НИМФА: Смертный! Ты отыскал меня в плотской компании: канканки, любители фривольных пикничков, кулачные бойцы, знаменитые генералы, бессмертные пантомимщики в тугих трико и лощёные танцоры шимми, Ла Аврора и Карини, музыкальный акт, хит века. Меня окутывала дешёвая розовая бумага, пропахшая солидолом. Я была окружена прогорклыми скабрезностями клубменов, историями для возбуждения неоперившейся юности, рекламой прозрачненьких, подзаряженой игральной зернью и подкладками для бюста, интимными вещицами и почему следует носить тугие рейтузы, с отзывом восхищённого джентльмена. Из полезных советов для тех, кто замужем.
ЦВЕЙТ: (Приподымает свою черепашью головку к её лону.) Мы встречались где-то прежде. На иной звезде.
НИМФА: (Опечалено.) Резиновые товары. Без износа, поставки аристократии. Корсеты для мужчин. Я исцеляю от припадков, или альтернативное применение деньгам. Отзывы пользовавшихся чудесным увеличителем грудей профессора Волдмена. За три недели мой бюст увеличился на четыре дюйма, сообщает м-с Гас Раблин с фото.
ЦВЕЙТ: Это вы про ФОТО-КРОХИ?
НИМФА: Ну, да. Ты унёс меня с собой, обрамил меня дубом и блестками, поместил над своим брачным ложем. В один из летних вечеров, без свидетелей, ты поцеловал меня в четырёх местах. И любящим карандашом подтушевал мне глаза, груди и срам.
ЦВЕЙТ: (Смиренно целует её длинные волосы.) Твои классические формы, прекрасная бессмертная. Мне радостно было смотреть на тебя, восхвалять тебя, творение красоты, почти поклоняться.
НИМФА: Тёмными ночами мне слышны были твои восхваления.
ЦВЕЙТ: (Поспешно.) Ну, да, да. Ты хочешь сказать, что я... Сон в любом из нас раскрывает худшие стороны, кроме, пожалуй, детей. Знаю, я свалился с кровати или, вернее, был вытолкнут. Сталистое вино, говорят, помогает от храпа. Что до прочего, то имеется английское изобретение, брошюру о котором я получил несколько дней назад – ошиблись адресом. Средство, как его вставлять, что приводит к бесшумному, неприметному выпшику. (Со вздохом.) Спокон веков, всё то же! Непрочность, имя твое – брак.
НИМФА: (Затыкая пальцами уши.) А слова-то! Таких не водится в моем лексиконе.
ЦВЕЙТ: Ты понимала их?
ТИССЫ: Тсс.
НИМФА: (Прикрывает лицо рукой.) А уж чего мне пришлось насмотреться в этой спальне! Что только не видели мои глаза.
ЦВЕЙТ: (Извиняющеся.) Знаю. Грязное личное бельё, осторожней с изнанкой. Колечки разболтались. Из Гибралтара, долгим морским путем, давным-давно.
НИМФА: (Опуская голову.) Хуже! Хуже!
ЦВЕЙТ: (Осторожно призадумывается.) Тот старый ящик-футляр. Но её вес был ни при чём. Она весила ровно одиннадцать стоунов и девять. Это уже потом, как отняла от груди, поправилась на девять фунтов. Там оказалась трещина и клея мало, а? И тот идиотский оранжевый сосуд с одной всего ручкой.
(Слышится шум водопада со звонким журчанием струй.)
ВОДОПАД:
Пулафока! Пулафока!
ТИССЫ: (Сплетая свои ветви.) Слушай. Шёпот. Она права. Наша сестра. Мы росли и давали тень в нескончаемые летние дни.
ДЖОН ВАЙЗ НОЛАН: (В глубине, в униформе Ирландских Государственных Лесничих, снимает свою шляпу с перьями.) Процветайте. Давайте тень в нескончаемые летние дни, деревья Ирландии.
ТИССЫ: (Бормоча.) У Пулафоки с экскурсией старшеклассников? Кто покинул своих, клянчащих корж, одноклассников, устремясь в нашу тень?
ЦВЕЙТ: (Узкогрудый, покатоплечий, пухлый, в непонятном подростковом костюме в серо-чёрную полоску, в белых теннисных туфлях и гольфах закатанных книзу, с кокардой на красной школьной фуражке.) Я был подростком, переходный возраст. Много ли надо было? Подколыхивающий экипаж, смешанные запахи дамской раздевалки и уборной, давка в толпе на старой Римской лестнице, потому что они любят грудиться—стадный инстинкт—и тёмная сексопахучая винтовая лестница театра. Даже ценник на их нижнем белье. А тут жара. В то лето отмечались приливы зноя. Школа кончилась. И винный пирог. Дни Альционы.
(Дни Альционы: старшеклассники в белых с голубым футбольных джерси и в шортах, Мастер Тернбул, Мастер Абрахам Чаттертон, Мастер Оуэн Голдберн, Мастер Джек Нередит, Мастер Перси Эпджон стоят в просвете между деревьев и аукают Мастеру Леопольду Цвейту.)
ДНИ АЛЬЦИОНЫ: Макрель! Опять улизнул от нас. Гип-гип! (Орут "ура!".)
ЦВЕЙТ: (Неуклюжий юнец, ошарфленный и орукавиченный, ошалелый от града снежков, пытается подняться.) Опять! Я чувствую себя шестнадцаткой! Какой балдёж! Пусть грянут колокола на Монтейс-Стрит. (Он слабенько уракает.) Ура нашей школе – до небес!
ЭХО: Балбес!
вверх-скок