
Святой отец Джон Конми (Общество Иисуса) вложил обратно свои изящные часы вглубь внутреннего кармана, спускаясь по ступеням из церковного дворика. Без пяти три. Прекрасное время для прогулки в Артейн. Как бишь звали того малого? Дигнам, да. Vere dignum et justum est латынь: "воистину справедливо и правильно" (традиционая фраза из предисловий к католическим молитвенникам) . Надо через брата Свона. Письмо от м-ра Канинхема. Да. Посодействовать, если возможно. Добрый деловой католик: полезен при организации миссий.
Одноногий моряк, прошвыриваясь дальше ленивыми толчками своих костылей, выхрипел несколько нот. Он прекратил толчки перед монастырём сестёр-благодетельниц и протянул фуражку к преподобному Джону Конми (О. И.) за подаянием. Отец Конми благословил его в сиянии солнца, ибо в кошельке, он знал это, была только серебряная крона, одна.
Отец Конми свернул к Монтджой-Сквер. Мысли его перетекли, не слишком, впрочем, углубляясь, на всех солдат и моряков, кому оторвало ноги пушечными ядрами, и теперь доживают век в какой-либо богадельне, и на память пришли слова кардинала Волсея: Если б я служил Богу моему, как я служил моему королю, Он не покинул бы меня на старости лет. Он проходил в тени мигающей под солнцем листвы деревьев, когда ему встретилась супруга м-ра Дэвида Шиай (Чл. Парл.).
– Право же, очень хорошо, святой отец. А вы, святой отец?
Отец Конми был, право же, просто чудесно. Он, пожалуй, съездит на воды в Бакстон. А как успехи её мальчиков в Белведере? Вот как? Отец Конми был, право же, очень рад услышать. А сам м-р Шиай? Всё ещё в Лондоне. Заседания парламента ещё не завершились, ну, конечно. Прекрасная погода, право же, прямо восхитительная. Да, очень может быть, что отец Бернард Воген опять приедет с проповедями. Действительно, замечательный человек.
Отец Конми очень рад был видеть, что супруга м-ра Дэвида Шиай, Чл. Парл., так хорошо выглядит, и просил передать почтение м-ру Дэвиду Шиай, Чл. Парл. Да, он непременно зайдёт.
– Всего доброго, м-с Шиай.
Отец Конми поднял шёлковую шляпу, прощаясь, пред камешками гагата её мантильи, чернильно взблескивавших на солнце. Затем он пошагал дальше, всё так же улыбаясь. Зубы его лучились, он знал, чистотой, благодаря орехопальмовой пасте.
Отец Конми шёл и улыбался на ходу, поскольку думал, до чего потешные глазки у этого отца Бернарда Вогена и выговор, как у лондонских кокни.
– Пилат! Чё ж ты ни здиржал ту арушчу талпу?
Ревностный человек, впрочем. Нет, право же. На самом деле приносит немало пользы, по-своему. Вне всякого сомнения. Любит Ирландию, сам так говорил, и любит ирландцев. Из хорошей семьи, кто бы подумал? Из валлийцев, кажется?
О, пока он не забыл. Это письмо отцу-провинцелу.
Отец Конми остановил трёх мальчуганов-школьников на углу Монтджой-Сквер. Да, они из Белведера. Маленькое здание: Ага. А учатся они хорошо? О. Что ж, очень хорошо. А как его зовут? Джек Соан. А его? Дер Галахер. А этого человечка? Его имя Бранни Лайнем. О, какое отличное имя.
Отец Конми отдал письмо со своей груди мастеру Бранни Лайнему и указал алый настолбный ящик на углу ФицГиббон-Стрит.
– Только смотри, не отправь и себя в ящик, мальчик-с-пальчик, – сказал он.
Мальчики в шесть глаз поглядели на отца Конми и засмеялись.
– О, сэр.
– Ну-ка, погляжу, сумеешь ли отправить письмо, – сказал отец Конми.
Мастер Бранни Лайнем перебежал дорогу и сунул письмо отца Конми отцу-провинцелу в щель яркоалого почтового ящика, отец Конми улыбнулся и кивнул, и улыбнулся, и пошёл по Монтджой-Сквер на восток.