великие творения
                   былого

Тут он подымается на ноги, пошатываясь, направляется к двери товарного вагона, что ползёт вверх по склону. Отодвинув дверь в сторону, он выскальзывает наружу—действие, действие—и карабкается по лесенке на крышу. За полметра от его лица, в воздухе висит двойной ряд блестящих ярких зубов. Как раз то, что ему надо. Это Майор Марви из армейской артилерии США, командир Мамочек Марви, самой хитрожопой группы технической разведки на всё эту ёбаную Зону, мистер. Слотроп может называть его Дуэйн, если хочет. «Распробуги всю их вуги! Зацени этих джунглевых зайчиков прям ото в следусчем вагоне! Ни себе хохо!»

– Погоди-ка,– грит Слотроп,– я похоже чёй-то проспал или ещё чего.– Этот Марви жирный-прежирный. Штаны заправлены в начищенные ботинки, валик жира свешивается поверх армейского ремня, на котором он держит свои солнцезащитные очки и кольт .45, волосы прилизаны назад, глаза как предохранительные клапаны, что таращятся на тебя как только—вот как сейчас—давление у него в голове зашкаливает.

На попутном П-47, он прилетел из Парижа в Кассель, пересел на этот поезд к западу от Хайлигенштадта. Его место назначения Миттельверке, как и у Йана Скафлинга. Надо скоординироваться с каким-то проектом Гермес парней из Дженерал Электрик. Конечно же, действуют ему на нервы, те негры по соседству. –«Эй, можешь сделать неплохую статью. Предупреди своих дома».

– Военнослужащие?

– Нет блядь. Капустники. Юго-Западные Африканосы. Вроде того. Так говоришь, ты не знал? Да брось. О. Разведка Англикашек мало ела каши, хахахах, без обид, сам знаешь. Я думал всем известно.– Тут следует крутая побасенка—похоже, состряпанная при ВКОЭС, фантазиям Геббельса не хватало такой разухабистости, те не улетали дальше Альпийских Редутов и тому подобного—про планы Гитлера установить Нацистскую империю в чёрной Африке, но планы ухнули, когда старый вояка Паттон отшиб Роммелю задницу в пустыне: «Получите вашу жопу, Генерал»: « Ach du lieber! Mein Arsch! АГА—хахаха...»– комически хватается за свои широкие штанины сзади. Вопщем, чёрным кадрам уже ничто не светило в Африке, остались в Германии как эмиграционное правительство даже без официального признания, как-то прибились к артиллерии Германской армии и очень скоро обучились запускать ракеты. А теперь просто болтаются без дела. Дикие. Не были интернированы как военнопленные и даже, как известно Марви, не разоружены. –«Мало нам забот с Русами, Лягушатниками, Англикашками—уй, извини, приятель. Так теперь ещё влупились не просто в ниггеров, а в ниггеров Капустников. Охренеть, Исусе. После Дня Победы почти везде, где была ракета, встретишь ниггера. Никогда чтоб вся батарея из одних буги-вугов, даже Капустники не настолько тупые! Одна батарея это 81 человек, плюс всё её обеспечение, тут тебе и управление стартом, и электричество, и топливо, охранение тоже—кореш, это получилася б целая куча ниггеров в одном месте. И что они, всё так же поразбросаны, как раньше? Вот узнай и заимеешь полную сенсацию, друг. Патамушша, если они теперь соберутся вместе, будет бааальшущая беда! В том вагоне их не меньше как дюжины две—прямо там, слушай. А и они едут в Нордхаузен, приятель!»– толстый палец тычет в грудь на каждое слово,– «а? И шо по-твоему они задумали? Знаешь шо я думаю? У них есть план. Да. Думаю нащот ракет. Не спрашивай как, ну, просто вот сердцем чую. А и сам знаешь, это жуть как опасно. Нельзя им доверять— С ракетами? Они ж как дети, их раса. Мозги мельче.

– Зато наше терпение,– добавляет спокойный голос из темноты,– необъятно, хотя, пожалуй, не безгранично.– С этими словами, высокий Африканец с широкой длинной бородой подступает и сошвыривает толстяка Американца, который успевает кратко вскрикнуть, слетая с крыши. Слотроп и Африканец прослеживают, как Майор скатывается с насыпи, отстав от поезда и, колеся руками-ногами, пропадает из виду. Ели толпятся на холмах. Ущербная луна взошла над зазубренным кряжем.

Человек представляется как Оберст Тирлич, из Schwarzkommando. Он просит извинить его за проявленную несдержанность, замечает нарукавную повязку Слотропа и отказывается давать интервью прежде, чем тот успел и сказать хоть слово: «Статьи не получится. Мы такие же перемещённые лица, ПеэЛы, как и все остальные.

– Майора, похоже, беспокоило, что вы направляетесь в Нордхаузен.

– С Марви одни беспокойства, это точно. Всё же он не настолько большая проблема как... – Он всматривается в Слотропа.– Хмм. А вы действительно военный корреспондент?

– Нет.

– Независимый агент, я полагаю.

– Не уверен насчёт «независимого», Оберст.

– Но вы вот независимый. Мы все тут свободны. Увидите сами. И очень скоро.– Он шагает прочь по хребту товарного вагона, помахав на прощанье.– Очень скоро…

Слотроп сидит на крыше, почёсывает свои босые ноги. Друг? Добрый знак? Чёрные ракетчики? Что блядь за головоломки?

Утром Нордхаузен: пастбище зелёный салат, хрусткий, в каплях дождя. Всё свежо, промыто. Гарц горбится со всех сторон, тёмные склоны доверху в бороде из елей, пихт, лиственниц. Дома с высокими фронтонами, лужи воды с отражением неба, грязь на дорогах, Американские и Русские военные валят в и из кабаков и импровизированных магазинчиков, у каждого на боку пистолет. Луга и бессвязные клинья на склонах гор истекают пёстрым светом, покуда дождевые тучи продвигаются над Тюрингией. Замки унасестились высоко над городами, заныривая и всплывая из разорванных туч. Старые лошади с ошмётками грязи на узловатых коленях, коротконогие и широкогрудые, напрягают шеи в хомутах сдвоенных запряжек, тяжёлые подковы всплескивают букеты грязи каждым мокрым шлёпом, от виноградников к кабакам.

Слотроп забредает в лишённую крыш часть города. Старики в чёрном поторапливаются меж стен, как летучие мыши. Магазины и дома тут давно разграблены рабами-рабочими освобождёнными из лагеря Дора. Целая куча этих педиков всё ещё тут с корзинами и розовыми треугольниками по статье 175, увлажнённо выглядывают в дверные проёмы. Из выступающей, лишённой стекла витрины магазина одежды, в сумраке позади пластмассового манекена, лысого, опрокинутого, вскинувшего к небу руки с пальцами скрюченными для букета или фужера, которые ему уже никогда не держать, Слотроп слышит пение девушки. Подыгрывает себе на балалайке. Одна из тех грустных парижских песенок на три-четверти.