великие творения
                   былого

Вот-вот рассветёт. На сотню футов ниже расстилается бледное покрывало облака протянувшееся к западу насколько им хватает глаз. Здесь Слотроп и начинающая ведьма Гели Трипинг, стоят на вершине Брокена, средоточии Германского зла, в двадцати милях к север-северо-западу от Миттельверке, в ожидании восхода солнца. Хотя Канун Майского Дня пришёл и миновал, а эта парочка проказников припозднились почти на месяц, памятки минувшего Чёрного Шабаша всё ещё видны вокруг: опорожненные Кригсбир, кружевное нижнее бельё, стреляные гильзы, знамена со Свастикой из подранного красного сатина, татуировочные иглы и выплески синих чернил— «А эта хрень к чему тут?»– удивился Слотроп.

– Для поцелуя дьявола, конечно же,– Гели прижимается ох-ты-глупенький к его подмышке и Слотроп чувствует себя малость  нудным простачком, что даже в таком не рубит. Впрочем, о ведьмах он почти без понятия, хотя у него в предках имелась даже одна настоящая Салемская Ведьма, одна из последних в ряду вздёрнутых, несколько подобных ей на протяжении столетий зависли с фамильного дерева Слотропа. Звали её Эми Спру, отщепенка в семье, что стала Антиномианисткой в возрасте 23 и, не в себе, бегала по округе Бёркшира, опередив на 200 лет Чокнутую Сью Дамхэм, похищая младенцев, разъезжая в сумерки на коровах, устраивая жертвоприношения из кур на Горе Снод. Неизбывная злость на   тех куриц, как можете себе представить. Коровы и младенцы всегда, почему-то, возвращались целёхоньки. Эми Спру не была, в отличие от молодой попрыгуньи Дороти, ведьмой-негодяйкой.

Её обвинили в колдовстве и приговорили к смерти. Ещё одна сдвинутая в роду Слотропа. Если её вообще поминали вслух, то при этом всегда пожимали плечами, нет, на Позор Семьи не тянет—скорее курьёзный факт. Слотроп вырастал, не зная толком что о ней думать. Ведьмы в тридцатые не пользовались должным почтением, конечно. Их представляли злюками, которые называют тебя «душечкой», не слишком нормальная компания. Фильмы не подготовили его к здешней Тевтонской разновидности. У фрицевской ведьмы, например, по шесть пальцев на ступне и ни одного волоска вокруг пизды. Так, во всяком случае, выглядят ведьмы на фреске лестничной площадки внутри бывшей Нацисткой радиобашни на этом Брокене, а в правительственных фресках не станешь выискивать безответственные фантазии, верно? Однако, Гели считает, что безволосая пизда берёт истоки в рисунках фон Байроса: «А, ты просто не хочешь брить свою»,– каркает Слотроп: «Ха! Ха! Тоже мне ведьма!»

– Я что-то тебе покажу,– грит она, для этого они и бодрствуют в этот безбожный час, прижавшись друг к другу и держась за руки.– Теперь посмотри,– шепчет Гели,– вон туда.

Когда свет солнца падает им в спину, почти под прямым углом, это самое что-то начинает проступать на жемчужном поле облака: две гигантские тени, отбрасываемые на много миль над землёй, поверх Клаустал-Целлерфелд, мимо Зесена и Гослара, вытягиваясь к Веслеру... – «Охренеть»,– Слотроп малость ошарашен: «Это же Призрак». Такое же можно наблюдать с вершины Грейлок в Бёркшире. Но здесь это называется Brockengespenst.

Тени богов. Слотроп возносит руку. Его пальцы покрывают города, его бицепсы величиной с провинции—конечно же он возносит руку. А что ещё от него ждать? Руко-тень обгоняет радуги, продвигаясь с востока охватить Гётинген. Причём тени необычные— трёхмерные тени, загораживают Германский восход, да Титаны тоже должны были жить в этих горах или под ними... Не вписываются совершенно. Ни одна река не в силах понести. Ни к одному горизонту нет доверия, что тот может длиться до бесконечности. Ни одного дерева, чтобы смог взобраться. Ни одного длительного путешествия… остались лишь их чёткие силуэты, озарённые раковины ничком поверх туманов, среди которых движутся люди...

Гели вскидывает ногу словно танцовщица, а голову склоняет набок. Слотроп выставляет свой средний палец к западу, стремительный палец затемняет три мили облаков в секунду. Гели хватает его за хуй. Слотроп склоняется куснуть её титьку. Они громадны, танцуют по всей площадке обозримого неба. Он лапает её под юбкой. Она обвивает ногой одну из его. Спектры хлещут от красного до индиго, потоком прилива, безмерные, по всем краям. Там под облаками всё так же тихо, и затерянно, словно Атлантида.

Однако Brockengespenstphänomen ограничен хрупким интерфейсом рассвета, и вскоре тени начинают съёживаться обратно к своим владельцам.

– Слышь, а тот Чичерин когда-нибудь—

– У Чичерина слишком много других дел.

– О, ну а я, типа, трутень или вроде того.

– Ты другой.

– Ну-у-у… ему нужно увидеть это.

Она с любопытством взглянула на него, но не спросила почему—её зубы прижали нижнюю губу и warum (врум, звучит у Пластикмэна) остался пойманным в её рту. Тоже неплохо. Слотроп и сам не понимает почему. Ничем не сможет помочь, если кому-то вздумается расспросить. Прошлой ночью он и Гели наткнулись на пост Schwarzkommando возле одного из входов в старую шахту. Иреро допрашивали его не меньше часа. О, просто брожу тут, знаете ли, высматриваю что-нибудь необычное, так называемое «чисто человеческое  любопытство», конечно, увлекает, нам же всегда интересно чем вы, ребята, занимаетесь… Гели хмыкала в темноте. Её они должно быть знают. Не задали ей ни одного вопроса.

Позже, когда он начал у неё выспрашивать, она, оказывается, толком и не знает что за дела у Чичерина с Африканцами, но что бы там ни было, крутятся они бойко.

– Всё из-за ненависти, ясное дело,– говорит она.– До того глупо. Война закончена. В этом нет не политики, и это не пошёл-бы-ты-братишка-нахуй, а просто давняя, без примесей, личная ненависть.

– Тирлич?

– По-моему, да.

На Брокене оказались как Американские, так и Русские войска. Гора лежит на будущей границе Советской зоны оккупации. Кирпич и штукатурка развалин радиотранслятора и туристического отеля громоздились чуть выше, сразу за светом костра. Тут всего пара взводов. Никого выше Сержантов. Все офицеры внизу, в Бад Гарцбурге, Халберштадте, каком-нибудь удобном месте, в попойках и ебле. На Брокене чувствуется определённое недовольство, но парням понравилась Гели, а Слотропа они стерпели, но главная удача, тут, похоже, ни души из Артиллерии.

Однако, это всего лишь краткий передых. Майор Марви скрежещет зубами по всему Гарцу, доводя до сердечного приступа канареек, тысячами, и те шмякаются жёлтыми стаями с деревьев брюшками кверху, пока он бесчинствует с воплями Схватить Агликашку х’соса мне похер сколько требуется людей хоть и ёбаная дивизия, усёк шо те  сказано? Просто вопрос времени, но он снова возьмёт след. Он чокнутый. Слотроп малость того, но не настолько—тут натуральный сдвиг, это преследование Марви. Возможно даже… ага, ему действительно пришла эта мысль—не заодно ли Марви с молодцами из Ролс-Ройса, что подстерегали его в Цюрихе? Может быть, их связям нет предела. Марви вась-вась с Джи-Элом, а это деньги Моргана, а деньги Моргана имеются и в Гарварде и на все сто пересекаются где-то с Лайлом Блэндом... кто они, а? что нужно им от Слотропа? Он уже знает наверняка, что тот Цвитер, чокнутый Нацисткий учёный, один из них. А тот добрый старичок профессор Глимпф нарочно дожидался внизу в Миттельверке, подхватить Слотропа, когда покажется. Исусе. Если б Слотроп не улизнул, когда стемнело, обратно в Нордхаузен к Гели, они б его наверняка уже схватили, избили, а может и прикончили б.

Перед спуском с горы, им удалось выцыганить шесть сигарет и пару сухих пайков у часовых. Гели знает, что у её друга есть друг на ферме в Голден Ауэ, энтузиаст воздухоплавания на воздушных шарах по имени Шнорп, который направляется в Берлин.

– Но мне не надо в Берлин.

– Тебе надо туда, где нет Марви, Liebchen.

Шнорп сияет, вполне рад компании, сам только что из местного военторга с охапкой белых плоских коробок, товар, который он собирается толкнуть в Берлине: «Без проблем»,– говорит он Слотропу,– «не беспокойся. Я добирался так сотни раз. К воздушному шару никто не цепляется».