Каждое утро Начальник Овощной Базы распределяет кому где работать. Пару раз мне досталась должность помощника бондарей. Вся площадка перед их приземистой мастерской заставлена нуждающимися в ремонте бочками. Я вкатывал или втаскивал их волоком—с учётом степени увечья—в тесную комнату с верстаком. Два мужика в кепках и фартуках сбивали с потерпевшей железные обручи и бочка рассыпа́лась кучкой гнутых дощечек, которые они именовали клёпками. Бондари сортировали их, безнадёжных отбрасывали, восполняли нехватку из запаса от прежних ремонтов. Они стругали их и подгоняли одну к другой, собирали круглые днища из прямых обрезков, вставляли с торцов возрождённой бочки и заново набивали обручи.
Конечно, я и раньше знал, что когда говорят «у него клёпки в голове не хватает», то это значит то же самое, как если сказать «не все дома» или просто «чокнутый», но именно в той мастерской мне полностью дошёл смысл выражения – ведь бочку без клёпки невозможно наполнить, как и чокнуто треснутый стакан.
Отходы я относил всё к тем же бездельным печкам во дворе, в которые, если присмотреться, вмурованы железные котлы. Бондари работали не спеша, восстанавливали две-три бочки в день и время рядом с ними тянулось очень медленно, зато в их мастерской приятно пахло древесными стружками…
Возле каменщиков пахло сырой землёй. Они работали в длинном подвале хранилища, заменяли стену из брёвен кирпичной. На них тоже были кепки и фартуки, кепки такие же как у бондарей, но фартуки потолще, из брезента.
Мне очень хотелось попробовать класть стену, хотя бы немного. Старый каменщик позволил мне проложить один ряд. Он стоял в стороне и чему-то усмехался, хотя его хмурый напарник всю дорогу ворчал, что у меня не так всё выходит как надо.
Мой напарник по подсобничеству, тоже ворчал всё время, но не на тему каменной кладки, а из-за того, что начальник такой сука. От злости, что ему достался такой сука начальник, он увиливал от работы, на которую Начальник отправил нас двоих. Меня не колыхало, что он работает меньше моего, просто это неправильно, и я даже обрадовался, когда он отправился брать расчёт в конторе ОРСа.
А потом пошли огурцы. Они прибывали вагонами, составами, которые небольшой дизель-локомотив впихивал на территорию Базы по боковой ветке. В вагонах стояли ящики с огурцами, которые надо переправлять к тем печкам во дворе в чьих котлах кипел пахучий рассол из укропа, а вокруг стояли шеренги пустых бочек, крышки сняты и опёрты на клёпки их стенок, в ожидании своей порции огурцов на засолку.
Здесь работала уже знакомая бабская бригада, но им уже некогда было точить лясы про «неё» и про «него». Они варили «узвар» под железными крышками котлов и разливали по бочкам уже заряженным огурцами.
Меня не манила карьера кулинара, мне хватало должности истопника, поддерживать огонь в печах обломками разбитых ящиков и треснутых клёпок, которые приходилось доламывать топором, но не все. В общем, работа не конвейерная – когда надо подбрасывать, покричат, а потом иди и сиди дальше пока не позовут.
И я и сидел на солнышке во дворе без единой тени, в стороне от печей, где вообще жарища адская. Чтобы скоротать время между зовами, на подхваченном из кучи топлива обломке гладкой клёпки я отрабатывал аккорды шестиструнной гитары: ре-минор, ля-минор, ми-мажор.
Бабы смеялись от кипящих котлов: –«Шо? Нашёл клёпку шо тебе не хватала?» Но я не обращал внимания. Я брал си-септаккорд и думал о Натали́...
~ ~ ~
Когда тебе навстречу идёт по тротуару девушка с косыночкой на шее, которая однако завязана не как пионерский галстук, а пошире, и узел сдвинут на плечо, то сразу усекаешь, что эта девушка в теме насчёт шикарного стиля. И так сразу охота с ней заговорить, познакомиться, пойти рядом…. Но как заговорить-то? А вдруг отошьёт? И будешь себя чувствовать как помидор разжваканный. Кому оно надо?
Совсем другое дело, если знаешь, что стильную девушку зовут Наташа Григоренко и ты даже пытался кружить её в бальном вальсе под баян Володи Гуревича, он же Ильич.
– Привет, Наташа! Как дела?
– О, Серёжа! Тебя не узнать! Вообще-то, в двенадцатой школе меня все зовут «Натали́».
Мы случайно шли в одинаковом направлении и я проводил её до угла улицы, на которой она жила, улица Суворова, напротив срединного въезда на Базар.
(...или всё ж таки она первой окликнула на том тротуаре? Ведь чтобы так круто повязать косынку нужно быть не только шикарной, но и решительной тоже...)
Как бы там ни было, но следующий шаг сделал я. Может не слишком сразу. Через неделю или две... Или всё-таки через месяц? Неважно! Главное, что я сделал этот шаг, вернее, очень даже решительный прыжок.
Радя и я ехали на задней ступени трамвая на Посёлок, прохлаждались встречным ветерком. И когда вагон тадахкал вдоль Базара, я вдруг зачем-то повернул голову и заглянул в промелькнувшую за дорогой улицу Суворова. Особых причин туда смотреть у меня не было, но недалеко от угла две девушки играли в бадминтон. Конечно, я сразу же узнал прямые длинные волосы Натали́.
– Пока, Радя!– И я соскочил на полном ходу не отвечая на его «Куда?»
Да, точно, это она. Вторая девушка тоже оказалась знакомой – наша бывшая одноклассница, Наташа Подрагун, которая как и Натали́ перешла в двенадцатую ради Физико-Математического уклона.
Конечно, я тут же забалаболил насчёт случайно мимо, вечерней лошадью в Одессу, даю уроки дрессировки воланчика. И тут—ну это ж надо как совпало!—из-за угла выруливает Радя. Ещё один случайный прохожий, явно спрыгнул тоже, не доезжая до остановки у школы № 13, хотя собирался навестить своего дедушку.
Наташа Подрагун скоро ушла, потому что я и Радя так мало с ней общаемся, из-за того, что она толстая. Натали́ пригласила нас во двор своей хаты, где был стол вкопанный в землю, а на нём кипа Чешских журналов Film a Divadlo. И пока я увлёкся рассматривать в нём картинки из вестернов, Радя перехватил разговорную инициативу.
Но тут из соседского огорода просвистели два комка сухой земли, правда, с недолётом. Натали́ крикнула пацану, что скажет его родителям, но Раде этого показалось мало и он побежал к забору шугануть малолетку, а может хотел повыделываться своей спортивной выправкой, как никак два года в ДЮСШ ходит, на волейбольную секцию.
Наверное, Натали́ стало жалко десятилетнего Отелло, или же Радя, несмотря на физическую подготовку, примял какой-то из картофельных кустов своей пробежкой через огород, но пока он наезжал на пацана своей лекцией старшего товарища, Натали́ пригласила меня заглянуть к ней в четверг, потому что у неё ещё много таких журналов. Так мы начали встречаться – я и Натали́.
Пожалуй, правильнее будет сказать, что это Натали́ со мной встречалась, потому что я понятия не имел как это делается. Я просто приходил на улицу Суворова 8, в назначенный день, здоровался с её матерью, садился на диван и листал очередной журнал Film a Divadlo. А и умудряются же люди такие журналы доставать! Где?.
Потом её отец приезжал с работы на мотоцикле с коляской. У него был такой же круглый подбородок как у Натали́, и он разрешал выйти погулять до десяти, но не позже половины одиннадцатого. И мы выходили.
Она много говорила, но не ради пустой болтовни, как некоторые. Натали́ стала моим просветителем. Несмотря на долгие годы запойного чтения, я ещё столько всего не знал…
Что самые классные конфеты это «Грильяж», только в Конотопе их не продают. За ними надо в Москву ехать или в Ленинград, да и там не сразу найдёшь… Что самый вкусный бутерброд это намазать хлеб маслом, а сверху тонко нарезанный помидор и яйцо вкрутую, а хлеб должен быть чёрный, конечно… и что самый хриплоголосый певец в мире это Луи Армстронг.
По её наводке, я взял в библиотеке книжку стихов Вознесенского. Я знал где она стоит на полках, но всегда обходил за то, что стихи. Так вот что значит настоящие стихи!
вверх-скок