2
В Зоне
Прошлой ночью в своём журнале Тирлич записал: «Рот в последнее время почти не закрывался. Почти ничего, что хоть кому-нибудь смогло пойти на пользу. Оправдания, О, Боже, о, Боже. Но они меня и впрямь достали. Пожалуйста, я не желаю так вот проповедывать… Уж я-то знаю, как мой голос звучит со стороны — слышал в Пенемюнде, годы тому назад на Диктофоне Вайсмана… хром и карболит… слишком высокий, противный Берлинский гундёж… как они, должно быть, морщатся внутри, когда я завожусь...
Я готов уйти хоть завтра. Умею жить в одиночку. Меня не так пугает это, как они. Берут постоянно — но никогда не пользуются тем, что берут. Что, по-ихнему, они могут взять от меня? Им ни к чему моё патриаршество, не нужна моя любовь, ни моя информация или мой труд, или энергия, или что уж есть у меня… Да и нет у меня ничего. Деньги больше не существуют — никто их тут не видел месяцами, нет это не из-за денег… сигареты? Сигарет у меня всегда в обрез...
– Если я брошу их, куда мне податься?
Обратно среди резервуаров теперь, в вечерний ветер, заносясь на этом поле синтетической свалки, вся бескомпромиссно черна. Мотор Кристиана, похоже, временами глохнет, вызывая потерю скорости. Решение на ходу: если обломается, пусть идёт пешком. Так будет меньше проблем, если Павел там, а если его нет, подобрать Кристиана на обратном пути и найти грузовик, чтоб отвёз на ремонт… упрощай ситуации, это признак великого лидера, Тирлич.
Кристиан всё же не заглох, а Павел оказался на месте, ну, типа как бы. Пусть не настолько «на месте», чтобы Тирлич в его текущем состоянии ума стал бы долго обдумывать. Но в наличии, это да, в изумительной компании с дружками, которые как-то всегда сходятся, когда он заявляется занюхать Leunagasolin, такие как, о, эти Моховые Человечки тут вот, у-юй, до того зелёные, не можешь себе представить, прямо горят, а не отсвечивают, попрятались в самый угол поля сейчас, робкие, чуть ворочаются, типа младенчика, иногда… а или как тебе вон тот Водяной Великан, гость высотою в милю, весь из текучей воды, который любит танцевать, вихляется в поясе, размахался руками по всему небу. Когда люди Омбинди забрали Марию, чтобы найти ей доктора в Гамбурге, голоса начали звать — голоса Моховых Человечков, которые плодятся в резервуарах на интерфейсе между горючим и водой на дне, начали звать его: «Павел! Омунене! Почему не приходишь, проведать нас? Мы соскучились. Где пропадаешь?»– Не много им там радостей на Интерфейсе, бьются всё с бактериями, что налетают в их страну света, эти клеточные аристократы, прут на стену углеводородов, каждая за своей долей от щедрот Божьих — оставляют свои экскременты, бормочут по-зелёному, нестабильная болтовня со сдвигом, слизь, что с каждым днём растёт всё толще, всё ядовитее. Такое в нАтуре угнетает, быть пигмеем в куче из тысяч других, даже из сотен тысяч, вынужденных жить по ту сторону всего этого. Ты сказал по ту сторону? О чём это ты? Какая ещё та сторона? Ты имеешь в виду –в бензине? (Сбившиеся в Кучу Пигмеи, игриво, под один популярный свинговый повтор:) Нет-нет, нет, нет! — Ты имеешь в виду в воде, тогда? (С-в-К-П:) Нет-нет, нет, нет! — Уж вы мне объясните тут, не то с меня подштанники спадут. Мы имеем в виду, объясняют Пигмеи, складываясь своими головками в симметричный узор цветной капусты, и подвывая негромкой задумчивой акапеллой, как детвора вокруг костра в лагере с Бингом Кросби в бейсбольной кепке (да эти Leunahalluzinationen, случается, зашкаливают в полный хрен разберёшь куда, охрененнее, чем культурный шок даже, вот эта вот текущая уже вообще полный меташок, 3-сигма белых лиц в ритуале, чьё тайное деланье глубже, чем северный свет над Калахари…) мы имеем в виду по ту сторону всего этого, полного бактерио-углеводородо-экскрементного цикла. Нам отсюда виден Интерфейс. Это круглая такая радуга, в основном индиго, если так понятнее — индиго и Келли зелёный (Бинг, дирижируя, вскидывает все те мозгопрополосканные Ирландские личики в трогательном, озарённом костром крещендо) зелёный… бензин… между… субмарин… затихая, потому что Павел уже побрёл к нефтеочистительному, забудь про эти 2½ недели самоистязаний, люди Омбинди поджидали его у обмотанных стекловолокном труб котельной, мужчины и женщины, все стараются к нему подольстится, склонить с двух сторон Вопроса Самоубийства Племени, Тирлич жалуется, слишком впутался в ту Ракету, чересчур вмалинился в свою распрю с Русским, чтобы думать ещё про кого-то, кроме самого себя… А этот Павел старался держаться подальше от этого, От дыхания Мукуру, старался просто быть хорошим человеком—
Моховое Создание шевелится. Оно подползло страшно ближе с прошлого раза, как Павел смотрел. Нежданно обильное истекание вишнёво-красного по склону горы справа от него (тут и горы были? Откуда горы-то наросли?) и он сразу же понимает, без всяких увёрток или надежды, что он соскользнул в Север, что вдыхание выдоха первого предка перенесло его в жуткий край, а он должен был знать, что так и будет, шаг за шагом, за эти последние годы, повернуть не получится (что значит повернуть? не зная, куда начать двигаться, не зная, как двигаться…) слишком поздно, мили перемен, слишком поздно уже.
И вот его голова на стальной мушке Кристиана за 300 метров. Неожиданно эта ужасная развилка: две возможности уже начавшие разлетаться со скоростью мысли — новая Зона в любом случае, теперь, неважно стреляет Кристиан или сдерживается — прыгни, сделай выбор —
Тирлич постарался вовсю — отбил ствол в сторону, обменялся парой резких слов с молодым мстителем. Но оба они видели разделившиеся ветви. Зона снова, только что, изменилась и они уже в ней, в новой...
Они едут дальше туда, где Павел нюхает синтетический бензин на склоне бежевого холма без фонарей, под резервуарами, ползущими бледно как улитки к небу, туда, где он, один из счастливейших клиентов IG...
Знает ли Павел что-то, о чём никто из нас не догадывается? Если IG хотели сделать это прикрытием для чего-то ещё, то почему не для дыхания Мукуру?
Тирлич может вообразить себя, в Erdschweinhöhle, основоположником новой жизни на IG — обустроиться, расти тучнее и тучней через установление новых связей, с проверкой бухгалтерских книг, явятся свидетели — не на передний план, но с краю точно, всегда в тени... А если окажется, что дело не в Ракете, не в IG? Что ж, тогда ему придётся – правда же? – перейти на что-нибудь ещё — завод Фольксваген, фармацевтические компании... А если это даже не в Германии, то вынужден будет начинать в Америке, или в России, и если он умрёт прежде, чем найдут Истинный Текст для изучения, то требуется некий инструмент, чтоб смогли продолжить другие... Глянь, до чего крутая идея — созываешь всех, сколько есть, Erdschweinhöhle, подымаешься там, с чем-то типа Народ Мой, было мне видение… нет и нет, но понадобится больше штата, если это настолько широкий поиск, постепенный отток ресурсов с Ракеты, разнообразить деятельность, чтобы при этом смотрелось органичным ростом… и кого подключить? Кристиан — можно ли использовать парня теперь, гнев Кристиана, использует ли Текст так-то и так-то, Кристиана, чтобы одолеть Омбинди… потому что, если миссия Schwarzkommando истинно открылась только что, то придётся что-то делать с Омбинди, с Пустыми, с доктриной Полного Нуля. Увеличение штата требует растущего числа Иреро Зоны, а не исчезающего — для сбора информации более полного охвата о противнике, установка более широких связей вызовет рост угрозы для народа, значит число соплеменников должно возрастать. Имеется ли альтернатива? нет… он бы предпочёл игнорировать Омбинди, но потребности этого нового Поиска такого удовольствия уже не позволят… дальше поиск начнёт направлять…
Где-то, среди пустошей Мира, есть ключ, что приведёт нас обратно, возродит нас для нашей Земли и свободы.
Андреас разговорился с Павлом, который всё ещё со своими странно освещёнными дружками, подкатывая и так и эдак. Вскоре, лаской и уловками, он получает адрес связанного с Омбинди медика.
Тирлич знает кто это. «В Сент Паули. Поехали. Твой мотоцикл немного брыкается, Кристиан?»
– Не подкатывай ко мне, – взрывается Кристиан, – тебе наплевать на меня, наплевать на мою сестру, она там где-то умирает, а ты просто вставляешь её в свои уравнения — ты — играешь свою рутину святого отца, а на деле, в самом нутри этого, ты даже и не ненавидишь нас, тебе плевать, ты даже уже не c нами больше — Он замахивается кулаком в лицо Тирлича. Он плачет.
Тирлич стоит, как стоял, и позволяет это. Больно. Он терпит. Его кротость не чисто политика, всё же. Он чувствует немало правды-матки в том, что сказал Кристиан — может быть не всё настолько уж, однако немало.
– Вот ты и вернул меня. Может, теперь поедем, наконец, за ней?
вверх-скок