Случались и сугубо семейные игры, без всяких соседей… Разноголосый смех раздался из комнаты родителей, я отложил книгу, вскочил с дивана и побежал туда:
— А что это вы тут?
— Горшки проверяем!
— А как это?
— Давай и твой проверим!
Надо сесть Папе на закорки и ухватить его за шею, пока он крепко держит мои ноги. Совсем неплохо, мне понравилось. Но тут он развернул меня спиной к Маме, и я почувствовал, как её палец проник мне в попу, насколько позволяла ткань штанов.
— А горшок-то дырявый!— объявляет Мама.
Все смеются и я тоже, хотя мне как-то неловко…
В другой раз Папа спрашивает: «Хочешь Москву увидать?»
— Конечно, хочу!
Подойдя сзади, он плотно возложил свои ладони мне на уши и приподнял меня всего над полом, за голову, стиснутую между его рук.
— Ну, как, Москву видно?
— Да! Да!— вскрикиваю я, хватаясь за его тиски.
Он опускает меня обратно, откуда брал, а я пытаюсь утаить слёзы, боюсь притронуться к ушам, расплющенным о череп.
— Ага! Купился? Как же тебя просто обмануть!
(...много позднее, я догадался, что он повторял шутки, сыгранные над ним в его детстве...)
В наших прятках, когда Сашка затихарился под носками, я, проверяя занавесочный гардероб в прихожей, заприметил там бутылку ситра, одиноко стоявшую в расселине между стеной и плетёным сундуком.
В своём отношении к ситро, я обожал его всерьёз. Единственный изъян газированного нектара (неоднократно удостоверенный на практике), что он слишком быстро исчезал из моего стакана.
Клад, найденный за ситцевой занавеской (в количестве одной бутылки) явно припасался для какого-то праздника, но про неё случайно позабыли.
Точно такая же забывчивость случилась и со мной. Только лишь через день, а может даже пару, когда никого не было дома, мне вдруг припомнилась она, всеми забытая бутылка.
Выудив ситро из общего забвения, я поспешил на кухню.
Ещё в коридоре, мои нетерпеливые пальцы ощутили слабинку крышки, сдёрнули её, — и я машинально вскинул бутылку к жаждущим губам…
Посреди второго глотка мне дошло, что ситро не то, чтобы не совсем то, а вовсе даже не то.
Перевернув бутылку в её естественную позицию, я обнаружил, что в праздник ситро всё же выпили, а затем наполнили пустую тару подсолнечным маслом, для хранения.
Хорошо хоть никто не видел мою попытку получить наслаждение от поддельного клада. Ну, разве только белый ящичек с красным крестом на дверце — хранилище бинтов, таблеток всяческих и пузырьков из тёмного стекла, высоко на стене, между ситцевым гардеробом и дверью в кладовку. Да ещё, наверное, электросчётчик над входной дверью, однако они не проболтаются...
Следующим из моих гастрономических преступлений стала кража свежеиспечённой пышки, которую, с компашкой ей подобных, Мама вытащила из электродуховки «Харьков», и разложила на махровом полотенце, поверх клеёнки кухонного стола.
Манящий запах, округлая коричневатость, мягкий лоск их спинок сплелись в такой соблазн, что я нарушил наказ Мамы — дотерпеться, покуда остывают для общего чаепития.
Пробравшись на обезлюдевшую кухню, я сцапал одну и, пряча за спину, уволок умыкнутую в логово на плетёном сундуке, в полутёмной ситцевой пещере.
Должно быть, пышка оказалась слишком с пылу с жару, или же чувство вины глушило вкусовые ощущения, но торопливо заглатывая запретный плод кулинарного искусства, я не испытывал привычной услады, и хотел всего лишь только одного — ну, да кончайся же ты, пышка, поскорей!
Когда Мама стала созывать всех на кухню пить чай, меня пришлось звать дважды…
. .. .
Ну а в целом, пусть хоть неумека и копуша, я рос вполне послушливым и чистосердечно старательным ребёнком, а если что-то выходило не так как надо, то это не нарочно, а просто оно как-то уж само так получалось.
Папа ворчал, что моя Лень-Матушка раньше меня родилась и всё, на что я способен — это валяться день-деньской на диване с книжкой. Ну, вылитый Обломов!
А Мама возражала, что читать полезно, и я, возможно, даже врачом стану, и белый докторский халат мне очень подойдёт…
Становиться доктором я никак не хотел, мне совсем не нравился медицинский запах их кабинетов.
~ ~ ~
На уроке, Серафима Сергеевна показала нам квадратную рамочку, выпиленную из фанеры.
Внешняя сторона квадрата 10 см, внутри — квадратная дырка в 7 см, следовательно, ширина рамочки 1,5 см (правда, десятичные дроби мы ещё не начинали проходить). Вдоль двух противоположных сторон её вбито по десять гвоздиков. Вся конструкция — прообраз ткацкого станка, причём действующий.
Толстая шерстяная нить натягивается поперёк рамочки, от гвоздика до гвоздика и обратно, и так далее, туда-сюда, — получилась основа, сквозь которую продёргиваешь нити всяких других цветов. Когда основа заполнена параллельными рядами нитей, то это уже тканый коврик для куклы, пёстрый шерстяной квадрат: 8 см х 8 см, очень миленький.
Поэтому наше домашнее задание — изготовить рамочку с гвоздиками и принести на следующий урок. Потому что родители, заверила нас учительница, охотно помогут нам в деле станкостроения.
Однако Папы дома не было, он с понедельника работал во вторую смену, а Мама слишком занята на кухне. Но всё же она улучила минуту отыскать фанерку от старой посылки, и позволила взять Папину пилу-ножовку из кладовой в прихожей.
Ванная стала станкостроительным заводом, там я пилил, прижимая ногой фанерку к табуреточке.
Обе они упрямо пытались вырваться. Ножовка часто застревала, драла длинные щепочки из верхнего слоя фанеры.
Однако упорный труд их переупрямил и увенчался кривобоко корявым квадратиком в щетине из частых задирок.
Отложив инструмент, я упёрся в капитальную проблему — как выпилить квадрат в квадрате, чтобы получилась рамочка?
Попытка выдолбить квадратную дыру, стуча молотком по кухонному ножу, расщепила моё трудовое достижение надвое.
А когда Мама сказала, что мне пора отправляться спать, бесплодные усилия успели извести всю посылочную фанерку. Горестное осознание, что я никак не гожусь в мастера, заставило меня горько разреветься на кухне, перед Мамой.
Уже совсем-совсем поздно, сквозь сон на раскладушке, я слышал, как папа вернулся с работы, но у меня не хватило сил, чтоб проснуться. Не разлепляя глаз, мне удалось разобрать его сердитую отповедь Маме: «Что Коля? Опять Коля?! Сам знаю, что я — Коля!», и тогда я уснул окончательно.
Наутро за завтраком Мама сказала: «Посмотри, что Папа сделал тебе для школы». Я обомлел от восхищения и счастья.
Фанерная рамочка ткацкого станка без единой выщербинки и задирки! Добела зачищенная шкуркой! Рядочки гвоздиков на двух сторонах вбиты ровнее, чем под линейку...
Мне так хотелось немедленно сказать ему «спасибо!», но Папа ещё спал...
Через пару лет, он принёс мне лобзик с работы, и тонкие пилочки, которые надо натягивать в нём. Я записался в школьный кружок «Умелые Руки».
С выпиливанием у меня не заладилось, — слишком часто ломались пилочки, но всё равно я успел изготовить кружевную фанерную рамочку (с Папиной доводкой и лакировкой) для вставки фотографического портрета Мамы.
Выжигание по дереву давалось намного легче.К тому же мне нравился запах тлеющей фанеры.
Папа принёс домой выжигатель, который сконструировал у себя на работе — получше, чем магазинный. И я скопировал на куски фанеры пару иллюстраций к басням Крылова, из книги «Умелые Руки».
Но это вовсе не означает, будто детство моё проходило среди самодельных игрушек и кустарных приспособлений. Ничуть не бывало! У меня имелся набор «Конструктор» из за-Зонного магазина в районном центре.
Большущая картонная коробка, разбитая на секции для всяческих панелей и полосок чёрной жести, а в них — множество отверстий, куда продеваются винтики для крепления деталей путём навинчивания гаечек, когда собираешь детали друг с другом, и они растут дальше, в более крупные детали конструкции.
В результате получается автомашина, паровоз, мельница или всё остальное, что только захочешь из книжечки чертежей в наборе Конструктора.
Только сперва нужно разобрать уже свинченное, чтобы было из чего делать новое.
Целых два месяца (и почти весь запас винтиков-гаечек) ушли на сборку башенного крана, который своим ростом вышел повыше табурета.
Можно было бы и быстрей закончить, не будь Сашка таким упрямым, с его непрошеным содействием. Не успеешь оглянуться, а он уже свинтил какую-то дальнейшую деталь. Совсем без малейшего спроса!
А потом развинчивай, и — заново собирай её же.
. .. .
Костюм Робота для Новогоднего утренника в школьном спортзале тоже Папа сделал. А чертёж отыскала Мама, в журнале РАБОТНИЦА, который приносили ей каждый месяц.
В своём готовом состоянии, костюм весьма напоминал ящик из тонкого, но прочного картона. Две дыры в боках у ящика служили для просовывания рук наружу, а Робот целиком, в надетом виде, заканчивался чуть ниже пояса.
Его коричнево-картонное тело отмечали знаки “+” и “—”, на груди, слева направо. Точно такая же маркировка, как на батарейках для карманного фонарика.
Внутри ящика тоже имелась батарейка, но более мощная — чешская «Крона», а рядом с нею неприметный переключатель. Секретно щёлкнул им — и загорелся нос, сделанный из обычной лампочки, как в комнате или на кухне.
Она торчала из второго ящика, размером поменьше, который служил головой Робота и одевался поверх моей, как шлем рыцаря.
Два квадратных глаза, по бокам от носа-лапочки, позволяли вести наблюдение из глубины шлема-ящика — с кем и как ты хороводишься вокруг Новогодней Ёлки.
вверх-скок