Как раз на почках исходилисьего мысли, когда, мягко похаживая по кухне, он собирал её завтрак на чуть продавленный поднос. Холодный свет и ему под стать прохладный воздух заполняли кухню, хотя снаружи вовсю уже разливалось нежное летнее утро. Вот и разгулялся аппетит.
Заалел уложенный в камине уголь.
Ещё кусочек хлеба с маслом: три, четыре: так. Она не любит, чтоб на тарелке у неё громоздилось кучей. Теперь в самый раз. Он отвернулся от подноса, снял с треноги чайник и опустил на огонь с краю, где тот нахохлился, отвернув нос, коренастый и тусклый. Скоро почаюем. Во рту пересохло. Кошка чопорно обошла ножку стола, отвесно задирая хвост.
– Мкгнау!
– А, вот и ты, – сказал м-р Цвейт, оборачиваясь от огня. Та кратко муркнула в ответ и, величаво мяуча, мягко повторила обход ножки. С таким же точно подходом крадётся по моему письменному столу. Уррр. Почеши мне головку. Уррр.
М-р Цвейт по-доброму, с любопытством следил за гибкой чёрной формой. На вид чистюля: шерсть гладенько лоснится, белая кнопка под корнем хвоста, зелёные взблески глаз. Он склонился над ней, охватив ладонями колени.
– Молочка кисоньке, – сказал он.
– Мркгнау! – вскричала кошка.
А ещё говорят, будто не соображают. Они нас понимают лучше, чем мы их. Всё, что соизволит понимать. И мстительны. Интересно, каким я вижусь ей. Ростом с башню? Нет, ведь на такую высоту запросто может вспрыгнуть.
– А перед курицами трусит, – насмешливо произнёс он, – боится тип-типонек. В жизни не встречал такой глупой кисоньки, как наша мурлышка.
Жестока. От природы. Приблудной мыши и пикнуть не позволит. Может им так слаще.
– Мркргнау! – громко согласилась кошка. Стыдливо пряча вожделение в прижмуре помаргивающих кверху глаз, она мяукала плоско и протяжно, показывая ему свои молочнобелые зубы. Он смотрел в её тёмные, жадно сузившиеся зрачки, уже не глаза, а прямо тебе зелёные камни. Затем подошёл к шкафу, достал бидончик, только что наполненный молочником из Хеплона, налил в блюдце тёплопенного молока и осторожно опустил на пол.
– Гуррхр! – вскрикнула она на бегу к лакомству.
Он смотрел, как в неярком свете проволочно взблеснули кончики усов, на троекратный встрях, когда она их наскоро облизывала. Говорят, если состричь. они теряют способность ловить мышей. Почему? Наверно, отсвечивают в темноте, кончики. Или, возможно, типа щупальцев.
Он слушал лакающие прихлёбы язычка. Яичницу на сале? Нет. В такую жару хороших яиц не найти. Для них требуется свежая чистая вода. Четверг: не слишком подходящий день для бараньей почки у Баклея. Поджарить на масле, щепотку перца. Лучше свиную почку у Длугача. Пока чайник вскипит. Она, замедляясь, докончила молоко, потом вылизала блюдце. Отчего у них такие языки шершавые? Удобнее лакать, весь в пористых дырочках. Дать ей что-нибудь? Он огляделся. Нечего. С лёгким поскрипыванием ботинок, он поднялся по ступенькам в прихожую, встал возле двери в спальню. Может ей захочется чего-нибудь вкусненького. По утрам ей нравится тонко нарезанный хлеб с маслом. Хотя как знать: на всякий.
Он сдержанно произнёс в порожней прихожей:
– Схожу за угол. Туда, обратно.
И, выслушав свой голос, который выговорил это, он добавил:
– Хотела бы чего-нибудь к завтраку?
Сверху донёсся сонный мягкий стон:
– Мн.
вверх-скок