Готовые штаны не покупали. Вместо этого, по настойчивому совету матери, я пошёл в ателье рядом с Автовокзалом. Портниха с длинным острым носом обмеряла меня и пошила брюки из серой материи. Синтетический Лавсан. Широкий пояс с парой пуговиц друг над другом. Клёш от колена. Пятнадцать рублей.
Обнова пригодилась ещё до школы, когда Владя принёс новость, что в Городском Парке Отдыха устраивают Конкурс исполнителей молодёжной песни. Желающие участвовать записываются в горкоме комсомола, но победа никому не светит, потому что Артур тоже примет участие.
Артур – это рядовой солдат Армянин из стройбата на улице Рябошапки, рядом с РемБазой, и Владя стал его фанатом. По его мнению, Артур играл как бог. Хотя и гитарист-правша, тот не переставлял струны снизу доверху, а брал обыкновенную гитару, переворачивал её в обратную сторону и играл! В дополнение к такому сверхъестественному чуду, Артур ещё и пел, так что Владя и не сомневался в победе своего кумира на предстоящем Конкурсе. Но мы решили всё равно участвовать. На пару, Владя и я...
Как комсорг школы № 13, я водил знакомство с дверями кабинетов горкома комсомола на втором этаже здания горсовета, вот мне и пришлось отправиться туда сделать заявку, а заодно уточнить время и место проведения Конкурса. Оказывается, осталось всего два дня до проведения его на танцплощадке в Городском Парке Отдыха. Времени в обрез, и мы начали репетировать…
Киномеханик Клуба, Борис Константинович, включил свет в пустующем в дневное время зале и два микрофона на сцене. Один из них мы засунули во Владину гитару через дыру в деке и из мощных динамиков по обе стороны сцены повалил настолько окайфе́нный звук, что Борис Константинович его не выдержал и ушёл. Вместо него, пузырясь от возбуждения, в зал вбежал Глуща, который проходил по Профессийной, но забыл куда и зачем шёл, как только в стенах Клуба грянул рёв и вой этой катавасии.
Мы решили сделать два номера. Сначала басовая партия из песни «Шоколадóви крем» с долгоиграющего диска Польской рок-группы Червони Гитары, а следом песня из саундтрека в кинофильме Неуловимые Мстители.
На репетициях всё шло довольно гладко – гитара с микрофоном в корпусе выдавала классный рок-н-рольный рифф, после чего превращалась в обычную акустическую и подыгрывала пению Влади, что тропинок в поле много, а правда одна. Тем временем, ещё и я подтрынькивал сбоку на своей.
Сюрпризы поджидали нас уже на самом Конкурсе. На сцене под крышей-раковиной танцплощадки Городского Парка Отдыха был установлен один микрофон. ОДИН МИКРОФОН. Всего один! Это для начала. Кроме того, нашему дуэту нужно хоть какое-то название…
Второй секретарь горкома комсомола предложила на выбор: Солнце или Трубадуры. Второй из вариантов меня как-то не цеплял, наверно, показался слишком длинным.
Вставка микрофона в акустическую гитару через дыру в её деке процесс довольно трудоёмкий. Надо послабить пару тонких струн на грифе, хорошо послабить, по полной, а потом оттянуть их и впихнуть микрофон внутрь, после чего, ессесна, заново настроить струны.
Ну вот, шпарит Владя рок-н-рольный рифф и как теперь, спрашивается, мне доораться в дыру его гитары, что это мы тут – дуэт «Солнце»? Композиционно, настолько порнушная картинка, что такому ещё и названия нет…
Для второго номера, точно такая тягомотина, но уже в обратном направлении, с вытаскиванием микрофона из дыры.
Во что мы вляпались, дошло уже на сцене, перед лицом плотной толпы и фонарей надзирающих со столбов позади площадочной ограды. Владя запаниковал: –«Да пошли они со своим Конкурсом!» И я начал убеждать его, что обратного пути у нас нет раз уж выткнулись сюда с гитарами или мы их тут как бы выгуливаем, а?
В общем, он начал тот басовый рифф, поддёргивая гитару повыше к микрофону, в который я объявил, что мы дуэт «Солнце». Потом я опустил микрофон к его гитаре, чтобы толпа убедилась, что это рок-н-ролл, в конце концов. Вполне само собой, что удерживая микрофон я уже не мог поддерживать его басовую партию своей ритм-гитарой.
На втором номере всё вроде вошло в колею. Мы оба звенели гитарами, Владя пел, я смотрел поверх голов толпы, но пониже фонарей, как нас учила Раиса в Детском секторе. Но… После первого куплета с припевом Владя обернулся ко мне с круглыми глазами и выстонал:
– Я слова забыл!
Ну раз пошла такая пьянка… Да простит меня Чуба, да простят меня слушатели Конкурса исполнителей, что заполнили в тот вечер танцплощадку и прилегающие аллеи Парка Отдыха, но я сделал шаг вперёд и, себя не слыша, заорал в микрофон, что:
"И над степью широкой
Ворон пусть не кружит,
Мы ведь целую вечность,
Собираемся жить..."
К следующему куплету Владя пришёл в себя и мы добили песню вместе, дуэтом, как и обещали…
Натали́ и я больше не ездили на Сейм. Случилась размолвка, хотя я так и не понял почему она сказала мне больше не приходить…
Конечно же, я страдал и, конечно же, возликовал через полмесяца, когда моя сестра, она же Рыжая, сказала: –«Я сегодня Григоренчиху видела, так она говорит, Огольцов уехал куда-то или как, а я говорю, никуда не уехал, а что, а она говорит, так чего он тогда не приходит, так вы что, поссорились или как?»
– Ничего мы не ссорились. Малá! Ты – солнце!!
Купальный сезон уже прошёл и мы начали гулять в Парке КПВРЗ, где она показала мне уединённую скамейку позади нестриженых кустов вдоль аллеи. Я сто раз проходил по той аллее и не догадывался что за кустами есть скамейка, что стояла как бы в гроте из листвы.
Мы приходили туда с началом сумерек, когда вдоль аллеи загорались пара бледных ещё фонарей. Самая яркая, далёкая лампочка светилась над кассой летнего кинотеатра. Киномеханик Гриша Зайченко, напарник Константина Борисовича, включал магнитофон в кинобудке и наполнял тёмный парк звучанием динамиков со сцены:
"Словно сумерки наплыла тень –
То ли ночь, то ли день..."
Потом лампочка над кассой гасла и начинался сеанс. Скамейка погружалась в темноту своей лиственной пещеры. К этому моменту наш разговор иссякал. Она откидывала голову на мою руку вытянутую вдоль верхнего бруса скамеечной спинки и – мир переставал существовать. Особенно если на ней не было лифчика и она была в зелёном платье с молнией от верху до пояса спереди...
Но всему есть какой-то предел и когда, погрузившись в иное измерение, моя ладонь соскальзывала по животу ниже впадинки её пупка и пальцы трогали резинку её трусиков, голова поверх моего плеча недовольно покачивалась и она издавала «ммм», как будто вот-вот очнётся, и я беспрекословно скользил к сокровищам повыше...
Потом сеанс кончался. Лампочка над билетной кассой вспыхивала снова. Мы пережидали пока считанные киноманы пройдут по аллее за стеною кустов, прежде чем встать со скамьи. Какая-то опустошённая охмелелость… Ей надо идти… Папа говорил… Не позже…
Мир погряз в глубочайшей осени – зябко, мокро, пусто. Листва опала и голые чёрные ветки уже не скрывали скамейку. Да и кто сядет на мокрую? По инерции, мы продолжали приходить в парк, но и он стал враждебным. Однажды посреди дня мужик за тридцать начал на меня наезжать. У меня не было шансов против него. Хорошо, что ребята из нашей школы позвали его распивать вино за танцплощадкой, а мы тем временем ушли…
Первый снег упал и растаял, грязь прихватило морозом. Потом снова выпал снег и – началась зима… В один из свиданных вечеров, когда я расстегнул на ней пальто, чтобы добраться до любимых грудей, она отпрянула и сказала, что не может позволить всё человеку, который ей, фактически, никто.
Это я-то никто?!. После всего, что было между нами?!.
(…выяснение отношений в рухнувшей связи – кто был прав, а кто лев, это просто запоздалый выстрел из пушки на корме вслед паруснику уплывающему прочь своим курсом…)
Мы расстались. Прощай, сладчайшая Натали́...
"Ах, кабы на цветы да не морозы..."
вверх-скок