КОРНИ КЕЛЛЕХЕР: Да, конечно; а кучер наш, Бехен, мне и говорит, когда оставили ту пару коммерсантов у м-с Коен, вот я и сказал ему придержать, а сам слез глянуть что тут за дела. (Он смеётся.) Трезвые кучера – признак катафалков. Подбросить его домой? Где его берлога? Наверное, в Камбре, а?
ЦВЕЙТ: Нет, скорее в Сэндикове, судя по тому, что у него выпало.
(Стефен, простершись на мостовой, дышит к звёздам. Корни Келлехер искоса, сонно, взглядывает на лошадь. Цвейт в сумраке наклоняется.)
КОРНИ КЕЛЛЕХЕР: (Почесывая в затылке.) Сэндиков! (Он склоняется окликнуть Стефена.) Эй! (Снова зовёт.) Эй! Весь в стружках вывалялся, однако. Осторожней, чтоб у него не стибрили чего-нибудь.
ЦВЕЙТ: Нет, нет, нет. Деньги его у меня, и шляпа тоже, и палка.
КОРНИ КЕЛЛЕХЕР: А, ладно, очухается. Кости не сломаны. Ну, я продёргиваю. (Он смеётся.) У меня с утра свиданьице. Хороню покойника. Счастливо добраться домой.
ЛОШАДЬ: (Ржёт.) Догогогогогомой!
ЦВЕЙТ: Спокойной ночи. Я просто дождусь и провожу через пару...
(Корни Келлехер возвращается в экипаж на углу и взбирается в него. Упряжь лошади взбряцывает.)
КОРНИ КЕЛЛЕХЕР: (Из экипажа, стоя.) Ночи.
ЦВЕЙТ: Ночи.
(Кучер встряхивает вожжами и ободряюще вскидывает кнут. Экипаж и лошадь медленно, громоздко пятятся и заворачивают. Корни Келлехер на боковом сиденьи позабавленно качает головой, досталась-де Цвейту задачка. Кучер присоединяется к бессловесному пантомимичному веселью, кивая с дальнего сиденья. Цвейт встряхивает головой в безмолвном весёлом ответе. Посредством большого пальца и ладони, Корни Келлехер заверяет, что те двое бобби больше не станут приставать – пусть отлежится сколько надо. Медленным кивком Цвейт изъявляет благодарность, Стефену ничего другого и не нужно. Экипаж звякает та-рам-пам за угол та-рам улицы. Корни Келлехер ещё раз завер-пам, напоследок, рукой. Цвейт своей рукой уверам-пам Корни Келлехера, что можно быть спокора-пам. Клацающие копыта и звякающая упряжь затихают своей та-рам-пам огой. Цвейт, держа в руке разукрашенную стружками шляпу Стефена и ясенёк, стоит в нерешительности. Затем склоняется к нему и трясёт за плечи.)
ЦВЕЙТ: Эй! Хо! (Нет ответа.) Если позвать по имени. Сомнамбулиста. (Он склоняется снова и, колеблясь, приближает рот к лицу распростёртой фигуры.) Стефен! (Нет ответа. Он зовёт вновь.) Стефен!
СТЕФЕН: (Стонет.) Кто? Чёрная пантера, вампир. (Он вздыхает и вытягивается, затем бормочет, невнятно протягивая гласные.)
(Он переворачивается на левый бок, вздыхая, подтягивая ноги к груди.)
ЦВЕЙТ: Поэзия. Хорошо образован. Жаль. (Он наклоняется снова и расстегивает пуговицы на жилете Стефена.) Пусть отдышится. (Стряхивает древесные стружки с одежды Стефена пальцами и лёгкими взмахами рук.) Один фунт и семь. Уцелели, однако.
(Он вслушивается.) Что?
СТЕФЕН: (Бормочет.)
(Он протягивает руки, снова вздыхает и выгибает своё тело. Цвейт: держа его шляпу и ясенёк, стоит выпрямившись. Собака лает вдалеке. Цвейт стоит, стискивая и попуская охваченную палку. Он смотрит вниз на лицо и фигуру Стефена.)
ЦВЕЙТ: (Общается с ночью.) Лицом похож на свою мать-бедняжку. В тенистом лесу. Глубокая белая грудь. Ещё мне, вроде, про Фергюсона послышалось. Девушка. Какая-то девушка. Для него было бы самое лучшее. (Он бормочет.) ... клянусь, что всегда буду стойко, не выдам никоим образом, способ или способы... (Он бормочет.) ...утвердясь в морском песке... в кабельтове от берега... где прилив водоворотом... и прихлынув...
(Молча, задумчиво, бодрствуя, он стоит на страже; пальцы у губ – знаком тайного мастера. На фоне тёмной стены медленно появляется фигура — заколдованный мальчик одиннадцати лет, подменыш, похищенный; на нём итонский костюмчик, стеклянные туфельки и бронзовый шлемик; в руке книга. Он читает справа налево неслышно, улыбаясь, целуя страницу.)
ЦВЕЙТ: (Поражённый, зовёт беззвучно.) Руди!
РУДИ: (Невидяще уставляется в глаза Цвейта и продолжает читать, целуя, улыбаясь. У него нежное лиловое лицо. На костюмчике алмазные и рубиновые пуговицы. В свободной руке он держит тонкую тросточку слоновой кости с фиолетовым бантом. Белый ягнёнок выглядывает из его жилетного кармана.)