ВИРЕЖ: (Тотчас же ему на ухо громким шёпотом.) Дневные насекомые проводят своё существование в кратких соитиях, слетаясь на запах женских особей с развитыми пудендальными энергоидами в спинном отделе. Попка хорош! (Его жёлтый попугайский клюв загнусавил.) В Карпатах бытовала пословица в году, эдак, пять тысяч пятьсот пятидесятом, или около того, нашей эры. Одна ложка мёда приманит дружка Бруйна скорее, чем ведро первосортного мятного уксуса. Пчёл потревожило пыхтенье Потапыча. Но об этом – отдельно. В другой раз, возможно, вновь затронем. Было безмерно приятно, мы – не такие. (Он кашляет и, набычившись, задумчиво потирает свой нос сложенной ковшиком ладонью.) Ты убеждён, что этих ночных насекомых влечёт свет. Иллюзия, учитывая их многосложный неприспособляющийся глаз. По всём этим запутанным вопросам смотри книгу семнадцатую моих Основ Сексологии или Страсти Любви, которую д-р Л. Ц. называет сенсацией года. К примеру, некоторые производят лишь имитацию движений, сугубо автоматично. Ощутить. Это соразмерное ему солнце. Ночная птица, ночное солнце, ночной город. Поймай меня, Чарли! (Он свистит в ухо Цвейту.) Фьють!
ЦВЕЙТ: На днях пчела или, может, овод, тоже с собственной тенью на стене, довела себя до обалдения и в этом состоянии заскочила мне под рубашку и так меня...
ВИРЕЖ: (С непроницаемым лицом, смеётся в бархатисто женском ключе.) Прелестно! Испанскую мушку ему в ширинку или горчичный пластырь на его пробойник. (Он гортанно бульбульмочет, болтая индюшьими висюльками.) Буйный болт! Буйный болт! Где мы? Сезам, откройся! Грядёт! (Он стремительно разворачивает свой пергамент и, закогтив, вчитывается; его светлячковый нос бегает сзаду-наперёд по написанному.) Постой, дружок. Я дам тебе твой ответ. Уж мы заловим этого устрица с Красной Банки. Я лучший куховар. Эти сочные двустворчатые вполне могут нам помочь, а ещё трюфеля из Перигора, туберы, выколупнутые посредством всеядного кабанчика, оказались непревзойдёнными в случаях нервной дебильности или вирежитиса. Хоть и смердят, но дело творят. (Он мотает головой, с квохчущей издёвкой.) Красное словцо. Телескопом в око.
ЦВЕЙТ: (Рассеянно.) Оковидно, случай с женской двустворкой сложнее. Постоянно отворённый Сезам. Расщеплённый пол. Потому и боятся грызунов и всяких ползучих. Впрочем, Ева со змеем не вписывается. Не исторический факт. Явная аналогия с моей идеей. Змеи тоже падки на женское молоко. Прозмеиваются за много миль, через всеядный лес, насухо соковысосать её грудь. Как буйноречистые римские матроны, о которых читаешь у Элефантулиасы.
ВИРЕЖ: (Вытянул губы в твердых складках и, прикрыв глаза в окаменелом самозабвении, причитает чужеземным речитативом.) А те коровы с их отвислыми дойками, что, как известно...
ЦВЕЙТ: Меня, прям, так и тянет продекламировать. Прошу прощения. Можно? Кажется, так. (Он повторяет.) Спонтанно отыскивали нору пресмыкающегося, чтобы подставить дойки его жадному сосанию. Муравей доит тлю. (Углублённо.) Инстинкт правит миром. В жизни. В смерти.
ВИРЕЖ: (Скособочив голову, горбатит спину и хохлит плечи, всматриваясь в мотылька мутно выпяченными глазами; указывает ороговелой лапкой, вскрикивает.) Кто Джер-Джер? Кто милый Джеральд? О, я так бояться - он получайт ужасни ожог. Пошалуста пушть кто-нибудь препотвращайт этот каташтрофа первоклассный столовый шалфетка? (Он мяучит.) Лусс пусс пусс пусс! (Вздохнув, оседает и потупливается в сторону, с отвисшей челюстью.) Ладно, чего уж там. Он уже обрёл покой.
Всегда летаю я весной,
Кружусь, порхаю даже в зной;
Когда-то правил я страной,
Был королём, царём, главой,
Теперь кружусь, горжусь собой! Ой!
(Он бьётся о лиловый абажур, шумно трепыхаясь.) Милые милые милые милые милые юбки.
(Из левого верхнего входа двумя скользящими шажками возникает Генри Цветсон, двигаясь от середины. Он в тёмной накидке и в обвислом сомбреро с плюмажем. В руках среброструнные инкрустированные цимбалы и Джекобова трубка с длинноствольным чубуком, глиняная чашечка которой исполнена в виде женской головки. На ногах тёмные бархатные панталоны и серебропряжечные бальные туфли. У него романтическое лицо Спасителя в обрамлении вьющихся локонов, редкая бородка и усы. Веретеноподобные икры и воробьинолапые ступни явно принадлежат тенору Марио, принцу Кандии. Он охорашивает пластинчатые брыжи на шее и увлажняет губы пробежкой своего амурного языка.)
ГЕНРИ: (Низким мелодичным голосом, тронув струны своей гитары.) Распускается цветочек.
(Виреж негодующе играет желваками, уставившись в лампу. Закручинившийся Цвейт разглядывает шею Зои. Генри, с висячей под челюстью складкой, галантно оборачивается к пианино.)
вверх-скок