Таким образом, до твоего рождения оставалось ещё целых три года. Вполне достаточный период, чтобы скончалась как минимум пара любовей, если согласимся с наивными выкладками последователей преподобного Зигмунда Фрейда.
~ ~ ~
В комнате девушек уже и без Пизанской башни разобрались — за кем я, собственно, зачастил в их пенал. Охота Оли овладеть навыками игры на гитаре иссякла. Однако я не торопился относить инструмент обратно, в общую камеру. На всякий, чтобы если что имелся бы повод возникнуть тут опять типа как: ой! так я же тут забыл, да…
Страховка не вредит, но и уместна даже, когда к твоей любимой бегут кому не лень: «у! а ты не знала? да он же ведь женатый!» Наличие предъявленного изъяна в истекшей биографии я не отрицал, хотя сам факт давно в бездонном прошлом, между прочим. А и она не стала даже паспорт проверять!
(...краснокожая книжица паспорта из широких штанин Советского гражданина не только грузила посторонних завистью, что ты — из СССР. Она имела массу прочих полезных функций: следить за твоими перемещениями по нашей необъятной Советской Отчизне, отмечать сдвиги матримониального состояния, отражать перемены выражения твоего лица, с интервалом в десять лет, и многое другое… В народе складывалась вера в безграничное всеведение Органона, он же паспорт. Вера наделяла книжицу магическими свойствами...
Простодушный привокзальный мент, заметно взвинченный чем-то, потребовал мой паспорт, и, на какой-то из пустых страниц (зачем он аж туда листал? она ведь для штампов далёкого будущего), углядел букву «З» закамуфлированную под случайное пятнышко. Нарытая отметка сообщила ему, что я — бывший зэк. Правда, он не смог вычитать какой конкретно срок я отмотал, и потому сопроводил меня к старшему по званию, который отечески посоветовал ему не принимать любого, на ком плащ непривычного кроя, за угрозу общественному и государственному строю.
Даже социализм не смог извести умных людей. Спасибо тебе, неизвестный Капитан!..)
~ ~ ~
В тот вечер, молодая преподавательница ФилФака заглянула в комнату девушек. Наверное, удостовериться — а что это там, вообще, такое творится?
Потому что, помимо меня, ещё один влюблённый прикипел к пеналу в конце коридора — Чех Ян.
Натуральный Чех среднего возраста, прикомандированный, в рамках братской интеграции соцлагеря, показать Большевику (а это не только село, но и одноимённый хмелепроизводственный совхоз) тонкое искусство сушки хмеля, чтоб получалось правильное пиво. Чехи и пиво испокон веков сиамские близнецы.
Супруга Яна осталась лелеять их чадушек в Чехословацкой Социалистической Республике. Он, гружёный инстинктами сохранения рода, тосковал естественным образом и, чтобы подавить симптом страдания, — влюбился в Олю. Что и стало причиной его вечерних посещений и долгих разговоров с нею, не понять о чём, потому что говорил он на Чешском. А если бы не языковой барьер, ух, я б его порасспросил про 1968...
Однажды девушки устроили вечеринку в комнате, так он вообще в галстуке явился, до того, блин, цивилизованный. В тот раз он ещё шампанское принёс, и консервы, но явно не из сельмага, потому что куда вкуснее, чем даже печень трески, которую ближе Москвы с Ленинградом даже и не спрашивай.
А вот пить водку отказался Чех. Наотрез. Пальцем на стакан укажет и, соорудив из своего лица гримасу, по груди себя хлопает, возле галстука. В переводе с Чешско-Глухонемого: «у меня несовместимость с этим пойлом»…
. .. .
Но когда училка та пришла, со своим контрольным визитом, Яна в комнате не оказалось. И она без отвлекающих помех могла убедиться, что да, мы с Ирой сидим на одной койке, но в разных концах — всё чинно и пристойненько. «Ну так давайте же чайку попьёмте!» — воодушевлённо предложили ей радушные студентки.
И только-только за стол она присела — в коридоре: Гуй! Х-хто! Буй! Мать! Незамать!
Дверь комнаты: шарах! — настежь. А в темноте коридора пять-шесть хлопцев в две шеренги, взволнованные такие.
Контролёрша от чашки обернулась: «Что тут происходит?»
— А ты хто така?!
Так она решила их авторитетом задавить: «Девочки! Скажите им — кто я!»
И все четыре девочки, в унисон, как будто этот хоровой стишок с детсадика готовили: «Это препо-давательница!»
А те в ответ, церковным антифоном: «Ну и идёт она НАхуй!»
(...м-да, чего уж скрывать, плохо мы ещё воспитываем нашу молодёжь и, к сожалению, не только сельскую...)
По ходу утренника, я, конечно, догадался, что это явление по мою душу.
. .. .
Днём раньше, ближе к вечеру, девушка из соседнего общежития прибегала в клуб тревогу объявить, что местные хлопцы у неё в комнате безобразят. Я, конечно, побежал, а там на первом этаже неразбериха — одна девушка плачет, три местных хлопца и три студента обоюдно противостоят в бесплодных пререканиях на тему «а ты хто такой?» Короче, позиция патовая.
Для решения этюда, я выбрал, который среди местных покрупнее, и у плачущей спрашиваю: «Этот обидел?»
— Да!
Нна! Засветил я парню. Местные неуловимо удалились, общее возбуждение улеглось. Потом пострадавший и ещё с ним двое дождались меня у входа в клуб.
— То не я был, — грит.
— Извини, — грю. — У меня выбора не было.
А как мне ему объяснить, что это меня начштаба приучил — факт нарушения должно влечь факт наказания? Хотя начштаба — что характерно — у меня прощения не попросил.
Похоже, извинения мои не приняты, и непрошеные гости на спонтанное чаепитие явились показать Большевистскую вендетту.
Я из-под койки бутылку от шампанского выудил и встал перед дверью. Они снаружи лают, но порог переступить стесняются — у бутылки вид увесистый. Откуда им знать, что у меня по боевым искусствам — фиг с минусом?
Тут в коридоре раздались шаги, и позади хлопцев Степан завиднелся. Он с ходу просёк, что почём и — атаковал с тыла.
Я тоже выскочил в коридор с боевым кличем «Иди сюда блядь!» Сработало не хуже, чем на Шурика, хлопцы дрогнули и ринулись в отступление.
Мы со Степаном добавляли стимуляции их порыву, но бутылки у меня в руках уже не было, не помню, куда она девалась. Память сохранила лишь их дружный топот по деревянным ступеням и галоп Степана им вослед.
Я остался один на один с хлопцем, которому, в общей сумятице, не удалось протиснуться к ступенькам узкой лестницы, и он застрял наверху.
Однако дух его был сломлен. Без понуждения, он вяло обвис на перилах площадки, как сполоснутый коврик напротив двери пенсионерки. Покорившись судьбе, взирал он на ступеньки — там, внизу, куда ему предстояло грохнуться.
И я схватил его — noblesse oblige! — но тут услышался вдруг крик, очень далёкий, едва различимый, чем-то схожий с тем, что позвал меня на обледенелой дороге у недостроенной девятиэтажки в Ставрополе.
Я взглянул вниз, потом на висячее желе капитулянта. Зачем? И я ушёл по коридору, обратно в комнату.
(...не спорю, всё это более чем странно, но странные вещи тоже случаются, иногда. У кого-то бывают голоса, а я слышал крики, тихие, издалека...)
вверх-скок
(...неслыханное посягательство на святость догмы! Но глумливый выпад легко парировать традиционным фехтовальным трюком «терц», читай: «нет правил без исключений». Старый добрый приёмчик, стольких спас… Правда, смотря какие правила, ты ж понимаешь...
Если бы некий учёный, по имени Галилей, роняя свои шары с Пизанской башни, вдруг бы заметил, что один из них (с пометкой «И+С», для научной отчётности) вдруг начал парить и закладывать фигуры высшего пилотажа, то и закона всемирного тяготения не случилось бы. Хотя ещё и до открытия любому дураку известно было, куда шары те шмякнутся... Но Галилей упёрто продолжал ронять — а вдруг? Вот это-то и называется — научный темперамент.
Только милягу Зигги не получается причислить к учёным сухарям. Он — ягодка совсем с другого поля. Фрейд так и просится в плеяду славных корифеев типа Шарля Перро, Ганса Кристиана Андерсена и так далее — вплоть до безымянных творцов «Тысячи и Одной Ночи». Вот где он моментально придётся ко двору и Мальчиком-с-Пальчик (он же «эго»), и Злым Великаном («супер эго»), и Царскими палатами («сознание»), как и Дремучим Лесом тропических болотных джунглей («подсознание»), по канве которых наплетены узоры сказочно чудно́й теории.
Да как я смею?! Столько поколений было зачато, чтобы, в свою очередь, зачать последующих, под сенью выпестованного им психоанализа!
Природа не терпит пустоты, человек необходимо должен чем-то заполнять подаренное ему природой серое вещество, оно же мозг, он же (как метко подметил недопонятый комбат ВСО-11) «высшая, эби-о-бля, материя». И это неоспоримая истина. Ни что иное, как неприятие пустоты, и привело к созданию всевозможных Библий-Коранов-Вед-Саг-Илиад, азартных игр и веры в домовых.
И, послушные наивной мудрости природы, мы прекращаем пороть чушь — это непедагогично в любом смысле — и начинаем заполнять три года, пока ты соизволишь произвестись на свет....)