великие творения
                   былого

М-С БРИН: М-р...

ЦВЕЙТ: (Солидно прокашливается.) Мадам, как мы уже имели удовольствие в письме от шестнадцатого, по поводу...

М-С БРИН: М-р Цвейт! Вы здесь, в гнездовищах греха! Вот где я вас застукала! Подлец!

ЦВЕЙТ: (Торопливо.) Не так громко, моё имя. Как вы могли обо мне такое? Не выдавайте. У стен есть уши. Как поживаете? Сто лет вас. Прекрасно выглядите. Честное слово. Погода как раз впору, по сезону. Чёрный втягивает тепло. Я тут срезаю напрямки, домой. Обитель Магдалины специализируется на спасении падших женщин. Я являюсь секретарем...

М-С БРИН: (Вытягивает палец.) Не мелите три короба! Кое-кому это не понравится. Ну, погодите, встречу я Молли. (С хитрецой.) Выкладывайте, как на духу, не то худо будет.

ЦВЕЙТ: (Насторожённо.) Она частенько говорит, что не прочь посетить. Трущобы. Экзотика, знаете ли. Чтоб слуги – сплошь негры в ливреях, но стоит недёшево. Отелло – чёрный зверь. Юджин Страттон. Ещё кfнстаньеты и уличный певец на рождественские у Ливермора. Братья Бохи. Тянет, знаете, на такое.

(Том и Сэм Бохи, цветномазые, в белых парусиновых костюмах, алых носках; накрaхмаленные, торчком стоящие воротнички и крупные, тоже алые астры подпрыгивают в их петличках. У каждого висит банджо. Их негроидные кисти, но посветлей и мелковатей, наяривают по виброгудным струнам. Взблески белков кафрских глаз и кружочков слоновой кости, которыми, при редких паузах, выстукивают в чечётке хлёстких башмаков, спариваясь, напевая, спиной к спине, носок-пятка, пятка-носок, толстсмачнощелкучими негритянскими губами.)

(Они сдёргивают чёрные маски с грубых младенческих лиц и, квохча, гогоча, тарахча, бренча, дидл-дудлят прочь, выплясывая кейк-уок.)

ЦВЕЙТ: (С кисло-сладкой улыбочкой.) Подпустим чуток фривольности, если не против. Можно вас секундочку потискать?

М-С БРИН: (Взвизгивает игриво.) Хорош гусь! Да вы на себя посмотрите!

ЦВЕЙТ: Ради всего былого. Я просто искал хорошей партии, смешанного брака, сглаживающего наши небольшие матримониальные расхождения. Вам известно, я был неравнодушен к вам. (Мрачно.) Это я послал вам открытку на день Валентина, дорогая газель.

М-С БРИН: Алиса достославная, вы, прям, как святое явление! Просто наповал. (Она инстинктивно тянется руками.) Что вы там прячете за спиной? Признавайтесь по-хорошему, дружочек.

ЦВЕЙТ: (Перехватывает её запястье свободной рукой.) И это та самая Джози Повел – красивейшая невеста на весь Дублин. Как летит время. Помните ль вы—обращаясь вспять в ретроспективном расположении—ту давнюю рождественскую ночь на новосельи у Джорджины Симпсон? Пока они там играли в игру Ирвинга Бишопа и занимались отыскиванием булавки вслепую и чтением мыслей. Типа: что в табакерочке лежит?

М-С БРИН: Вы оказались львом вечера, с вашей куплето-комической декламацией, и смотрелись прешикарнейше. Вы всегда были баловнем дам.

ЦВЕЙТ: (Дамский угодник в вечернем пиджаке с лацканами волнистого шелка, синий масонский значок в петлице, чёрный галстук-бабочка и запонки крупного жемчуга, призматичный бокал шампанского воздет в руке.) Леди и джентльмены: за Ирландию, родимый дом и красу.

М-С БРИН: Дорогие, невозвратно увядшие дни. Давняя сладкая песня любви.

ЦВЕЙТ: (Многозначительно понижая голос.) Признаться, я чайникуюсь от любопытства узнать, не чайникует ли тут кое-что у кое-кого.

М-С БРИН: (Закатываясь.) Что за несносное чайничество! Лондон чайникнулся и я вся в таком отчайниканьи. (Она трётся с ним боками.) После комнатных игр в секреты и печений с ёлки, мы сели на оттоманке наверху лестницы. Под омелой. Двое – уже компания.