской средней школы № 13, со следующим пассажем на третьей странице: «...она забросила свои ажурные ножки ему на плечи...»
Теперь уже трудно сказать почему, но эти ажурные ножки вызвали у меня стойкую ассоциацию с Эйфелевой башней в Париже, сразу же и неразрывно. Спрашивается: какая может быть эротика с Эйфелевой башней на плечах?
С другой стороны, вовсе неизвестно как на меня подействовали бы те же самые ножки, попадись они в ровной строке типографского набора. По одёжке встречают, сам знайиш...
Во-2-х, я всегда с уважением относился к тонкому литературному чутью моего отца. Так, например, из центральной газеты ТРУД, он читал лишь последнюю страницу с программой телепередач на неделю, и ему хватало беглого взгляда на заголовки, чтобы дать определение всему прочему: «Ни в склад ни в лад — поцелуй блоху в кирпич». Точнее не скажешь.
Помимо этого, ему была свойственна поистине изумительная лингвистическая изобретательность. Вероятно, из-за его Рязанских корней. Рязанщина всегда лежала на перепутье языковых контактов…
Ну например. За кухонным столом мастерит он какую-то «железку», напряжённо сдвинув поседелые брови над пластмассой оправы очков, вправляет «энту» в «энту». Я резко прохожу мимо, между столом и печкой, к окну, лишь только затем, чтобы развернуться и пройти обратно. Не отрывая внимательных глаз от «энтих» у себя руках, отец мой вопрошает: «Чё вздыркался?»
Ни в одном словаре не найти этого слова. Но до чего сочный глагол! Сколько в нём упругой пластики, как точно ухвачена суть действия и внутреннее состояние задрота исполняющего его! И — самое главное — слово это родилось спонтанно, только что, пока эта поебень никак, сука, не влазит.
— А как не вздыркаться, если сикулька запенькала?
Он роняет «железку» на стол. Долгий взгляд поверх оправы сдвинутых на нос очков. Потом произносит:
— Тьфу!
И в этом, кстати, ключ к периодически модной теме «отцов и детей» — наплодят себе подобных, а потом сами же тюкают-тьфукают.
вверх-скок