(на мотив «Розпрягайте, хлопцi, коней...» ")
Пребывая на сборно-распределительном пункте областного центра, я совершил последнюю, отчаянную попытку отвертеться от службы в армии. В ходе заключительного медосмотра я сказал окулисту, что не вижу левым глазом ниже второй строчки в проверочной таблице на стене, хотя на самом деле видел даже третью. За это меня признали годным к нестроевой службе в военно-строительных войсках.
И, перекантовавшись ещё трое суток на голых досках нар в последующих сборно-распределительных пунктах и на не менее жёстких полках вагонов для призывников, в тусклом свете предстоящего утра я стоял на перроне железнодорожного вокзала города Ставрополь, изрядно смоченном проливным дождём минувшей ночи, в туфле на одной ноге.
Чёрный, промокший до глубины своей хлопчатобумажной сути, носок на моей второй, необутой ноге, подчёркивал моё отличие от Персея, или как уж там звали того разиню у древних Греков, который не завязывал свои сандалии, как следует.
А что оставалось делать? Ни свет, ни заря, когда нам проорали выходить, я обрыскал не только отсек, в котором спал, но и пару соседних, под аккомпанtмент матерных воплей сержанта, из тамбура в конце уже совершенно пустого вагона.
Моя правая туфля так и не нашлась и, пока промозглая сырость асфальтных луж просачивалась сквозь ткань носка, такого беззащитного на фоне остальной, обутой шеренги, я чувствовал, как в глубине сознания исподволь зарождается твёрдое, несмотря на отсутствие прямых доказательств, подозрение, что утрата второй половины моей обуви дело мстительных рук Валика Назаренко из Кролевца.
Из всех ребят в нашем отсеке, только он имел при себе толстую пачку пятикопеечных почтовых открыток-поздравлений с Днём Советской Армии, Авиации и Военно-морского Флота, и на каждой станции приставал к случайным прохожим по перрону, через форточку над окном, с прощально заунывными просьбами опустить в почтовый ящик стопочку уже заполненных открыток. А кто откажет молодому пареньку, которого везут пусть и не в тюремном, но всё же запертом вагоне?
Когда, покинув станцию, поезд начинал стабильно выстукивать километры дальнейшего пути, Валик делал умное лицо и сам себе задавал неизменный вопрос: «Кому бы ещё написать?» И сам же себе отвечал: «А! Знаю!» И начинал заполнять очередную открытку или две о том, что уходит в армию, и уже проехал город Ростов.
По окончании литературных трудов, он зачитывал произведение (или два) всем присутствующим в отсеке, из которых только один призывался из того же населённого пункта, но и земляк не без труда мог сориентироваться, кто из адресатов посланий есть кто в славном городе Кролевец, хотя с Валиком был знаком уже третий день.
Все его сочинения отличало завидное постоянство темы и композиции, верность раз и навсегда избранной совокупности слов, и все, как одно, завершались неизбежной строкой «С приветом, Валик».
К исходу второго дня пути, я предложил ему менять порядок слов, из чистого разнообразия, и хоть иногда, через одну открытку, писать «Валик с приветом». В тот момент окружающая аудитория, перекормленная монотонностью авторского слога, дружно заржала...
Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последний и теперь, в одном носке между двух луж, мне было не до смеха. Невинная игра слов лишила меня туфли и пропажа, скорее всего, так и не доехала до Ставрополя... отстала безнадёжно... беспарная, странная и чуждая траве вдоль незнакомой насыпи... исхлёстанная ночным ливнем… На изящный каламбур, рыжий падла ответил грубой практической шуткой. Но коли не пойман, то и не шутил...
Нам скомандовали забраться в кузова ожидавших грузовиков, те покатили по улицам чужого, всё ещё спящего города, который и покинули по широкому шоссе, но вскоре съехали на раздолбанный асфальт дороги влево. За обочиной тянулся невысокий лес, а ещё через три километра вдоль правой обочины побежала длинная стена из белого силикатного кирпича, метра полтора высотою.
Грузовики свернули в распахнутые ворота из высокой решётки вертикальных труб (сечение 2 дюйма). Красно-жёлтая табличка под стеклом рамки, рядом с внешней дверью КПП, сообщила, что это Военно-строительный Отряд № 11, Войсковая часть № 41769, а пустая дорога за воротами потекла дальше — перевалить через близкий горизонт, в просвете между зелёным леском и белым забором, что кончался метров за сто от КПП.
Сержанты повели нас к бане, на крыльце которой возник молодой лейтенант с вопросом, найдутся ли желающие отправить свою одежду домой, откуда призывались. Как и следовало ожидать, ни у кого и в мыслях не было подобных планов, все хранили верность давней традиции — уходить в армию в самом старье из своих вещей, которые и были сброшены на траву под кирпичной стеной бани...
Только один раз, в столовой Ростовского сборно-распределительного пункта, мне довелось увидеть призывника в костюме и галстуке. Помимо этого, он резал глаз и возрастом — лет на десять старше бритоголовой шпаны вокруг, но двадцати семи ещё нет, раз и его загребли.
Он не был острижен и ничего не ел, а просто сидел без движения, уставившись взглядом в никуда, а вернее внутрь самого себя.
(...потому что только снаружи мы выглядим одинаковыми, а внутри — ого! — есть на что посмотреть, там такие раскручиваются эпопеи, покруче всех Одиссей с Илиадами...)
Так он и сидел, с расслабленным галстуком на толстой шее, не замечая ни сочувственных, ни злорадных взглядов, сидел, не зная, куда его везут, ни что там будет…
~ ~ ~
Военно-строительный отряд № 11, а короче ВСО-11, располагал необходимым минимумом для содержания множества людей в одном месте.
За кирпичным забором, отделявшим отряд от асфальта дороги, теснилась группа из пяти бараков, обитых изнутри крашеной фанерой и облицованных снаружи белым кирпичом в кладке «на ребро».
Бараки связывались общей системой труб парового отопления, проложенной по воздуху на высоких (2,2 м) опорах-стойках. Для теплоизоляции, трубы окутывал слой бурой стекловаты, обмотанный, затем, белым стеклополотном, что выбивалось, местами, из-под завершающего слоя чёрной толи, стянутой, с трёхметровым интервалом, кусками вязальной проволоки мелкого сечения.
Три барака вправо от ворот шли вдоль стены между ними и дорогой, каждый в рыхлой кайме неукатанного асфальта внутренних дорожек.
Во втором эшелоне, позади первого от КПП барака, стояло здание равной с ним длины, но пошире и тоже в один этаж. Там размещались столовая, со своей кухней, и Клуб части.
Следующее — в третьем ряду от забора — здание собрало под общую крышу: баню, кочегарку, швейно-сапожную и слесарную мастерские.
Плац, коряво покрытый бетоном, начинался от ворот КПП и продолжался до столовой. Напротив столовой, по ту сторону десятиметровой ширины плаца, стояли последние (из пяти) два барака, параллельно друг другу и силикатной стенке всё того же забора вдоль дорожной обочины.
За спиной только что представленной пары и в непосредственной близи от левого угла плаца, маячил кирпичный туалет, он же сортир, обращённый входом к выходу из столовой (у дальнего правого угла плаца).
Оборудование сортира насчитывало десять равноудалённых стандартных дыр, вдоль левой стены. Каждое очко демонстрировало достаточно надёжную толщину бетона в заливке пола, а вдоль всей противоположной стены тянулся цементированный желоб писсуара с уклоном к углу с дальней торцевой стеной откуда, преломившись, достигал её же левого угла со сливным отверстием в подпольную выгребную яму.
Налево от сортира стояло глубокое жестяное корыто умывальника, метров десяти, приподнятое над землёй метровыми ножками из прутьев арматуры. Ещё на полметра выше пролегала вынырнувшая из грунта полдюймовая труба с десятком водопроводных кранов, над корытом.
Прямо за плацем, метров через двадцать, высились три бокса без передних стен, для грузовых автомобилей, а влево от них два ряда крепких складов для пищевых продуктов и несъедобной амуниции. За ними, в самом углу прямоугольной территории в/ч 41769, различалось приземистое строение свинарника.
Ух, чуть не забыл! Возле ворот, напротив КПП, кирпичная коробка магазинчика "Военторг", с подвешенной на его угол створкой ворот, которая смыкалась со второй, подвешенной от угла контрольно-пропускного пункта...
Белый забор, с кирпичными же столбиками, длился лишь вдоль асфальта дороги, а остальные стороны периметра охватывала всё та же, с детства привычная "колючка".
Позади боксов для грузовиков и провисающей проволоки забора, плавным уклоном поднималось широкое поле, скрывая следующие за ним ложбину, с заброшенным песчаным карьером, и глубокую балку с деревней Татарка, являвшейся ближайшей целью солдатских «самоволок» — самовольных отлучек из расположения части.
А дорога, по которой нас привезли, через шесть километров приводила в село Дёмино, куда солдаты тоже ходили в самоволку, как и в сам город Ставрополь, разумеется.
Но ничего этого я не знал, выходя из бани свежеобмундированным в форму х/б однотонного цвета хаки, с пронзительно-ацетонным запахом, и в чёрные кирзовые сапоги поверх неумело наверченных портянок.
Не знал я также и того, что х/б (хэбэ́́) означает «хлопчатобумажное» и что портянки — две полосы (30 х 60 см) светлой бязевой, либо байковой (в зависимости от времени года) ткани для обмотки ступней ног — намного практичнее носков.
Летом, сняв носки, замечаешь, возле пальцев ступни и на её подъёме, неравномерные разводы пыли, которая пробилась сквозь ткань носков, тогда как портянки — сами грязнеют, но ноги держат чистыми. Только их надо правильно наматывать — плотно, ровно, без складок, иначе сотрёшь ноги до крови.
А зимой портянки без носков греют лучше, чем портянки поверх носков, хотя оба метода не уберегают от обморожения пальцев в переохлаждённых до жестевидности сапогах…
Пара солдат из предыдущих призывов ворошила гражданское тряпьё, сброшенное на траву перед баней, подбирая себе прикид-«гражданку» для самоволок...
Нас отвели в клуб части с голой, без всякой занавеси, сценой и рядами фанерных сидений поперёк зала с покатым полом из некрашеных досок.
Нашей первой боевой задачей на армейской службе стало освобождение зала от сидений, мытьё широких серых половиц, перетаскивание и установка двухъярусных железных коек для личного состава четвёртой роты, поскольку их казарму отвели под «учебку» для нас, новобранцев.
"Отшлифуем плац ногами,
Он, как новый, заблестит,
У солдат в груди широкой
Сердце бравое стучит..."