самое-пресамое
финальное произведение

Вместо одного экземпляра книги рассказов В. С. Моэма, из не особо так уж и большого тиража (всего-то 150 000 экз.), на моих полках прочно улеглась увесистая бандероль — надгробная плита в почтовой упаковке.

В пунктах, зависящих от меня, широкий план действий был осуществлён. Исчерпывающе. И это лишило жизнь дальнейшей цели. Она катилась по своей наезженной до блеска колее, но уже бесцельно и беспланово.

Впрочем, если не задаваться непродуктивными вопросами типа «зачем?», то и парная по четвергам с приложением пары бутылок пива — вполне достаточная мотивация к прожитию ещё одной, дальнейшей недели. Тибетские монахи, например, там наверху, и насухую умудряются.

Моему, хорошо укатанному, но не вполне Тибетскому образу жизни, явно не хватало плотских утех. Эту мысль я прищучил в себя в какой-то из вечеров, по возвращении с работы на Декабристов 13, когда мой взгляд по своей привычке окидывал беспорядочное стадо шлёпанцев, тапочек, и прочего т. п. вокруг обувной полки на веранде.

Пристрастный самодопрос по горячим следам рассеянного взгляда показал наличие в нём привычки высматривать пару Австрийских сапоги на танкетке, которых там и близко нет. Конечно, взгляд не виноват, что обувь Made in Австрия слишком долговечна, и ни в какую не желает изнашиваться из памяти.

Но, интересуюсь знать, откуда взяться среди лета зимним сапогам на веранде? А и к тому же, что ей делать в Конотопе, но говоря уж о Декабристах 13?

Подобные риторические вопросы помогали выставлять себя на посмешище перед самим собою, но не могли предотвратить ночных поллюций...

~ ~ ~

А и ещё трудно стало ездить трамваем в часы пик. Если стиснут со всех сторон, как вогнутую бубну, это куда ни шло, но когда при этом ещё и уткнут в пышное бедро молодой женщины — хоть «караул!» кричи, кричи «насилуют!». Чёрт! У тебя тут, естественно, прёт ломовая эрекция, которую не в силах утаить даже оба ваших плаща. А отступать некуда — пассажиров напхалось, как две бочки селёдки в одну, вот и остаётся лишь ритмично покачиваться, вместе с прытко бегущим вагоном, и уныло пялиться в окно типа я тут как бы не при чём.

Но если не твой, то чей же?

~ ~ ~

Натужно затормаживая разбегание галактик, вселенная почуяла предел незримых неодолимых силовых полей и, словно эластичный йо-йо вселенского масштаба, рванула вспять, ускоряясь, плюща туманности, сминая кометы в узелки-клубочки, устремляясь (скорей! успеть! успеть!) собраться, вгрюкнуться, вломиться в точку Изначального Бздынь-Траха, пронизывая чёрные дыры, влача-таща всё в своих недрах, свивая в квази-жгутики из мельчайших квантов сверхуплотнившуюся массу, вобравшую все планетарные системы, летающие тарелки и пространства в одну-единственную пару тел, в которую как раз таки и гнала, послав к Ууйям, оборвав стоп-краны, расплавив все и вся препоны термодинамики, куда сбегалась сорвавшаяся с цепи Вселенная туда, где

слов не надо

ни к чему

не сейчас

они говорились и звучат и будут бессчётно повторяться именно для этого — приблизить добиться получить свершить действо где

слова ни к чему где смысл их тут и сейчас утрачен им нет места здесь жизнь длит жизнь сейчас чрез нас в этом и смысл её — продолжиться посредством нас

Ей без разницы кто ты — царь или псарь. Дело делай!

в моих ладонях (я тут кто?) её трепещущие груди (кто она?) тут нет меня и её нет тут — мы.

Но нет! Нас тут не двое. Здесь и они все, кем продолжалась

жизнь

до нашего

действа

ради продления её

Все, кто дарил жизнь дальнейшим дарителям,

и они сейчас воспряли в наших спиномозговых отделах все пращуры чьи действа превратили нас в инструменты жизни

мой инструмент стоит навытяжку торчком чтоб ощутить (в который раз? неважно!) сладостный плотный бархат влажно-трепещущей муфты что о! о! о! твердея оборачивается уздечкой стиснувшей его (на нём, на мне) чтобы вести и довести

опять переворот

грива её/их мятущихся туда-сюда голов хлещет нам щёки лиц

её/их груди выпорхнули из ковшиков его/моих/их ладоней

нетерпеливо жарко жадно (её/их) пальцы охватывают (его/меня) — направить внедрить под гибко выгнувшийся торс ягодицы соскользнули вниз плющась на корневище двух (его/моих/их) стволов крепко сжатых ног

её/их зад в прерывистых подскоках по моим-нашим чреслам неистово качается на жезле жизни в перекатах от седалища к лобку туда-обратно

обтянут стиснут дальше крепче туже связующий их-нас-её-меня стебель возрождения сейчас и тут соединились расы эоны континенты

седалише —лобок седалише —лобок

... — ранний неолит — Месопотамия — Полинезея — Мезамерика—Кватроче́нто — Fin de siècle — плантации Вирджинии — бытовки Днепростроя — ...

(от меня в неё? от неё в меня? неважно! дело делай! как и все те тогда но и теперь тут в неразличимых закоулках прапамяти весь род и вид кто занимался этим схлеснувшись переплетясь качаясь высоко над землёй на сучьях на ветвях потолще на жёстком ложе пола каменных пещер посреди трав саванны на песке пустынь дюн прибрежных повсюду в скачущих невнятных кадрах сновидений от них ко мне.)

Шире раздвигая ляжки в стороны, она (кто? о! не сейчас!) нанизывается плотнее.

о! стонет она о! стискивает его-меня сжав не открывая глаз неважно сейчас главнее осязанние руки всех нас соскальзывают книзу по бокам каждой до бёдер ходящих ходуном она/они вцепляются в оба запястья раскачивают всебщий стебель продолженья жизни вот-вот дойдёт действо до исхода излившись в режуще-жгучий выпрыск жизни

неисчислимость разноголосых стонов через всего две глотки сейчас и тут

. .. .

нет, я не так хочу переворачиваю под себя её пылающе распахнутое тело а ну же дайте-ка и мне сверху без удержу. н-на! на! ещё рывок на послед сеий чааа

Бац! Резкий вспых боли клюнул в бровь крепким, будто долото, клювом.

Блять! Птеродактиль?! Опять?!

---^---

Глубокой ночью вскинув мою объятую сном голову, я резко уронил её на деревянный подлокотник раздвижного дивана, торчавший выше сплющенной подушки. Однако боль и кровь из рассечённой брови не заслонила факта промоченных трусов.

Сдёрнув их, я обтёрся, и бросил утирку за дальний подлокотник, неплотно примыкавший к оклеенной обоями стене — утром уберу. Затем я встал и, сделав несколько шагов сквозь темень, нащупал выключатель настольной лампы.

Возвращаясь мимо шкафа с широким зеркалом на двери, в стеклянной базе данных которого хранилось немало всякого чего — ... малыш, недавно переросший ползание на четырёх, прикладывает свою ладонь к ладони упрямо молчащего карапуза, с обратной стороны стекла... подросток до вывиха выгибает шею — взглянуть, хоть искоса, из запрокинутого лица, на свои волосы, что всё ещё не достают до лопаток, но уже чуть-чуть... а молодая пара, в безудержно радостной скачке на залитом солнцем диване, бросает взгляды на компанию своих ебливых отражений, беззвучных, но охрененно прытких… — на этом месте я отвернул лицо, потому что нечего забивать память стекла-ветерана ещё и видом угрюмо проходящего нудиста.

Уже вне досягаемости зеркального обзора, я наклонился, и откинул одеяло. Блин! Контур пятна влаги обрисовал какое-то из Великих озер между Канадой и США (скорее всего, Онтарио) на замятом ландшафте малиновой скатерти, которая давным-давно лишилась своей бахромы, и перешла в разряд диванных покрывал.

— И это правильно, — сказал я самому себе, — именно для этого ты её и украл.

Затем, заломив широкую складку в покрывале (поверх пятна, чтоб не касаться мокрого и не передавить пресноводных рыбок), я лёг досыпать ночь.

~ ~ ~

Вот что как раз таки и доводит до сексуального голодания, хотя научные умники латинизировали вполне житейское понятие до термина «либидо». Весьма рекомендабельно использование этой «Лебеды», людям творческих профессий. Ну, мол, от неё тебя колбасит крутейшим драйвом, который из тебя так и прёт, так и прёт! А произведение, где драйва нету — просто недовяленый банан.

Но мне-то на кой ляд эта, бля, «либидятина»? Я ж никому тут не Ван Гог, и не Волт Витмен. Мой план исполнен и забандеролен!

Однако избавляться как? Вот где закаквыка.

Причём эта лярва, что в нотной грамоте почти не смыслит (ума ей не хватило заместо ли-би-до хотя бы «ре-ми-до» назваться!), могла цапануть меня не только в общественном транспорте, но и на рабочем месте. Просто здесь творческий оргазм стартовал навпрямки, минуя стадию физиологического торчания.

. .. .

Например.

Во время отделочных работ на 100-квартирном, меня привлекла молодая штукатурша. Всего один только взгляд моментально выявлял в этой сельской красотке полное отсутствие каких-либо интеллектуальных запросов. Однако чистый румянец, манящие абрисы грудей и бёдер (даже под наглухо застёгнутой спецовкой) обезоружили меня и приковали.

Вот я и решил смантулить «Песню Песней» личного производства, используя помянутую штукатуршу в качестве натурщицы.

Обычно внутреннюю штукатурку на объектах начинают после засыпки плит пола керамзитом. Керамзит — хороший теплоизоляционный материал, но он хрустит под ногами, пока его не покроют стяжкой, на последующих этапах отделочных работ.

Обернувшись пару раз на хруст моих осторожных шагов —(я приближался к дверному проёму уточнить детали предстоящего шедевра)— натурщица спросила Трепетилиху, что затирала оконный откос в одной с ней комнате: «Може оцей отой мой мастерок поцупив?»

— Не може, — ответили Трепетилиха, — оцей, даже когда потопчется по твоему мастерку, не украдёт.

С учётом размеров моего либидо на тот момент, новая «Песнь Песней», как пить дать превзошла бы творение Соломона, и только циничное подозрение меня в причастности к мелкой краже инструмента спасло всемирную литературу от неизбежно предстоявшей ей переоценки ценностей.

. .. .

Проклятье! Два развода и три ходки в Ромны не оставляют и одного шанса из тысячи на серьёзные отношения, да и вообще хоть на малейшие. Вот и держишь себя в смирительной рубашке…

~ ~ ~

А на бураны управы не найти… Хорошо хоть не в лицо сечёт, а сзади, — подталкивает к пассажирской станции сквозь сумрак раннего утра.

Плотные струи снеговых потоков, взбиваемых шквалистым ветром, обращают сумерки вспять, к истокам их, — в ночную темень.

По колено в сугробах, я бреду вдоль предполагаемого служебного прохода, бок о бок с железнодорожной колеёй. Бетонные столбы, что держат контактный провод над путями, обернулись вехами, чтобы не слишком чересчур плутать в ползуче шевелящейся пустыне снеговых волн. Главное не оглядываться — лицо вмиг облепит леденяще снежная маска. Да и смотреть там не на что: что было — прошло...

Только зачем я вижу её обнажённое тело, белое, как всклоченная пена этой неистовой пурги? И она не одна — слепляется с кем-то. Не со мной…

Я отворачиваю лицо назад, к оплеухам снежными жгутами, чтобы очнуться и не видеть. Включаю в мозгу взрыды органа из подвала в Костёле Органной Музыки, они отрывочны, резки и неточны, но отвлекают...

... я должно быть и впрямь извращенец… у нормального не вызовет эрекции соитие его жены с кем-то другим в метельной круговерти…

...какая жена? у тебя нет жены!..

...пусть не жена — любовь всей жизни...

...заткнись, придурок!..

Со стоном отчаяния, мотаю головой, бреду дальше. Жёсткий удар вдогонку (по левому плечу) призвал не дурить. Электричка из Нежина пробирается сквозь пургу к вокзалу.

...поезда всегда правы, у них нет отклонений...

...смотри, вон пятна жёлто-мутных фонарей забрезжили прямо по курсу. Четвёртая платформа...

...оттуда, в толпе, бредущей по дну снегопада — на привокзальную площадь, к «Нашей Чаечке»...

...дыши глубже и повторяй: «я — такой же, как все»

* * *