великие творения
                   былого

Это рассвет из книжки картинок-для-раскраски, очень синее небо с ярко розовыми облаками в нём. Грязь по камням мостовой настолько гладкая, что отражает свет и шагаешь уже не по улице, а вдоль длинных полос сырого мяса, зарез вервольфа, филей Зверя. У Чичерина большая нога. Гели пришлось в носки его ботинок обрывки старой сорочки, чтоб обувь подошла Слотропу. Постоянно уворачиваясь от джипов, десятитонных грузовиков, Русских верховых, он, наконец, подобран 18-летним Американским младшим Лейтенантом на сером штабном Мерседесе без единого живого места, всё сплошь вмятины. Слотроп топорщит усы, держит повязку на виду, чувствует себя в круговой обороне. Солнце уже пригревает. Горы полнятся запахом вечнозелёных. Этот старлей за рулём служит в танковой роте, назначенной в охранение Миттельверке, вряд ли, по его мнению, у Слотропа могут возникнуть малейшие проблемы с доступом внутрь. Англичане из СПОГ побывали тут и уехали. На текущий момент, люди из Артиллерии Американской армии пакуют и вывозят части и инструменты для одной сотни А4. Большой шухер: «Хотят увезти всё прежде, чем придут Русские  сменить их». Междуцарствие. Гражданские и бюрократические шишки являются каждый день, высокопоставленные туристы, поглазеть и повосторгаться: «По-моему, они ещё ни перед кем так не выпендривались. Не знаю как назвать. Типа толпы клоунов. Нечего им больше делать кроме как устроить тут тусовку. Большинство приезжают с камерами. Вижу, у тебя нету. На въезде дают напрокат, если нужно».

Один из множества торгашей, Жёлтый Джеймс повар, обзавёлся крутой сэндвичной тележкой, эхом разносятся в туннелях его зазывы: «Налетай-покупай! Горячие-холодные-да-зеленью-приправлены!» И уже через пять минут жиром заляпаны очки у половины этих прожорливых тупиц. Ник де Профундис, вальяжный алкаш из их роты, преобразился всем на удивление, обернувшись, после визита в телефонную подстанцию на заводской территории, в энергичного предпринимателя торгующего сувенирами А4: мелкие предметы, что можно прицепить на связку ключей, на защёлки для денег или, скажем, как брошка для самалуччей девушки, что дожидается дома, медные чашечки из камер сгорания для зажигания благовоний, симпатичные шариковые подшипники от сервомоторчиков, а самым ходким товаром этой недели, похоже, станут жёлуди диода SA 100, миленькие крохотные смесительные клапаночки выдранные из приборов Телефункена, и более редкие SA 102, которые, разумеется, идут дороже. Завёл бизнес и «Микро» Грэхем, тот отпустил бакенбарды и выжидает в Штольнях, куда забредают отбившиеся простофили-посетители: «Псст!»

– Псст?

– Ладно, забудь.

– Ну теперь мне уж и любопытно стало.

– Подумал вы любитель острых ощущений. Хотите ознакомительный тур?

– Я-я только на секунду отошёл. Правда, я уже обратно иду…

– Малость скучновато, нет?– Прилипчивый Микро придвигается к своей намеченной мишени.– Никогда не задавались вопросом: «А что тут делалось на самом деле?»

Посетитель, готовый выложить экстравагантную сумму, редко останется разочарованным. Микро знает потайные двери в каменные коридоры, что тянутся в Дору, концлагерь рядом с Миттельверке. Каждый экскурсант получает отдельный электрический фонарь. Следует поспешная краткая инструкция как вести себя при встрече с покойниками: «Помните, они тут постоянно начеку. Когда Американцы освободили Дору, остававшиеся в живых заключённые затеяли грабёж материалов—громили всё, ели-пили до блевоты. к другим приходила Смерть подобно Американской армии и освобождала их духовно. Так что они способны буйствовать спиритически, сейчас. Сдерживайте свои мысли. Сохраняйте естественное равновесие ума для противодействия. Они используют ваше состояние неуравновешенности, помните об этом».

Популярностью среди посетителей пользуется элегантный гардероб Raumwaffe, космические скафандры разработанные знаменитым военным кутюрье Хайни из Берлина. Мало того, что имеющиеся в коллекции костюмы способны вскружить задорные головы юных знатоков космических оперетт, вплоть до самых кончиков ногтей на их ногах с мелькающим телеизображением странной раскраски, Хейни подумал даже о шелках для забавных космо-жокейчиков ( Raum-Jockeier) с их электрическими хлыстами, которые однажды в будущем начнут носиться по ту сторону мерцания защитного барьера Ракетен-Штадта, верхом на «лошадях» из полированных метеоритов, с одинаково стилизованной мордой у всех (резко контрастная маска лошади, преследующей тебя, подчёркнуты её обезумелые глаза, зубы, темень под её задницей…),   в движение приводят газами, что вырываются в виде пердежа из их хвостовых оконечностей—юные знатоки дружно хихикают при этом банно-ванном моменте, и замедленно, поскольку тут не более, чем намёк на обычную силу притяжения, переходят, с подскоком, от каждого лучится яркий отсвет флуоресцентных пластиков, обратно в Вальс, в странно всеобщий Вальс Будущего, чуть тревожаще шершавый диссонанс хорала проступает сейчас в кружащем молчании лиц, в обнажённых лопатках спин, что  вскинуты так по космо-Венски, до того утыканы грядущим Завтра...

А вот вам—Космические Шлемы! Поначалу   можно обеспокоиться, заметив, что они смоделированы из черепов. Во всяком случае, верхний купол этого отталкивающего головного убора явно череп некоего человекообразного создания, скроенный в преувеличенном размере… Возможно Титаны жили в недрах этой горы и черепа их пособирали словно гигантские грибы… Глазницы оборудованы линзами из кварца. Снабжены скользящими фильтрами. На месте носовой кости и верхних зубов размещён полный прорезей и металлических решёточек дыхательный аппарат. Соответствуя челюсти, встроена секция, почти что гульфик для лица, снабжённый возможностью радиосвязи, что выпирает вперёд в чёрную фатальность. Для пары дополнительных ощущений вам позволят продеть голову в один из этих шлемов. Охваченный жёлтыми полостями, глядя через глазницы отрегулированные под усреднённое зрение, слыша звук собственного дыхания пришепётывающего в изнанках костяной структуры, ты уже не можешь полагаться на то, что считал своим вполне уравновешенным умом. Отсек, в котором размещались Schwarzkommando, перестаёт уже казаться увлекательной повестью о дикарях-туземцах, которые обзавелись замашками 21-го столетия. Молочные калабаши оказываются просто изделиями из пластика. На том месте где, согласно преданию, Тирлич поимел своё Озарение в ходе подмоченного сна о его совокуплении со стройной белой ракетой, осталось тёмное пятно, чудесным образом мокрое до сих пор, и пахнущее, насколько понимаешь, как и положено пахнуть сперме—но, в сущности, больше смахивает на запах мыла, или отбеливателя. Настенная живопись теряет свою нарочито примитивную размашистость и приобретает элементарную объёмность, глубину и яркость—преображается, по сути, в диорамы на тему «Обетование Космических Путешествий». В освещении резко карбидным светом, что шипит и пахнет затхлостью дыхания кого-то очень тебе знакомого, зрелище буквально  приковывает твой взор. Спустя несколько минут начинает различаться даже некое движение далеко внизу, на безмерно возрастающих расстояниях: да, мы сейчас зависли на заключительном отрезке нашей траектории в Ракетен-Штадт, трудная ночь магнитной бури позади, извилистые потоки всё ещё мерцают сквозь нашу сталь, как дождевые капли прижавшиеся к ветровому стеклу автомобиля… да, это Город: беспомощные «Бож-же!» и «Ну, это что-то!» замирают эхом, пока мы толпимся у расцветающего окна в этом подземелье соли... Странно, но тут нет симметрий, которые нас программировали ожидать, никаких обтекаемостей, заокругленных углов, пилонов, или упрощённо солидных геометрий официального ви́дения вообще—всё подобное  для бюрократов на Экскурсии по нумерованным Штольням. Нет, зтот Ракетоград, так обелело освещённый среди спокойной тусклости пространства намеренно спланирован Избегать Симметрии, Позволять Усложнённость, Внушать Ужас (из Преамбулы к Основам Машинизации)—и здесь туристам приходится увязывать весь вид с содержимым памяти о прошлом: их  и планеты—обратно к разбитой бутылке вина в раковине, взъерошеношишечные сосны обошедшие Смерть на тысячелетия, бетонные шоссе покинутые десятилетия тому назад, причёски конца 1930-х, молекулы индиго, особенно индиго полимеров, как в Imipolex G—Постой—кто из них только что подумал это? Смотрители, сфокусироваться на нём, да скорей же—

Но цель ускользает: «У них там внизу своя охрана»,– говорит старлей Слотропу,– «мы тут только для Охраны Поверхности. Отвечаем лишь до Штольни Ноль, Энергия и Свет. Нам тут лафа по полной». Жизнь хороша и никого особо так не тянет на передислокацию. Есть fräuleinы для ебли, к тому же ещё и готовят тебе и обстирывали. Он может дать Слотропу наводку к шампанскому, мехам, камерам, сигаретам... Не может быть, чтобы того интересовали только лишь ракеты, ладно, брось, это уже сдвиг по фазе. В чём он прав.

Один из самых сладостных плодов победы, после возможности отоспаться и пограбить, это ещё и случай начхать на все запрещающие парковку знаки. Вокруг сплошь перечёркнутые «Р» в кружках, прибиты к деревьям, прикручены к проволоке, однако, въезд к основному туннелю наглухо блокирован машинами, когда туда же подкатил помятый Мерседес: «Блядь»,– орёт юный танкист, глушит мотор и оставляет Немецкую двухместку как попало на грязи широкой подъездной площадки. Ключ тоже оставлен в машине, Слотроп учится подмечать подобные мелочи...

Вход в туннель исполнен в виде параболы. Манера Альберта Спира. Кое-кого в тридцатые тянуло на параболы, и тогда же Альберт Спир заведовал Новой Германской Архитектурой, а затем он вырос до Министра Боеприпасов, номинально главного заказчика А4. Эта здешняя парабола стала плодом вдохновения ученика Спира по имени Этцель Ольш. Он замечал эту параболическую форму на переездах Аутобана, спортивных стадионах u.s.w., и подумал, что это самая современная вещь, какую он когда-либо видел. Представьте его изумление, когда он узнал, что парабола является также формой предполагаемого пути ракеты в пространстве. (На что он, фактически, сказал: «О, прекрасно».) А такое имя дала ему его мать, назвав первым именем Атиллы Гунна, хотя никто так и не узнал почему. У его параболы высокий взлёт и железнодорожные поезда проходят снизу, сталь в тень. Камуфляжная сеть на шесте для свёртывания её обратно. Гора уходит склоном вверх, тут и там проступает камень среди кустов и деревьев.

Слотроп предъявляет своё супер-дуперское удостоверение от ВKСЭС, подписанное самим Айком и с даже более подлинной подписью Полковника во главе «Специальной Миссии V-2» в Париже. Фирменное блюдо кухни Ваксвинга. Вторая рота 47-го мотострелкового полка 5-й мотострелковой дивизии, похоже, занята ещё чем-то помимо охраны территории. Слотропу кивнули, чтоб проходил. Много беготни, затяжной разговорной манеры и юмора в стиле кантри вокруг. Должно быть, кто-то колупался в носу. Спустя пару дней Слотроп обнаружит засохший кусок сопли на карточке, кристально коричневая виза Нордхаузена.

Внутрь, мимо караульных башен с белым верхом. Где-то, лязгая цепью, захлопывается кузов грузовика. Между разъезженных  колей, в местах повыше, кряжи грязи начинают подсыхать на солнце, светлеть и крошиться. Неподалёку громкий зевок пробуждения и долгий гудок локомотива вырывается на волю. Внутрь, мимо кучи светлых металлических сфер в дневном свете, с комичной надписью ПЛИЗ НЕ СТЫРИВАЙ КИСЛАРОДНИ БАЛОНИ, А? с каких пор, с каких пор начал затрухивать эту страну... Внутрь, под параболу и в толщу горы, солнечный свет исчезает, в холод, тьму, в долгие перекаты эха Миттельверке.

Существует не-такое-уж-редкое расстройство личности именуемое Таннхаузеризм. Некоторые из нас любят оказаться затерянными в недрах гор, и не всегда ради лишь вставших торчком ожиданий—Венера, фрау Хольда, её сексуальные услады—нет, многих манят, в сущности, гномы, создания мельче тебя, манит тягучее, словно в склепе, временя, в ногу с твоей прогулкой покрывшись капюшоном тут, внизу, не спеша, через дворы длящиеся миля за милей, без боязни заблудиться… вдали от людских взглядов… даже Миннезингеру нужно порой побыть одному… долгие укрощённые прогулки пасмурного дня… уютность замкнутого места, где все в полном согласии относительно Смерти.

Слотропу известно это место. Не столько по картам, которые ему пришлось зубрить в Казино, а тем самым знанием, что и у тебя, когда знаешь, что кто-то там есть...

Заводские генераторы всё ещё подают электричество. Редкие голые лампочки выкраивают круги света. Где тьму добывают и перевозят подобно мрамору, там лампочка служит резцом, что выводит её из своей инерции и она становится одной из величайших тайных икон Уничижения, в неисчислимом множестве открываемых Богом и Историей. Когда узники Доры впали в своё беснование, электрические лампочки в ракетных цехах погибли в расправе первыми: прежде еды, прежде восторгов разграбленных из шкафчиков врачей и госпитальной аптеки в Штольне Номер 1, эти хрупкие, беспатронные (в Германии слово обозначающее электрический патрон обозначает также Мать—поэтому ещё и безматерные) образы стали добычей «освобождённых»...

Основная планировка завода явилась ещё одним вдохновение Этцеля Ольша, Нацистским вдохновением, как и парабола, но вместе с тем и символом соответствующим Ракете. Картинка двух букв SS, каждая чуть вытянута в длину. Это два основные туннеля пробурённые на милю с гаком под горой. Либо же изображение лестницы с лёгким S-подобным искривлением, лежащей плашмя: 44 перекладины-Штольни, они же поперечные туннели, соединяют два главных. Пара сотен футов горной породы, в самом глубоком месте, налегают сверху.

Но в форме заложено больше, чем растянутые SS. Подмастерье Хупла прибегает в один из дней сообщить архитектору: «Мастер!»– кричит он: «Мастер!» Ольш занимал квартиру в Миттельверке, отделившись от производства парой частных тоннелей не представленных ни на одном плане этого места. Впадав в грандиозную идею относительно подобающей архитектору жизни на этих глубинах, он уже требовал обращения с титулом «Мастер» от всех своих помощников. И это не единственный его бзик. Последние три проекта предложенные им Фюреру, все визуально были самое оно, в духе Новой Германии, за исключением того, что ни одному из зданий не полагалось стоять. С виду вполне нормальные, они спроектированы падать, подобно заснувшему в опере толстяку, что валится кому-то на колени, как только вколочена последняя заклёпка, сняты последние опалубки с нововоздвигнутой аллегорической статуи. В этом проблема «желания смерти» Ольша, как эти помощнички её называют: ей отведена немалая доля сплетен за едой в отделе снабжения и возле двухлитровых кофейников на сумрачных дворах погрузки камня... Закат давно померк, каждый стол в этом сводчатом, почти наружном зале снабжён своим собственным светом от лампы накаливания. Гномы остаются тут, в ночи, только лишь с их лампочками, сияющими условно, неопределённо… всё это может утонуть во мраке так легко, в любую секунду... Каждый гном работает за отдельной чертёжной доской. Они работают допоздна. Назначен срок—неясно лишь работают ли они сверхурочно, чтобы уложиться в него, или они уже провалили срок и сейчас пашут тут в виде наказания. Из отдельного кабинета, доносится пение Этцеля Ольша. Безвкусная похабщина пивных. Вот он раскуривает сигару. Он, как и гном Подмастерье Хупла, только что к нему вбежавший, оба знают, что это сигара с фейерверком, подложенная в его коробку в виде революционного жеста неизвестными лицами, которым никак не светит придти к власти, так что это не имеет значения—«Стойте, Мастер, не зажигайте её—Мастер, потушите, пожалуйста, это сигара с хлопушкой!»

– Продолжай, Хупла, с информацией, что стала причиной твого довольно грубого появления.

– Но—

– Хупла... – мастерски выдувая клубы сигарного дыма.

– Э-это насчёт формы этих туннелей, Мастер.

– Да, не дрейфь ты так. Я положил в основу дизайна сдвоенный удар молний, Хупла—эмблему SS.

– Но это ещё и знак двойного интеграла! Вы знали это?

– Ах. Да: Summe, Summe, как говаривал Лейбниц. Ну, разве это не—

ТРАХХ.

Хорошо. Однако, гений Этцеля Ольша оказался фатально податливым символизму связанному с Ракетой. В статичном пространстве архитектора, ему, вероятно, приходилось использовать двойной интеграл, время от времени, в начале его карьеры, исчисляя объёмы под поверхностями, чьи уравнения известны—массы, моментумы, центры тяжести. Но столько лет уж миновало с той поры, когда приходилось вдаваться во что-либо столь элементарное. Нынче большая часть его вычислений ведётся относительно марок с пфеннингами, а не с функциями идеалистичных r и θ, наивных х и у... Однако, в динамичном пространстве живущей Ракеты, двойной интеграл имеет иное значение. Тут интеграция оперирует с величиной изменения, так что время отпадает: изменение обездвижено... «Метры в секунду» интегрируются в «метры». Движущаяся машина заморожена, в пространстве, чтобы обернуться архитектурой, вне времени. Никогда не стартовавшее. Никогда не рухнет.