Чинно взошел на площадку дородный Хват Малиган с чашей всклоченной пены в руках, поверх неё, крест-накрест, бритва c зеркальцем. Утренний ветерок услужливо чуть-чуть придерживал за ним его распахнутый жёлтый халат.
Вознеся чашу к небу, он возгласил:
Тут он на миг застыл, затем зыркнул в темный колодец лестницы и прогорланил хрипло:
— Ползи наверх, Кинч. Вылазь, иезуит затруханый.
Прошествовав далее, Малиган воссел в округлой амбразуре. Оборачиваясь лицом по сторонам, он троекратно благословил всё окрест – и башню, и поля, и холмы в утренней полудрёме. Завидев Стефана Дедалуса, он склонился навстречь и зачастил омахивать его крёстными знаменьями, тряся головой и всхлипывая горлом.
Стефен Дедалуc, угрюмо сонливый, оперся локтями в перила площадки и холодно взирал на трясучее, квохчущее, длинновато лошадиное лицо благословителя пониже редеющих (без выбритой тонзуры) волос цвета блеклого дуба.
Хват Малиган заглянул под зеркальце и тут же вновь покрыл им чашу.
— Назад, в казармы,– строго отчеканил он, затем елейным голосом священника добавил:
— Ибо же, о чада мои возлюбленные, есть сие неподдельно Христовы: дух, тело, кровь, и обрезок залупы. Музыку потише. Всем зажмуриться, господа хорошие. Один момент, у нас тут эти белые тельца маненько не туда попёрли. А ну, тихо всем!
Уставившись вверх наискосок, он испустил призывный посвист и замер, весь обратившись в слух, на ровных рядах белых зубов, там и сям, взблески золотистых искорок. Златоуст. Пара крепких пронзительных посвистов откликнулись из тишины.
— Спасибо, старина,– проорал Малиган.—Хватит уже. Можешь отключить ток.
Он соскочил из амбразуры и мрачновато взглянул на часы, сбирая полы халата спадавшие вдоль его ног.
Своим озабоченно сытым лицом и тупым овалом второго подбородка он смахивал на кардинала или аббата, любителя искусств из средневековья. Приятственная ухмылочка раздвинула его губы.
— Курям насмех,– протянул он игриво,– это твоё несуразное имечко, древний грек.
Шутовски оттопырив палец, он просеменил к парапету, посмеиваясь сам себе. Стефен Дедалус вяло взошёл наверх, сделал несколько шагов и присел на край амбразуры, следя как Малиган пристроил зеркало на парапет и, обмакнув помазок в чашу, стал намыливать щёки и горло.
Весёлый голос Мака Малигана журчал не умолкая:
— У меня тоже имя так себе: Малачи Малиган – два дактиля подряд. Зато отдаёт античностью, верно? Живой и жаркий, как свежий грош. Нет, нам с тобой точно надо в Афины. Ну, как? Поедешь, если раскручу тётушку на двадцать фунтов?
Он отставил помазок и, заливаясь хохотом, вскричал:
— Поедет ли?! Иезуит зазюканый.
Отсмеявшись, он сосредоточился на бритье.