великие творения
                   былого

Среди груза, направляемого вдоль берега, шесть девушек хористок, разодетых в перья и блёстки, под старыми пальто из сукна, чтобы не занимать мест для складирования, небольшой состав музыкантов для оркестровой ямы, в различных стадиях алкоголичной дрёмы, много-премного ящиков водки, и группа дрессированных шимпанзе. Мореходно-пиратская мать Отто застукала одного из этих шимпов в рубке рулевого, и у них там разборка, Фрау кроет его бранью, а шимп время от времени реагирует попыткой смазать её по сусалам своей болтающейся кожурой банана. Язвенник импрессарио Е. Б. М. Хафтунг пытается привлечь внимание Отто. За ним устоявшаяся репутация обращаться не к тому, к кому надо бы: «Это же там Вольфганг! Он её убьёт!» Вольфганг его призовой шимп, малость неустойчивый, неплохо пародирует Гитлера, но не способен надолго сосредоточиваться.

– Ну, – невразумительно, – тогда ему лучше не связываться с моей мамашей.

В обрамлении её косоугольного проёма, намного заметнее насколько всеобъемлюще присутствие тут этой старухи: она склоняется, приговаривая, широкая сладкая улыбка зубаста, как только может быть, прямо на того Вольфганга, воркуя ему: «Deine Mutter. . .»

– Слышь, она ж в жизни не видала этих зверюк,– Слотроп оборачивается к Отто, огорошив юнца выражением полнейшего, ну скажем, дружественного душегубства на лице,– так же ж?

– Ах, она полный фантасти́к. Инстинктом чувствует— как лучше оскорбить кого угодно. И неважно живое или растительное — однажды я видел даже как она материт скалу.

– Да, ладно —

– Правда! Ja. Здоровенная глыба фельзитового выброса, в прошлом году, у берегов Дании, крыла вдоль и поперёк, – он вот-вот впадёт в приступ того унылого хохота, который мы предпочитаем сдерживать, – всю её кристаллическую структуру, минут двадцать без передышки. Невероятно.

Хористки уже вскрыли один ящик водки. Хафтунг, причёсывая волосы, которые на темени растут лишь в его воспоминаниях, бросается туда наорать на них. Мальчики и девочки, всех возрастов, оборванные и тощие, тянутся поперёк носа, затаскивая груз. На фоне чистого неба, шимпы скачут по реям и антенне, над ними проскальзывают чайки и глазеют. Ветер поднимается, скоро белый барашек, на гребне той или другой волны, забежит в гавань. Каждый ребёнок тащит мешок или ящик иной формы, цвета и размера. Шпрингер стоит тут же, пенсне пристёгнуто перед его агатовыми глазами, сверяясь со списком в своём зелёном марокканском блокноте, улитки в чесночном соусе, один брутто… три ящика коньяка… теннисные мячи, две дюжины... одна Виктрола… фильм, Везунчик Пьер разбушевался, три катушки… бинокли, шестьдесят… наручные часы… u.s.w., по птичке каждому ребёнку.

Вскоре всё было убрано под палубу, шимпы уснули, музыканты проснулись, девушки окружают Хафтунга, обзывают его и щиплют за щёки. Отто идёт вдоль борта, втаскивает концы отчаленные детьми. Как только сброшен последний, его причальная петля ещё летит, как обрамление чайной капли заглатываемой панорамы Свинемюнде, Фрау Гнаб, почуяв ступнями волю от швартовки, ложится на курс в своей обычной манере, чуть не выронив шимпанзе за корму и завалив полдюжины красоток Хафтунга на палубу привлекательным клубком ног, задниц и титек.

Боковые течения сносят пришедший в движении корабль через расширяющуюся воронку Свина, к морю. Всё ещё за волноломом, где проломы пробомбленные весной пенятся и вытарчивают, Фрау Гнаб, не меняя выражения лица, вертит свой руль на стовосемдесят, прёт на паром из Засница, уворачивается в последний момент, квохча над пассажирами отшатнувшимися от поручней, что поразевали рты ей вслед: «Пожалуйста, Мам», – молчун Отто жалобно в окно рулевой рубки. В ответ, добрая женщина заводится реветь кровожадный

После чего она вцепляется в своё рулевое колесо и добавляет ходу. Теперь они стремглав прут в борт полузатонувшего сухогруза: чёрное вогнутое железо в мазках красно-свинцового, каждая заржавелая заклёпка и проломленный лист надвигаются, нависают — Эта женщина точно неуравновешенная. Слотроп зажмуривается и хватается за одну из хористок. Под «эгей!» из рулевой рубки, судёнышко круто уваливает вправо, избежав столкновения на какую-нибудь пару слоёв краски. Отто, в нахлынувших грёзах о смерти, ошалело рысит мимо выпрыгнуть за борт: «Такое у неё чувство юмора», – сообщает он по пути. Слотроп успевает ухватить его за свитер, а девушка вцепляется сзади в полу вечернего пиджака на Слотропе.

– Она затевает что-то не очень законное, – Отто минутой позже, переведя дух, – будьте начеку. Я не знаю что с ней делать.

– Бедный мальчик, – улыбается девушка.

– О, – грит Отто.

Слотроп оставляет их, всегда рад видеть, что молодые люди симпатизируют друг другу, и присоединяется к фон Гёлю и Нэришу на корме. Фрау Гнаб сделала, крутой поворот оверштаг к северо-западу. Вскоре она идут вдоль береговой линии бело-полосой соле-пахучей Балтики.

– Ну. И куда мы теперь, братва? – хочет знать повеселевший Слотроп.

Нэриш молча вылупился: «Это остров Юзедом», – поясняет фон Гёль, мягко, – «С одной стороны он омывается Балтийским морем. Кроме того его обтекает пара рек. Те называются Свин и Пене. Мы вышли из реки Свин. Мы были в Свинемюнде. Свинемюнде означает ‘устье реки Свин’».

– Ладно. Ладно.

– Мы направляемся вокруг острова Юзедом в место, являющееся устьем реки Пене.

– Попробую угадать… значит то место будет называться Перемюнде, верно?

– Очень хорошо.

– Ну и? – Следует пауза.– О. О, то самое Пенемюнде?

Нэриш, оказывается, работал там. Теперь появится возможность аиметь некоторое представлеие о Русских оккупантах там.

– А ещё там была фабрика производства жидкого кислорода, на которую я имею виды, заодно, – Шпрингер и сам уже пониил планку выспренности выражений. – Я собирался наладить производство — мы всё ещё прощупываем насчёт той в Фолькенроде, в бывшем Институте Геринга.

– Есть ещё куча ЖК генераторов вокруг Нордхаузен, – Слотроп старается быть полезным.

– Благодарю. Те достались Русским, если помните. В том-то и проблема: не будь это настолько глубоким противоречием Природе, я бы сказал, что они не знают чего хотят. Дороги на восток забиты день и ночь грузовиками Русских, битком с матчастью. Добычей любого сорта. Но без чёткой упорядоченности пока что, кроме простого обдирай-и-отправляй-додому.

– Охренеть, – Слотроп-всезнайка на это, – так по-вашему, они нашли уже тот S-Gerät, а, мистер фон Гёль?

– А, умно́, – сияет этот Шпрингер.

– Он человек от ОСС, – стонет Нэриш, – говорю тебе, надо от него избавиться.

– S-Gerät идёт нынче за £10,000, половину вперёд. Интересуетесь?

– Не-а. Но я точно слыхал в Нордхаузене, что он у вас.

– Неверный слух.

– Герхардт —

– Он в порядке, Клаус. – Взгляд, с которым Слотроп уже сталкивался, так продавец автомобилей сигналит своим напарникам тут нарисовался полный идиот, Леонард, смотри не спугни его, ладно? Мы специально распустили этот слух в Штеттине. Проверить, как отреагирует Полковник Чичерин.

– Блядь. Опять он? Уж этот среагирует, будьте уверены.

– Ну вот это мы и хотим узнать сегодня в Пенемюнде.

– Ё-моё, – и Слотроп пересказывает о поимке в Потсдаме, и что, по мнению Гели, Чичерина интересует не столько запчасти Ракеты, как расправа с Оберстом Тирличем. Если это как-то зацепило двух чёрнорыночников, виду они не подали.

Разговор перетёк на что-то типа тех вольных, многоимённых пересказов, которыми мать Слотропа Нэйлин любила занять себя во второй половине дня — Хелен Трент, Стелла Даллас, Мэри, Благородная Жена за Кулисами...

– Чичерин сложный человек. Это почти как если… он думает, что Тирлич как бы… другая часть его — чёрная версия чего-то сидящего внутри него самого… Что-то, что ему нужно… ликвидировать.

Нэриш: Ты считаешь тут может быть какая-то… какая-то политическая причина?

Фон Гёль: (покачивая головой) Я просто не знаю, Клаус. После того случая в Центральной Азии —

Фон Гёль: Да. Киргизский свет. Знаешь. Забавно, что он постоянно не хотел, чтобы его считали империалистом —

Нэриш: Никто из них не хочет. Но эта девушка...

Фон Гёль: Малышка Гели Трипинг. Та, что считает себя ведьмой.

Нэриш: Но ты действительно думаешь, что она пойдёт на этот — этот её план, заполучить Чичерина?

Фон Гёль: Я думаю… Они… да...

Нэриш: Но, Герхардт, она же его любит.

Фон Гёль: Он не устраивал свиданий с ней, не так ли?

Нэриш: Ты же не хочешь сказать, будто —

– Слышь, – взборматывает Слотроп, – что за околесицу вы тут плетёте, вообще?

– Паранойя, – Шпрингер огрызается досадливо (как люди огрызаются, когда их отрывают от увлекательной игры). – Тебе этого не понять.

– Ну ызвиняюсь, надо отойти проблеваться, – классычная реплыка среди чарующей школы лохов, типа этого Тактичного Тайрона тут у нас, и довольно-таки продвинутый способ для суши, но только не тут, где Балтика не позволяет не укачаться до тошноты. Шимпы хором блюют накрывшись брезентом. Слотроп присоединился к группе музыкантов и девушек-хористок вдоль поручня истомлённой жалкой участью. Они проводят ему иструктаж основ типа не блевать против ветра и выжидать момент, когда борт качнётся ближе к волнам, Фрау Гнаб выражает надежду, что тут никто не заблюёт её корабль, щерясь ледяной улыбкой д-ра Мабуса в какой-нибудь из его особенно удачных дней. Её слышно из рулевой рубки теперь, где она по новой завелась выть свой Морской напев: «Öööööö», – подпевает Слотроп, свесившись за борт.