великие творения
                   былого

Вскоре они стали заворачивать к морю. Свинье, похоже, охота проверить куда она путь держит. Очень далеко над другой дорогой, висит громадная туча пыли, может быть, Русская колонна на лошадях. Подрастающие аисты пробуют свои крылья над полями и копнами. Верхушки одиночных деревьев нерезко-зелёные, словно случайно смазаны рукавом. Коричневые ветряные мельницы вертятся на горизонте, над милями красной земли вперемешку с соломой.

С наступлением ночи они зашли в полосу леса. Туман заползает в низины. Заблудившаяся недоенная корова жалуется где-то в темноте. Свинья и Слотроп укладываются спать между сосен увешанных обрывками фольги, туча Британского окна ссыпанная для отвода глаз Германских радаров в давнишнем рейде, целый лес Рождественских деревьев, мишура рябит под ветром, отблескивает светом звёзд, безмолвное, льдисто-холодное поле пламенеющих крон над их головами всю ночь. Слотроп часто просыпается, видит, что улёгшаяся на хвое свинья присматривает за ним. Не так, чтоб из-за какой-то опасности или взвинченных нервов. Наверное, она решила, что за Слотропом нужен присмотр. В свете от фольги она такая гладкая вся и выпуклая, щетина смотрится ровной, как пух. Похотливые мысли проскальзывают на ум Слотропа, маленькая странность тут, знаешь ли, хех-хе, ничего такого, с чем он не справился бы... Они засыпают под наряженными деревьями, свинья бродячий восточный волхв, Слотроп в его костюме, пёстрый подарок дожидающийся утра и младенца, которому он достанется.

На следующий день, около полудня, они заходят в медленно увядающий город, одинокий на Балтийском побережье и гибнущий из-за отсутствия детей. Знак над городскими воротами из перегоревших лампочек и пустых электропатронов складывается в цвёльфкиндер. Громадное колесо обозрения, доминирующая примета на много миль вокруг города, малость перекосилось, угрюмая старая экономка, солнце высвечивает длинные полосы ржавчины, бледное небо сквозь железную обрешётку, что роняет свою длинную перекошенную тень в тёмно-фиолетовое море. Ветер испускает кошачьи призывы в и из лишённых дверей домой и залов.

– Фрида,– зовёт голос из синей тени позади стены. Хрюкая, ухмыляясь, свинья полнится гордостью—смотри, кого я привела домой. Вскоре худой веснушчатый человек, почти лысый: выступает на солнце. Взглянув на Слотропа, нервно, он протягивает руку почесать Фриду за ухом.– Я Пёклер. Спасибо, что привели её домой.

– Нет, нет—она меня привела

– Да.

Пёклер живёт в подвале городского совета. У него есть кофе, вскипающий на полыхающем в плите плавняке.

– Вы играете в шахматы?

Фрида лезет со своими подсказками. Слотроп больше опирается на суеверие, чем на стратегию, всё внимание уделяет защите своих коней, Шпрингера и Шпрингера—готов пожертвовать остальным чем угодно, думает на ход или два вперёд, если вообще думает, попеременно впадает то в долгое летаргическое раздумье, то в идиотическую суетню, что заставляет Пёклера хмуриться, но не беспокоит. Когда Слотроп теряет свою королеву: «Погоди-и-те, минутку-минуточку, так вы сказали Пёклер?»

Вжик мужик выхватывает Люгер величиной с дом—шустряк однако—дуло целит точно в голову Слотропа. На секунду Слотроп, в своём свинском костюме, думает, что Пёклер думает, что он, Слотроп, подурачился с Фридой Свиньёй и тут предстоит свадьба под ружейным дулом, дулом Люгера в данном случае, фраза « в горе и в радости, в здоровье и болезни» заскакивает к нему в мозг прежде, чем Пёклер на самом деле произносит: «Вам лучше уйти. Пара лишних движений и я вас уложу в любом случае».

– Позвольте хотя бы расскажу свою историю,– трещит не умолкая про информацию в Цюрихе, с упоминанием имени Пёклера, про Российско-Американо-Иреровский поиск S-Gerät’а, в то же время думая, типа как параллельно, не был ли прав Оберст Тирлич насчёт того, что становишься аборигеном Зоны—начинает обзаводиться идеями, фиксированными и слегка, ах, эротичными понятиями относительно Судьбы, не так ли, Слотроп? а? прослеживает маршрут в обратном направлении, которым свинья Фрида привела его, стараясь припомнить развилки, где могли бы свернуть в другую сторону...

– Schwarzgerät,– покачивает Пёклер головой,– я не знаю что это такое. Никогда не интересовался. Это действительно всё, что вам нужно?

Слотроп призадумывается. На их чашки с кофе падает свет солнца из окна и отскакивает вверх в потолок, покачивающимися эллипсами синевы. «Не знаю. Кроме той типа личной связи с Imipolex G. . . .»

– Это ароматический полиамид,– Пёклер прячет пистолет обратно под свою рубашку.

– Расскажите мне о нём,– грит Слотроп.

Ну но не раньше, чем он рассказал что-то про Ильзе и её летние возвраты, достаточно для Слотропа, чтобы снова ухватило за шкирку и ткнуло носом в мёртвую плоть Бианки... Ильзе, получившая отца на серебристом пассивном образе Марго Эрдман, Бианка, зачатая при съёмке именно этой сцены, что заполняла мысли Пёклера, когда тот впрыскивал фатальный заряд спермы внутрь—разве могут они быть не одним и тем же ребёнком?

Она всё ещё с тобой, хотя всё труднее различается с течением дней, почти невидима, как серый лимонад в наполненной сумерками комнате… всё же она тут, прохладная и едкая со сладким, ждёт, чтобы проглотил до самых своих глубинных клеток, чтобы стать частью твоих самых горестных снов.

* * * * * * *