самое-пресамое
финальное произведение

(на мотив «Розпрягайте, хлопцi, коней...» ")

Автобусы доставили рекрутов на СРП Сум, где состоялась моя прощальная отчаянная попытка увильнуть от армии. В ходе заключительного медосмотра я сказал глазнику, будто в проверочной таблице на стене едва различаю вторую строчку сверху, хотя в действительности видел и третью, частично.

Лгать нехорошо, неправильно и стыдно. Однако страх предстоящего кошмара — два года обходиться без Ольги — превозмог мои моральные устои, и я соврал, Частично.

Окулист понимающе кивнул. В итоге меня признали негодным к строевой службе, но полным то что надо для стройбата...

И вот, покантовавшись трое суток на голых досках нар в последующих сборно-распределительных пунктах и на не менее жёстких полках вагонов для призывников, в полупотёмках брезжащего утра стоял я на перроне железнодорожного вокзала города Ставрополь, после обильного дождя уходящей ночи, в туфле на одной ноге.

Промокший до глубины своей хлопчатобумажной сути, носок на моей второй, необутой ноге, делал меня непохожим на Персея, или уж как там по-древнегречески звали того разиню, который не научился толком завязывать шнурки своих сандалий.

А потому что других вариантов не осталось. Когда в скудном свете маломощных лампочек нам, новобранцам, проорали на выход, я обрыскал не только отсек, в котором спал, но и пару соседних. Поиск сопровождался матерными воплями сержанта из тамбура в конце пустого вагона, где оставались только он уже да я.

Моя правая туфля так и не нашлась. Вот почему, по мере того как промозглая сырость пропитанного дождём асфальта всачивалась сквозь ткань чёрного носка, — (такого беззащитного на фоне остальной, обутой шеренги) — во мне всплывало медленно, но верно осознание причины дискомфорта. Крепчало зародившееся (даже в отсутствие прямых улик), подозрение, что пропажа половины моей обуви дело мстительных рук Валика Назаренко из Кролевца.

. .. .

Среди всех ребят нашего отсека, только он вёз толстую пачку пятикопеечных почтовых открыток-поздравлений с Днём Советской Армии, Авиации и Военно-морского Флота. На всякой станции, через узкую фрамугу над окном, он приставал к случайным прохожим по перрону с щемяще-заунывными просьбами опустить где-нибудь в почтовый ящик стопку заполненных открыток.

А кто откажет молодому пареньку, которого везут пусть и не в тюремном, но всё же запертом вагоне?

Когда поезд, покинув станцию, переходил в стабильный перестук вдоль километров дальнейшего пути, Валик делал умное лицо и сам себе задавал один и тот же вопрос: «Кому бы ещё написать?» На что неизменно отвечал себе же: «А! Знаю!» И приступал к заполнению дальнейшей пары открыток, что он уходит в армию, и проехал уже город Ростов.

По завершении литературного труда, он зачитывал произведение (не пропуская ни одной открытки) всем попутчикам в отсеке, из которых всего один призывался из того же райцентра. Однако даже земляку не сразу удавалось сориентироваться, кто из адресатов есть кто в славном городе Кролевец, хотя Валика знал далеко не первый день, а уже третий.

Все сочинения его отличала завидная верность теме, незыблемая совокупность используемых слов. И все композиции завершались неизбежной, раз и навсегда сложенной строкой: «С приветом, Валик».

К исходу второго дня пути, я предложил ему менять порядок слов, из чистого разнообразия, и хоть иногда, скажем, через одну открытку, писать «Валик с приветом».

Аудитория в отсеке, на тот момент перекормленная монотонностью авторского слога, дружно разоржалась...

Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последний и теперь, в одном носке среди всех этих луж, мне было не до смеха. Невинная игра слов вылилась в исчезновение туфли, которая как пить дать покинула состав до Ставрополя... отстала безнадёжно... беспарная, чуждая травам вдоль незнакомой насыпи... исхлёстанная ночным ливнем… На изящный каламбур, этот рыжий сука ответил грубой практической шуткой. Но коли не пойман, то и не шутил…

. .. .

Нам скомандовали забраться в кузова ожидавших грузовиков. Колонна покатила по улицам чужого, всё ещё спящего города, затем покинула его вдоль двусторонне пустого шоссе, но вскоре съехала на раздолбанный асфальт дороги влево. По сторонам тянулся невысокий лес, а спустя ещё три километра вдоль правой обочины побежала длинная стена из белого силикатного кирпича, высотой в полтора метра.

Грузовики свернули в распахнутые ворота из высокой решётки вертикальных труб (сечение 2 дюйма). Красно-жёлтая табличка под стеклом рамки, рядом с внешней дверью КПП, оповещала, что это Военно-строительный Отряд № 11, Войсковая часть № 41769. Тем временем пустынная дорога за воротами потекла дальше — в просвете между зелёным леском и белым забором, что кончался метров за сто от КПП, чтобы перевалить за близкий горизонт.

Сержанты отвели нас к бане, на крыльцо которой взошёл молодой лейтенант с вопросом, есть ли желающие отправить свои тряпки по домам, откуда кто призывался.

Ожидаемо, подобных планов никто и в мыслях не держал, все блюли верность давней народной традиции — уходить в армию в полном «на выброс» из своего старья, которое и сбросилось теперь в чахлую траву под кирпичной стеной бани...

Только однажды, — в столовой Ростовского сборно-распределительного пункта, мне довелось увидеть призывника в костюме и галстуке. Помимо этого, он резал глаз ещё и своим возрастом — лет на десять старше бритоголовой шпаны вокруг. Однако двадцати семи нет, раз и его загребли.

Он не был острижен и ничего не ел, а просто сидел без движения, уставившись взглядом в никуда, а вернее внутрь самого себя.

(...потому что только снаружи мы выглядим одинаковыми, а внутри — ого! — есть на что посмотреть, там такие раскручиваются эпопеи, покруче всех Одиссей с Илиадами...)

Так он и сидел, с расслабленным галстуком на толстой шее, не замечая ни сочувственных, ни злорадных взглядов, сидел, не зная ни куда его везут, ни что там будет…

~ ~ ~

Военно-строительный отряд № 11, а укороченно ВСО-11, располагал необходимым минимумом для содержания множества людей в одном месте.

За кирпичным забором, отделявшим отряд от асфальта дороги, теснилась группа из пяти бараков, обитых изнутри крашеной фанерой и облицованных снаружи белым кирпичом в кладке «на ребро».

Бараки связывались общей системой труб парового отопления, проложенной по воздуху на высоких (2,2 м) опорах-стойках. Для теплоизоляции, трубы окутывал слой бурой стекловаты, обмотанной поверху белым стеклополотном, что местами выбивалось из-под завершающего слоя чёрной толи (она же руберойд), скреплённого, выдерживая интервал в три метра, кусками вязальной проволоки мелкого сечения.

Три барака вправо от ворот тянулись параллельно стене между ними и дорогой, каждый в кайме рыхлого асфальта внутренних дорожек.

Во втором эшелоне, позади первого от КПП барака, стояло здание равной с ним длины, но пошире и тоже в один этаж. Там размещались столовая, со своей кухней, и Клуб части.

Следующее — в третьем ряду от забора — здание собрало под общую крышу: баню, кочегарку, швейно-сапожную и слесарную мастерские.

Плац, коряво покрытый бетоном, начинался от ворот КПП и продолжался до столовой. Напротив столовой, по ту сторону десятиметровой ширины плаца, стояла последняя пара бараков (из пяти). Раздвинутые плохо укатанным асфальтом дорожки, они хранили параллельность относительно друг друга и силикатной ограды, охранявшей ВСО-11 от колдобин в долбанном асфальте внешнего мира.

За спиной только что представленной пары бараков, вблизи дальнего левого угла плаца, стоял кирпичный туалет, он же сортир, обращённый входом к выходу из столовой (у дальнего правого угла плаца).

Оборудование сортира насчитывало десять равноудалённых дыр стандартного размера, вдоль левой стены. Каждое очко демонстрировало достаточно надёжную толщину бетонной стяжки пола, а вдоль всей противоположной стены тянулся цементированный желоб писсуара с уклоном к углу схождения с дальней торцевой стеной откуда, преломившись, достигал её же левого угла со сливным отверстием в подпольную выгребную яму.

Налево от сортира располагалось глубокое жестяное корыто умывальника, метров десяти, приподнятое над землёй метровыми ножками из прутьев арматуры. Ещё на полметра выше пролегала вынырнувшая из грунта полдюймовая труба с десятком водопроводных кранов, смонтированных изливаться в корыто.

Прямо за плацем, метров через двадцать, высились три бокса без передних стен, — место отдыха пары грузовых автомобилей. Левее боксостроения тянулись два ряда крепких складов для пищевых продуктов и несъедобной амуниции. За ними, в самом углу прямоугольной территории в/ч 41769, различалось приземистое строение свинарника.

Ух, чуть не забыл! Возле ворот, напротив КПП, кирпичная коробка магазинчика «Военторг», с подвешенной на его угол створкой ворот, которая смыкалась со второй, подвешенной от угла контрольно-пропускного пункта...

Белый забор, с кирпичными же столбиками, длился лишь вдоль асфальта дороги, а остальные стороны периметра охватывала всё та же, с детства привычная «колючка».

Позади боксов и провисающей проволоки забора, плавным уклоном поднималось широкое поле, скрывая следующие за ним ложбину, с заброшенным песчаным карьером, и глубокую балку с деревней Татарка, являвшейся ближайшей целью солдатских «самоволок» — самовольных отлучек из расположения части.

А дорога, по которой нас привезли, через шесть километров приводила в село Дёмино, куда солдаты тоже ходили в самоволку, как и в сам город Ставрополь, разумеется.

Но ничего этого я не знал, выходя из бани свежеобмундированным в форму х/б монохромного хаки, остро пахнущую ацетоном, а каждая из ног в отдельном сапоге чёрной кирзы поверх неумело наверченных портянок.

Не знал я также и того, что х/б (хэбэ́́) означает «хлопчатобумажное» и что портянки — две полосы (30 х 60 см) светлой бязевой, либо байковой (в зависимости от времени года) ткани для обмотки ступней ног — намного практичнее носков.

Летом, сняв носки, замечаешь возле пальцев ступни и на её подъёме неравномерные разводы пыли, которая пробилась сквозь ткань носков, тогда как портянки — сами грязнеют, но ноги держат чистыми. Только их надо правильно наматывать — плотно, ровно, без складок, иначе сотрёшь ноги до крови.

А зимой портянки без носков греют лучше, чем портянки поверх носков, хотя оба метода не уберегают от обморожения пальцев в переохлаждённых до жестевидности сапогах…

Пара солдат из предыдущих призывов ворошила гражданское тряпьё, сброшенное на траву перед баней, подбирая себе прикид-«гражданку» для самоволок…

. .. .

Нас отвели в клуб части с голой, без всякой занавеси, сценой и рядами фанерных сидений поперёк зала с покатым полом из некрашеных досок.

Нашей первой боевой задачей на армейской службе стало освобождение зала от сидений, мытьё широких серых половиц, перетаскивание из близлежащего барака и последующая установка двухъярусных железных коек для личного состава четвёртой роты, поскольку их казарму отвели под «учебку» для нас, новобранцев.

* * *