Первого сентября, на торжественной линейке вокруг унылого бюста Гоголя, между Старым Зданием и Новым Корпусом, ректор института, как всегда, объявил, что занятия начинаются для всех, кроме студентов вторых и третьих курсов, которые поедут в сёла со своей шефской помощью. Студенты вторых и третьих курсов всех отделений, как всегда, прокричали «ура!»
. .. .
На следующее утро два городских автобуса, гружёных второкурсниками разной факультетопринадлежности, с ветерком доставили свой груз по Московской трассе до райцентра Борзна, в котором асфальт переходил в ухабы, тянувшиеся в сторону села Большевик. Однако непролазность грязи заключительного километра оказалась непреодолимой.
Студенты и полдюжины препов-надзирателей сошли на обочину грунтовки, бросая на произвол судьбы пару заляпанных по стёкла «ЛиАЗов», и потянулись хаотичною колонной по одному, — не соблюдавшей даже приблизительный интервал — по мокрой после дождя тропе, что прорезала не менее мокрую и в равной степени зелёную чащу кукурузных стеблей. Отряд вспомогательных шефов продвигался к селу, которое им предстояло занять и удерживать не менее месяца. Их ждал труд на плантации хмеля.
Практически каждый в поголовьи недоехавшей колонны тащил увесистую «торбу» — груботканую сумку неброской окраски с провизией, прихваченной из дому.
Моя же ноша меня не слишком отягчала — гитара, грифом поперёк плеча, да курево в кармане. Так что незапланированная прогулка была бы даже в кайф, если бы не промокали грёбаные кеды. А остальное всё ништяк, в натуре.
Вон взять хотя бы тот красный свитер и синие джинсы, — очень даже ничего, включая и ноги в чёрных резиновых сапогах, а вся композиция увенчана косынкой с пластмассовым козырьком. Достаточно привлекательные детали. Пыхтят, совместно волоча свою персонально общую «торбу». Трудолюбивые. От сапог и я б не отказался, да и остальное вполне даже по делу...
— Девушка! Сапоги у вас какой размер? 45?
Надменный взгляд через плечо: «46-й».
Подкат, конечно, не ахти. Как-то не клеится посреди сырости в этих зеленях, однако отозвалась, и на том спасибо.
Обгоняя, я обернулся улыбнуться неприступно недовольному лицу, и пошёл дальше, потому что нет у меня привычки подмигивать девушкам, хотя и говорят, что им это нравится…
. .. .
Село Большевик оказалось одной широкой и пустой улицей из десятка хат и каких-то неразборчивых строений, задвинутых вглубь промозгло серого тумана, висевшего между больших деревьев, чья листва время от времени роняла на дорогу увесистые водяные капли.
Прибывшие оккупировали одноэтажную столовую, куда и без них уже толпой набился давящий сумрак ненастья по ту сторону стекла в низеньких окнах. Длинные столы в изрубцованной древними сечами клеёнке и заткнутое фанеркой окно раздатки подтверждали назначении комнаты.
После затяжных переговоров преп-надзирателей с местным руководством, студенты приступили к своему обитанию в селе…
Пара деревянных двухэтажек, поделённых внутри на четырёхкоечные пеналы, досталась студенткам. Студентов же разместили в общем зале на втором этаже клуба, тоже деревянного. Каждому выдали матрас, подушку, армейское одеяло, и пару простыней.
Со скаткой постельных принадлежностей под правою рукой и с гитарой на левом плече, я взошёл на второй этаж клуба, где получил глубокое впечатление от дизайна общей спальни.
Обширный настил из дощатых щитов создавал щемяще знакомый пейзаж, — типа загремел на месячную побывку на «губе», где и без тебя битком. Десятка три матрасов уже успели покрыть настил, бок-о-бок. Вот почему в дальнейшем каждый шеф был вынужден вползать на четвереньках на ложе своего индивидуального отдохновения, беря старт от конца матраса, совпадавшего с краем настила.
К счастью, возле входной двери всё ещё необъезженно пасся рослый бильярдный стол, чьё неравномерно блеклое (но некогда зелёное) сукно орнаментировали ассиметричные ножевые раны.
Заняв его под свою постель, я не блатовал и пахана из себя не строил, а просто обратил внимание, что буквально каждый бильярдный шар — на полочках их сбора на стене, был жестоко выщерблен, что превращало весь набор в бесполезную коллекцию яблочных огрызков.
Любое, самое богатое воображение забуксует и наотрез откажется представить возможность игры этим сбродом жадно надкусанных калек. Логичность моих соображений превращала стол в бесплодную часть унылой декорации.
На основании вышеизложенного около месяца я спал в четырёх метрах от коммунального лежбища на нарах, и на полметра выше привычного мне уровня залегания. Зато никто не храпел мне в оба уха сразу.
Ширина стола позволила поместить рядом с матрасом обломок лакированного кия, из-за циркуляции в студенческой среде зловещих слухов о враждебности настроений местной молодёжи к понавезённым городским…
. .. .
Кормили нас трижды в день. Студенты воротили носы и издавали всхрюки отвращения, но мне их театральщина казалась неоправданной — хавка вполне хавабельная, то же, что и везде.
Утром следующего дня, после завтрака, мы вышли собирать хмель, чьи многостебельные жгуты взбирались на трёхметровую высоту — к проволоке, специально натянутой для них над полем.
Густые гирлянды переплетённых стеблей, подобные живым колоннам тёмно-зелёной листвы, следовало сдёрнуть наземь и обобрать гроздья мягких, бледно-зелёных шишечек. Наполнив шишечками мелкую корзину с двумя ручками (да, как шайка в бане, но не жестяная) их высыпали в ящик на весах.
Преп-надзиратель записывал в блокнот доставленные тобою килограммы, в целях начисления зарплаты в дальнейшем будущем, минус плата за ночлег и кормёжку. Однако расценки за кило собранного урожая, своею мизерностью, тут же вышибали дух из благих шефских намерений, укладывая весь трудовой энтузиазм на месте, наповал...
Навыки элементарной арифметики порой мешают чувствовать себя счастливым.
Конечно, имело место стимулирующее воздействие звонкой молодой разноголосицы задорных возгласов над полем и таких разнообразных, но в равной мере притягательных (каждая по своему) форм институток с разных факультетов.
Однако мои, привыкшие к металлу лома и вибрации гитарных струн пальцы терялись от подобного Китайски-кропотливого крестьянского труда. Мой первый день на плантации хмеля стал также и последним, 2 в 1, если кто понимает.
В дальнейшем, на мою долю выпадали разные работы. Два выезда в райцентр на погрузку продовольствия для столовой, а ещё я настилал пол на ферме из всевозможных горбылей и обрезков... и пилил дрова для местной жительницы, в обмен на непроглядно мутный самогон… и я также… ещё… ну может, это и всё… но не так уж и мало, вообще-то.
Хмелеуборщики за месяц заработали до сорока рублей. Пара студентов, которые пристроились в сушилку, по сто с чем-то, а я за все свои шефские труды получил двенадцать рублей с копейками, в кассе института, когда уже вернулись в Нежин. Скорее всего, деньги вознаградили труд за те три дня, когда я пилил и приколачивал доски над навозными хлябями земельного пола обобществлённой фермы.
Один раз от резкого удара молотком, навозная жижа цвиркнула в щель меж горбылей, прямо мне в лицо, а корова из соседнего стойла скосила левый глаз на мою щедро унавоженную рожу, и не сумела удержать свою довольную ухмылку. Теперь я точно знаю — эти скотины вовсе не тупы, они просто прикидываются.
. .. .
Фактически, моим основным занятием на ферме стала игра в подкидного с тремя местными мужиками. Моя фотографическая колода карт (вполне пристойные чёрно-белые виды голых девушек) приводила их в кататонический ступор... С каким нетерпением дожидались они моего возвращения из столовки... Как глубокомысленно вникали: шо за карта пришла им при раздаче... Невыносимо долго обдумывали каждый свой ход, и сокрушённо отрывали, подбрасывая или отбиваясь, каждую красотку от корневища своего сердца. Это был трудоёмкий процесс.
(...нынче эра поменялась, мы ступнули в иные морали-обычаи и такие же колоды карт, но уже в цвете, продаются в привокзальных киосках...)
Один из пристроившихся в сушилку студентов, рыжий Гриша с БиоФака, тоже играл со мной в подкидного, после работы. Он страстно хотел выиграть. Азартный парень нашёл даже обычную колоду карт, вместо моей пегой галереи, но школа Якова Демьянко приносила свои плоды, и под конец месяца он проиграл мне ящик водки, ровно двадцать пять бутылок.
Однако, памятуя детдомовскую мудрость Саши Остролуцкого, что синица в руке лучше неба в алмазах, в наш последний день в хмелесовхозе, я сказал огненнокудрому Грише, что одна бутылка на месте спишет весь его долг, и он c радостной готовностью побежал в сельский магазин, а то бы я и того не видел.
вверх-скок
(...порою удивляюсь сам себе, чуть попадётся особь с волосами длинней, чем у меня, а бёдра поокруглее и шире, и — всё, спёкся. Я побеждён, повержен, покорён, лапки кверху — и готов сдаться на милость победительницы...)