великие творения
                   былого

Они двинулись вдоль Шпрее-Одер Канала, направляясь наконец-то в Свинемюнде, Слотроп проверить, куда выведет его намёк Гели Трипинг относительно Schwarzgerät, Маргрета для рандеву с яхтой полной беженцев от Люблинского режима, среди которых должна находиться её дочь Бианка. Какие-то части Канала всё ещё забиты—по ночам слышно как Русские сапёры взрывают толом остатки затопленных кораблей—но Слотроп и Грета могут полагаться, как фантазёры, на плавсредства с осадкой достаточно мелкой, чтобы обходить что уж там Война пооставляла у них на пути. От дождя к дождю. К полудню небо супится, наливаясь цветом мокрого цемента—затем поднимается ветер, всё резче, холоднее, затем дождь, чуть ли не с мокрым снегом, набрасывается на них с верховьев канала. Они укрываются под брезентом, между тюков и бочек, среди запахов смолы, дерева, соломы. В тихие ночи, ночи лягушачьих хоров, чересполосица звёзд и тени вдоль канала заставляют вибрировать взгляд путешествующих. Ивы тянутся по берегам. К полуночи клубы тумана сгущаются, поглощая даже отсвет из трубы баржи, выше или ниже растянулся зачарованный караван. Эти ночи, пахучие и вьющиеся как дымок кальяна, спокойны и хороши для сна. Берлинское безумие миновало, страхи Греты явно отступили, наверное, им просто нужно было двигаться...

Но в один из дней, скользя по долгому тихому склону Одера к Балтийскому морю, они примечают красный и белый курортный городок, исхлёстанный широкими бороздами Войны, и она хватается за руку Слотропа.

– Я была тут…

– Да?

– Как раз перед вторжением в Польшу… я была тут с Зигмундом, на водах... .

На берегу, позади кранов и стальных перил, подымаются фронтоны того, что когда-то было ресторанами, мастерскими, отелями, теперь сожжённое, лишённое окон, припудренное собственным нутром. Город называется Бад Карма. Дождь из первой половины дня исполосовал стены, пики развалин и булыжники мостовой. Дети и старики стоят на берегу готовясь принять швартовые и притянуть баржу. Чёрные клёцки дыма всплывают из трубы белого речного парохода. Корабельные слесаря громыхают внутри его трюма. Грета уставилась на него. Жилка пульсирует на её горле. Она трясёт головой: «Я подумала это корабль Бианки, но нет».

С пристани, они переходят на берег, ухватываясь за железную лесенку закреплённую в старом камне ржавыми болтами, из которых каждый пачкает стену ниже себя мокрым веером охры. Розовая гардения на жакете Маргреты начинает подрагивать. Это не ветер. Она твердит: «Я должна увидеть...»

Старики опираются на перила, курят трубки, поглядывая на Грету или на реку. На них серая одежда, широкие штаны, широкополые шляпы с круглыми тульями. Рыночная площадь оживлённа и ухожена: поблескивают трамвайные пути, пахнет свежей поливкой. В руинах, сирени сочатся своим цветом, своей избыточной жизнью по крошеву камней и кирпича.

Помимо пары фигур в чёрном, сидящих на солнышке, Курорт безлюден. Маргрета к этому времени взвинчена не меньше, чем случалось в Берлине. Слотроп тащится рядом в своём Ракетмэнском прикиде, чувствует себя подавленным. Sprudelhof с одной стороны ограничен аркадой песчаного цвета: колонны песка и коричневые тени. Прилегающая к ней полоса отведена кипарисам. Фонтанчики не покидают свои массивные каменные чаши: их струи бьют до 6-метровой высоты, тени их поперёк гладкой брусчатки двора широки и нервны.

Но кто это стоит там у центрального источника? И почему Маргрета обратилась в камень? Солнце в небе, люди смотрят, но даже у Слотропа всё дыбится на спине и по бокам, мороз пробегает волна за волной, захлёстывает края его челюсти… на женщине чёрное пальто, креповый шарф покрывает её волосы, плоть её толстых икр, просвечивая через чёрные чулки, почти пурпурна, слегка, но очень напряжённо опершись  над источником, она наблюдает за их замедленным приближением… но улыбка… осталось метров подметённого двора, улыбка очень белого лица переходит в уверенность, вся удручённость Европы, что умерла и сгинула перелилась в эти глазах, таких же чёрных как её одежда, чёрные и безразличные. Она узнала их. Грета отвернулась и пытается спрятать своё лицо в плече Слотропа. «Рядом с топью»,– это её шопот?– «на закате, эта женщина в чёрном...»

– Ладно тебе. Всё хорошо,– опять покатили Берлинские бредни.– Она тут просто для лечения.– Идиот, идиот—прежде, чем он успевает её остановить, она вырывается и убегает прочь, отчаянный перестук высоких каблуков по камню, в затенённые арки Kurhaus.

– Эй,– Слотроп, чувствуя подкатывающую тошноту, грубит даме,– что за дела, леди?

Но её лицо уже изменилось, это всего лишь лицо ещё одной женщины из развалин, такое он не заметил бы, прошёл бы мимо. Ну да,  улыбается,   но так  натянуто, с деловитым видом, который ему знаком. «Zigaretten, bitte?», он отдаёт ей длинный окурок, который приберегал, и отправляется искать Маргрету.

Аркада оказалась пустой. Все двери в Kurhaus заперты. Над головой тянется прозрачная крыша из жёлтых стёкол, многие из них вывались. Дальше по коридору, неясные пятна послеполуденного солнца выгуливают, полные пыли сухого цементного раствора. Он взбирается по разбитому маршу ступеней, что кончается небом. Частые обломки камня загромождают путь. С площадки наверху открывается Курорт до загородных далей: красивые деревья, кладбищенские облака, синяя река. Греты нигде не видно. Позднее он догадается куда она делась. Но они уже будут на борту Анубиса, и это лишь ещё больше его опечалит.

Он продолжал искать её, пока не спустилась темень, и вернулся обратно вдоль реки. Он сидит в кафе на открытом воздухе, пронизанном жёлтыми огнями, пьёт пиво, ест spaetzle суп, ожидает. Когда она появилась, то та пугливая истёрзанность, которую Герхардт фон Гёль добился от неё пару раз, хоть не настолько трогательно как с данного ракурса Слотропа, наплывает на её безмолвный ближний план, только что замерший по ту сторону столика, доканчивает его пиво, выпрашивает сигарету. Она не просто избегает тему женщины возле источника, но, возможно, утратила всякую память о том.

– Я ходила в обсерваторию,– вот что она, наконец, сказала,– посмотреть вдоль реки. Она уже близко. Я видела её  корабль. Осталось не больше километра.

– О чём ты?

– Бианка, моё дитя, и мои друзья. Я думала они давно уже в Свинемюнде. Но никто уже не придерживается расписаний...

И точно. После ещё пары горьких чашек желудёвого кофе и одной сигареты, приближается весёлый букет огней, красных, зелёных, белых от устья реки, с неясными всхлипами аккордеона, думканьем струнного баса и всплесками женского смеха. Слотроп и Грета спускаются к набережной и сквозь туман, что начинает подыматься от реки, различают океанскую яхту, одинакового почти цвета с туманом, позолоченный крылатый шакал под бушпритом, открытые палубы заполнены оживлённой болтовнёй в вечерних костюмах. Некоторые заметили Маргрету. Она машет рукой, а они указывают или машут в ответ, и зовут её по имени. Это передвижная деревня: всё лето она плыла вдоль побережья, как корабли Викингов тысячу лет назад, правда, пассивно, без мародёрства: в поисках убежища, которое конкретно пока ещё не определилось.