2
В Зоне
В Берлине таких приколов по самую завязку. Вон большой плакат со Сталиным, а Слотроп мог бы поклясться, что это девушка, с которой он встречался в Гарварде, усы и волосы просто случайная косметика, чтоб я лопнул, если это не, как там её звали-то… но прежде чем он толком расслышал бормотание галдящих голосков—скорей же, скорей, щас вот-вот вспомнилось, он уже почти за углом—тут разложены бок о бок эти огромные продолговатые куски теста оставленного доходить под белыми полотнами—братан, до чего же все голодные: одна и та же мысль приходит всем им сразу, ух-ты! Сырое тесто! Буханки хлеба для того чудовища позади… хотя нет, правильно, то было здание, Рейхстаг, значит это не хлеб… тут уже ясно, что это тут тела людей, откопаны из-под сегодняшних развалин, каждое в своём солдатском пердёжном мешке с биркой. Но тут больше, чем просто оптический промах. Они доходят, они пресуществились, а после лета и с наступлением голодной зимы, как знать чем будем мы кормиться под Рождество?
То, чем пресловутая Фемина является для сигарето-толкающих кругов Берлина, Чикаго служит для наркоманов. Однако, если сделки в Фемине заключаются около полудня, этот Чикаго раскочегаривается после начала комендантского часа в 10:00.
Слотроп, Кислота, Труди и Магда заходят чёрным ходом из громадного массива руин и темени с редкими огоньками тут и там, как в глухой сельской местности. Внутри, военврачи и санитары бегают туда-сюда с бутылочками вспушённо-белых кристаллических веществ, с маленькими розовыми таблетками, прозрачными ампулами размером с самокрутку. Оккупационные и рейхсмарки пошелёстывают и прихлёстывают по всей комнате. Увеличенные фотографии Джона Дилинджера, где он позирует со своей мамой, дружками, автоматами, украшают стены. Свет и переговоры приглушены, на случай если нагрянет военная полиция.
На стуле с проволочной спинкой, слегка пощипывая гитару тупыми волосатыми пальцами, сидит Американский матрос смахивающий на орангутанга. В ритме на ¾ и в стиле похуиста, он поёт:
Грёза Наркомана
Прошлой ночью мне приснился сон,
Я в улёте тянул из кальяна
Тут Арабский джин, здоровенный как слон,
Прыг-скок из дыма-тумана:
«Твои желанья исполню я,
Всё, что только захочешь ты»
«Братан»,– говорю,– «директива моя:
Ты добудь-ка мне наркоты».
Улыбнулся, схватил он за руку меня,
Понеслись мы повыше крыш
Оказались в стране, где вместо гор у ручья
Горою был сложен гашиш!
А в ручье том журчал морфин,
А деревья расцветали таблетками:
Рамилар, ноксирон, кадеин,
И море грибов изумляли расцветками!
А навстречу шли лишь красотки одни
С движениями тягучими
Предлагали пригоршнями кокаин,
Угоститься по такому случаю.
И покатились дни
На марихуанной ноте,
Мускатные чаи
В прикуску с кактусом пейоте.
И печенюшками разными,
И все были такими классными,
Что я решил там навеки остаться.
Но этот джин всё по-своему сбацал.
Киданул он меня обратно
В этот мир холода и мрака,
Вот такой оказался он подлой собакой.
Теперь проведённые в Наркутии дни вспоминаю
И обратно на волю попасть мечтаю.
Этот певец Моряк Бодайн, с эсминца США Джон Э. Бэдэсс, и это с ним тут у Кислоты забита стрелка. Бэдэсс сейчас в порту Каксэвена и Бодайн тут в полу-самоволке, заскочил в Берлин прошлой ночью в первый раз после начальных дней Американской оккупации: «Позакручивали гайки по полной, братишка»,– жалуется он: «Потсдам. Я там глазам не поверил. Помнишь, какой была Вильгельмплац? Швейцары, вино, драгоценности, камеры, героин, меховые шубки, всё, что есть в мире. И всем всё похуй, верно? Ты бы сейчас посмотрел. Русская охрана повсюду. Хмурые мордовороты. И не подходи».
– А там чё-т такое щас не проводят?– грит Слотроп, он слыхал базар на эту тему.– Конференция или ещё какая-то поебень?
– Они решают как раскроить Германию,– грит Кислота.– Все эти Силы. Им надо было позвать Немцев, Kerl, мы занимались этим столетиями напролёт.
– Там ща и комар не пролетит, братишка,– Моряк Бодайн трясёт головой, ловко скручивая косяк в бумажку от сигареты, которую он сперва разорвал, с угрюмой бравурой, вдоль.
– А,– улыбается Кислота, забрасывая руку поверх Слотропа,– а что если Ракетмэн сможет, а?
Бодайн осматривает, скептически: «Это Ракетмэн?»
– Более или менее,– грит Слотроп,– только не знаю охота ли мне в тот Потсдам, как раз щас...
– Да если б ты только знал!– восклицает Бодайн.– Прикинь, Дружище, прямо сейчас в 15 милях отсюда, там есть шесть кило! отборного Непальского гашиша! Получено от моего кореша в КБИ, правительственные печати и все дела, собственными руками зарыл там в мае, так надёжно, никто в жизнь не найдёт без карты. Тебе только и делов слетать туда, или как уж ты передвигаешься, на ту точку и забрать.
– Только и всего.
– Кило тебе,– предлагает Кислота.
– Они могут спалить его и меня заодно. Все те Русские построятся вокруг печи и могут ловить приход.
– Наверное,– самая декадентная красотка, какую только в жизни видел Слотроп, в светящихся индиго тенях на веках, в снуде из чёрной кожи, проскальзывает мимо,– милашка Американец не любитель Шоколадки Гаш-Иш, мм? ха-ха-ха...
– Миллион марок,– вздыхает Кислота.
– Да где ты его…
Вскинув эльфоподобный палец, придвигаясь ближе: «Я напечатаю».
Ну и конечно, так и делает. В полном составе они двигают из Чикаго, полмили через груды битого камня, по тропам, петляющим в темноте невидимо для всех, кроме Кислоты, наконец, вниз в бездомный подвал с картотекой в шкафах с выдвижными полками, керосиновой лампой, кроватью, печатным прессом. Магда тесно тиснется к Слотропу, руки её пляшут по его вставшему хую. У Труди возникла необъяснимая привязанность к Бодайну. Кислота начинает вращать своё постукивающее колесо и листы рейхсмарок действительно порхают на стопку в приёмный ящик, тысячи поверх тысяч: «Все платы подлинные и бумага тоже. Отсутствует одним-одна деталь, лёгкая волнистая линия вдоль краёв. Использовался специальный штамп-пресс, который никто не смог смародёрить».
– Ух,– грит Слотроп.
– Да давай уже,– грит Бодайн.– Ракетмэн, ё-моё. Тебе уже всё пофиг будет.
Они помогают укладывать и подравнивать листы, пока Кислота нарезает их длинным блестящим резаком. Протягивая толстый рулон сотенных: «Ты завтра бы уже и вернулся. Нет для Ракетмэна работёнки крутой чересчур ».
Днём или двумя позже, Слотропу дойдёт, что надо было на это ответить: «Но я же на был ещё Ракетмэном всего пару часов назад». Но прямо сейчас его манит перспектива 2.2 фунтов гашиша и одного миллиона почти настоящих марок. От такого не отвернёшься, не улетишь или какое там у тебя средство передвижения, верно? Так что он берёт пару сот тысяч авансом и проводит остаток ночи с кругленькой стонущей Магдой на кровати Кислоты, покуда Труди и Бодайн проказничают в ванне, а Кислота ушмыгивает обратно, по какому-то ещё из своих дел, в беспросветную пустошь в три часа ночи, что налегла, океанически, на буй их внутреннего пространства...
вверх-скок