Ира вернулась в село, и я провёл ночь в их комнате. Всё само по себе получилось. Свет давно был потушен. Мы лежали одетыми на её койке, обнимались, прижимаясь друг к другу всё тесней и теснее, а потом тесней уже стало некуда.
Только я не хотел скрипеть койкой, как Марик с Катранихой, и как-то оно, не то чтобы...
...Анна не спала, и позже рассказывала Ире, что в какой-то момент не могла сдержаться, взяла и — поцеловала сама себя повыше локтя...
...но мне всё равно понравилось.
На следующий день Ира призналась: «Похоже, я преодолела психологический барьер».
— Блин! Я думал и физический тоже!
~ ~ ~
Как только Оля отказала Яну выйти за него замуж, он резко обрусел. Неразделённая любовь враз ободрала с него весь Чехо-Европейский лак цивилизации. Язык он, правда, так и не выучил, но бриться перестал, ходил в щетине и чёрной телогрейке, из-под которой вынимал, с неравномерными интервалами, бутылку водки и глотал с горлá, как бы валидол или ещё какое лекарство. Гомеопатия по-Большевицки…
В последнюю ночь перед отъездом из села, Вера заботливо приготовила нам с Ирой ложе в соседней комнате, которая уже освободилась. Свет я не стал выключать, и впоследствии Ира рассказывала про свой испуг, при виде с чем я на неё лезу.
Утром, до прибытия автобусов, она со мной почти не разговаривала, кроме как: да, нет, ничего.
Я так и не смог тогда добиться, что причиной стало предсказание Оли, будто всё, что было между нами, — это «колхозный роман», а в Нежине я на Иру даже и не взгляну…
. .. .
Когда подошли автобусы, я не сел ни в один из «Лиазов», а перебросил гитару через плечо и зашагал к далёкой лесополосе на горизонте, где проходила Московская трасса, чтобы ловить попутку до Батурина, а оттуда уже в Конотоп...
~ ~ ~
— Говорят, ты с дочкой преподавателя романы крутишь?
— Говорят, ты замуж вышла.
Да, вышла, а в Нежине всего на день — за какой-то справкой, вот и заглянула в Комнату 72, перед отъездом в Монголию, куда распределили её мужа, по окончании его военного училища.
Кстати, он догадался, что она не девочка. После первой брачной ночи спросил, ну, ему говорили типа, будто женщины вроде как бы сравнивают… «Это так», — ответила она и больше не добавила ни слова.
Но иногда лучше заниматься любовью, чем говорить. И мы легли на бывшую койку Фёдора, а теперь мою, потому что она у окна. Первый и последний раз в своей жизни я был с посторонне замужней женщиной, и то лишь по знакомству.
После того как мы оделись и обнялись на прощанье, она, шагая к двери, воскликнула, дважды:
—Я — блядь!
Да так же ж радостно, прям как Архимед в своей знаменитой пробежке после ванны: «Эврика! Я нашла себя! Теперь знаю, чем мне в Монголии заняться!»
Прощай, Надя. Как бы там ни было, ты — самая безоблачная моя любовь...
~ ~ ~
Преп-надзиратель сдержал свою угрозу в отношении меня. И снова созывалось общее собрание Английского факультета, с одним всего вопросом на повестке дня: просить ректорат института о моём отчислении.
Накануне, по совету Вирича, я провёл превентивное собрание своих однокурсников — ну которые в Общаге живут — на сходке в Комнате 72 для, так сказать, сплочения рядов.
А Вирич — это четверокурсник, и он квартирует в городе, но в институт тоже после армии поступал, так что имеет опыт жизни.
Втолпились они, битком, друг у дружки на коленях уселись — сплошь девушки, кроме Игорька с Володей. Я бы ни за что не поверил, что столько душ способны втиснуться в наш пенал.
Так что мне пришлось на подоконнике ютиться, прям тебе — щегол на жёрдочке.
И ещё ж как сплотились! Блин! Объединённые общим желанием — увидеть меня расплющенным, из имиджа выдранным, на подоконнике распятым. Аж слюна из глаз капала, как у тех, что сбегались любоваться публичными казнями на площадях средневековья. Сбежались линчевать меня, не дожидаясь факультетского собрания, за то что в Большевике нос воротил от однокурсниц. Аукнулся мне тот откровенно чуждый лозунг «Филфак for ever!»
Одна из девушек на меня пожаловалась, что я ей, с глазу на глаз, сказал такое, чего она до смерти не забудет, и не простит мне никогда. Она взрыднула даже, излагая свою печальную повесть.
Все тут же бросились её расспрашивать — что именно сказал? Но она только сморкалась, и повторяла клятву: унести их в свою могилу.
Даже меня заинтриговала — ничё-сибе, какие я неизгладимые слова знаю! Тем более, что до этого момента и не подозревал даже, что она со мной на одном курсе учится. Мамой клянусь — в первый раз вижу!
Тут я уже утомился от этой выездной сессии суда Линча. «Ладно», — грю, — «Премного благодарен за поддержку, но мне ещё назавтра домашние задания готовить». Ирина из Бахмача аж заржала...
~ ~ ~
А на факультетском, когда преп-надзиратель свою декламацию закончил, пара однокурсниц брали слово подтвердить, что да, на работу выходил, когда и куда вздумается, а на клеёнке — спал.
Потом Вирич попытался переломить монотонность настроения. За кафедру встал, как бы лектор, и начал вещать — какой я надёжный товарищ и друг, а недавно спас двух первокурсниц от хулиганских посягательств посреди Графского парка. Бесстрашно ринулся я на негодяев, хотя один держал в руке горлышко от разбитой бутылки…
Тут Вирич выступил из-за кафедры — продемонстрировать собравшимся, как надо правильно орудовать отбитым горлышком, и откомментировал, что такое оружие опаснее, чем даже нож.
Аудитория восприняла информацию, вся схолодевши от внимания...
В целом, он не слишком отклонялся. В тот день Славик с Двойкой прибежали с первого этажа, грят, там девушка в истерике, какие-то хлопцы её подружку в парке держат и не отпускают.
Мы втроём побежали, куда она сказала, и шуганули там трёх местных. А та спасённая полонянка раскрыла пасть аж до аппендикса, что мы, подонки, всю ей личную жизнь обломали. Похоже, кого-то из насильников она себе мишенью выбрала. Блядь! Чтоб я ещё хоть раз, хоть пальцем шевельнул спасать кошёлок в активном поиске!
Но деталь с горлышком — это уже плод полёта фантазии Вирича, я никаких бутылок не видал.
. .. .
Под конец слово дали мне.
— Каждый кузнец своей судьбы. Тут вот моя, — с пылу, с жару, прямиком с наковальни, и от вас зависит, как она обернётся дальше… — потом я принёс покаяние, в духе Марика Новоселицкого на собрании, посвящённом пресловутой Игре в Партии, и с минимальным отрывом: кто за? против! воздержался? — я получил строгий выговор с последним предупреждением.
(...хотя исход собрания был ясен ещё до его начала — если б меня вышибли, откуда бы ты взялась? Некоторые осколки просто обязаны пролетать мимо...)
вверх-скок
(...вот так взяла придурка и — расплющила. Тапком наступила и, с оттяжкой, блин, размазала нахер.
А нет — чтобы утешить словом ласковым: «Как с тобой, милый, мне ещё не было. Ты лучший, тебе никто в подмётки не годится»… Убудет с тебя?
Всё-таки нет более жестокой твари, чем бабы, если б меня кто спросил. А потом мы ещё удивляемся: а и откуда только у нас Тугрики берутся?..)