самое-пресамое
финальное произведение

В одну из своих одиночных прогулок, я вышел на поляну и сразу почувствовал — тут что-то не так. Но что именно?..

Ага! Вот этот непонятный дым никак не вписывается в привычную картину леса. Правильный вывод помог мне разглядеть язычки пламени, почти прозрачные в ярком свете солнца.

Они трепыхались и обугливали кору на ближней Берёзе, они ползли по толстому ковру хвои нападавшей на землю за прошлые годы.

Эге! Так ведь это лесной пожар!..

Сперва я пытался затоптать огонь на иглах слежавшейся хвои, но тот залезал поглубже, а потом снова выпрыгивал из-под неё, уже в другом месте.

Однако невысокий Можжевельник с густыми ветвями выдернулся с корнем, почти что сам собой, и дело пошло на лад. Деревце махом сбивало огонь с древесных стволов, и глушило пламя под ногами...

Схватка с огнём завершилась заслуженной победой, и уже не спеша я увидел, что выгорело не слишком-то и много. Чёрная гарь расстилалась на площади метров десять на десять.

На руках и рубашке чернели полосы сажи, но меня это ничуть не расстроило, потому что боевая копоть — не грязь. Я даже провёл чёрной ладонью по вспотевшему лбу, — пусть и тот почернеет, чтобы сразу стало видно — вот герой, который спас лес от гибели в огне великого пожара.

Как назло, по дороге домой меня никто не видел, пока я шёл и мечтал, как про меня напишет «Пионерская Правда». Совсем недавно там напечатали про пионера, который просигналил красным галстуком машинисту поезда о том, что впереди сломался железнодорожный путь.

И только заходя во Двор я, наконец-то, встретил двух прохожих. Они внимательно взглянули на меня, но ни один не догадался спросить: «Откуда у тебя сажа на лице? Да ты, никак, боролся с огнём лесного пожара, а?»

Дома Мама меня отругала, что хожу таким замазурой, и никакая стиральная машина не настирается на меня.

Мне было горько и обидно, но я терпел молча…

~ ~ ~

Летними вечерами дети Квартала и мамы малышни, за которыми ещё нужен присмотр, выходили со Двора на окружную бетонную дорогу. Все дожидались, когда из Учебки Новобранцев примарширует взвод на вечернюю прогулку.

Выйдя на бетонное покрытие дороги, солдаты начинали печатать парадный шаг. Словно касанием волшебной палочки, ряды их обращались в единый движущийся параллелепипед сомкнутого строя каре с одной общей ногой во всю длину фланга, слитой из десятков чёрных сапог. Эта составная нога слаженно отрывалась от дороги и слитно жахкала по ней же на один шаг дальше, продвигая весь взвод на этот один шаг вперёд. Сплочённое создание буквально завораживало созерцающих.

Затем старшина, шагая вдоль обочины вслед параллелепипеду, резко вскрикивал: «Запе-е... ВАЙ!», и изнутри ритмично вздрагивающей массы, в такт слитным «ждах!» подошв о бетон, упруго взвивался молодой тенор, а несколькими ждахк-шагами дальше, громом грянувший хор поддерживал его и подтверждал:

“…нам — парашютистам,

привольно на небе чистом…

Взвод удалялся ко второму кварталу, где его ждали тамошние жители, чтоб мимо них он тоже прошагал, а кто-то из детей нашего бежали следом за волшебством, и молодые мамы взглядом провожали уходящий взвод. Они смотрели вслед солдатам, что маршируют к солнцу, которое садится за лес, пронизывая прощальными лучами вечер, ставший таким спокойно безмятежным, потому что мы — самые сильные в мире, и надёжно защищены парашютистами, против всех диверсантов НАТО из прихожей в Библиотеку Части...

~ ~ ~

Во Двор привезли длинные железные трубы. Ударь палкой по такой трубе, и она откликнется. Громко. Протяжно…

Протяжнее, в общем-то, чем нужно и я, как ни старался, никак не мог выстучать на трубах барабанную дробь, с которой в кино «Чапаев» Беляки идут в психическую атаку против Анки с её пулемётом.

День за днём, вернувшись из школы, я упорно бил по ним, снова и снова наполняя весь Двор вибрацией железного лязга-брязга, но всё напрасно — упрямая дробь из труб не выстукивалась.

Слишком вскоре трубы зарыли, оборвав моё музыкальное самообразование, а в кварталы «Горки» пришёл газ.

На кухне установили газовую плиту и повесили белый ящик на стене возле раковины, чтобы зажигать газ для мытья посуды и купания. Титан, котёл для нагревания воды дровами, исчез из ванной. Колоть и приносить дрова уже не нужно стало, и Папина мастерская-склад в подвальной секции заметно попросторнела…

. .. .

В какое-то из воскресений, когда родители ушли на работу, я сходил в подвал за Папиным большим топором, потому что мы с одним мальчиком сговорились разложить костёр в лесу.

Спустившись в чащу позади Бугорка, мы начали восхождение на следующий холм, который пониже. На крутом склоне стояла маленькая Ёлочка, ростом в метр с небольшим.

А меня с момента, как только мы вошли в лес, не отпускало страстное желание — как можно поскорей поскорее пустить топор в дело. И вот она передо мною — полутораметровая возможность. Удар, другой — и Ёлочка свалилась наземь…

Я стоял над ней, не понимая — зачем? Ель не годится для луков, разве что на автомат Калашникова, играть в Войнушку, но такое я уже перерос. Зачем же так бесцельно убил я Ёлочку?

Прогулка и костёр вдруг стали мне ненужными. Хотелось только одного — немедленно избавиться от топора, пособника моей жестокой глупости.

Я отнёс и запер его в подвальную секцию, и с той поры выходил в лес безоружным.

~ ~ ~

В пятом классе вместо одной Учительницы, к нам стали приходить разные учителя для отдельных предметов, потому что начальное образование мы уже прошли.

Новую классную руководительницу звали Макаренко Любовь… Алексеевна? Антоновна?.. Отчество никак не припомню, а между собой мы называли её кратко — «Макар» (Да, совпадает с погонялом самого популярного армейского пистолета с обоймой из 12 патронов).

— Атас! Макар идёт!

Но это всё пришло позже, а в самый первый раз я встретил будущую класручку за день до школы, куда Мама отвела меня переписать расписание уроков и познакомиться с моей новой классной руководительницей.

Педагог Макаренко пригласила нас в классную комнату, и там обратилась ко мне с личной просьбой — помочь в оформлении Классного Уголка на большом листе Ватмана. Разметочные линии на нём она уже провела, слегка, простым карандашом, с отступом в пять сантиметров от каждого края.

Разметка послужит мне опорой в создании оформительной рамочки на листе Классного Уголка.

Макаренко дала мне коробку акварельных красок и кисточку, сопроводив инструкцией, что нужен только синий цвет. Затем она и Мама вышли, чтоб не отвлекать меня продолжением своего знакомства.

Гордый оказанным мне доверием, я приступил безотлагательно и сразу же окунул кисточку в стакан воды, перенёс каплю на нужный кирпичик акварельной краски, размешал её до посинения, и принялся закрашивать ватманский лист от края до вспомогательной карандашной отметки, стараясь не заезжать за неё.

Дело оказалось не из лёгких, а наоборот весьма кропотливым — красишь, красишь, а вон ещё сколько красить. Но главная проблема в том, что каждый мазок акварелью отличается густотой своего оттенка от соседних — трудно добиться одинаковости.

Я старался усидчиво, потому что не каждый день мальчику достаётся окраска рамочек на Ватмане для Классного Уголка. Однако к возвращению учительницы и Мамы, работа продвинулась всего где-то на четверть периметра.

Любовь… э-э… Макаренко тут же сказала, что и столько хватит и, фактически, даже больше чем достаточно, потому что она хотела всего только одну акварельную линию по карандашу, но теперь уже поздно.

Мама принялась обещать, что принесёт совсем чистый лист Ватмана с работы, на что учительница заотнекивалась: «Нет-нет! да что вы! не надо!»

И тогда я придумал выход — взять и аккуратно заклеить кусочками бумаги избыточно окрашенные места. Но и эта идея была отнекана, даже не знаю почему…

Мы ушли домой, и по дороге Мама меня нисколько не упрекала. Ну, ещё бы, я ведь не виноват, что в жизни Макаренко не встречались рамочки в прообразах ткацкого станка, а одни только жёлтые линии, как вокруг слов Ленина и Маркса в Клубе Части…

Когда начались занятия, наверное, только я один так внимательно изучал наш Классный Уголок, очерченный синей линией вдоль края бумаги. Несмотря на тонкость линии, оттенки в ней совпадали не повсеместно.

* * *