~ ~ ~ мои университеты (часть первая)
С того случая у меня на дежурствах занятие появилось.
Мотор воет, котёл шипит, а я, на круглый стол опёршись, всё одну думу думаю, час за часом думаю: как мне Серого грохнуть?
Грохнуть, конечно, не проблема — всё тем же ломом, но что потом?
Надо так грохнуть, чтоб самому не загреметь — а как?
Яму в поле выкопать и то нечем — в мастерской только молоток да зубило; у кого-то попросить — так потом всплывёт.
Или, допустим, в насосной; в ту яму, что постоянно водой заполнена; она глубокая, груз привязать и — туда... ну, а если вдруг вода завоняется, когда труп начнёт разлагаться?
Самое правильное — в топку котла, там от форсунки пламя на два метра, испепелит бесследно.
Вот только Ваня придёт меня сменять, а тут жареным пахнет, попробуй объясни...
Проблема явно не имела решения и я неделю за неделей ходил по замкнутому кругу, пока дежурный повар не скажет, что можно выключать котёл.
Кто знает, может я и справился бы с этой квадратурой круга, но тут туляки ушли на дембель и в часть пригнали новых «молодых» из Узбекистана и Ставропольского края, и майор Аветисян вышиб меня из кочегарки, взяв на замену кого-то из пятигорских.
Бывай, Ваня! И ты, круглый стол, наперсник безмолвный раздумий бесплодных…
Да, я стал «дедом» и по настоящему прочувствовал это, когда зашёл в сортир и увидел бурынского Васю, с которым нас шугали в отделении Простомолóтова.
Он сидел на корточках над очком и держал в руках газету распахнутую перед носом.
Я охуел!
Картина Репина: сидит, такой весь из себя вальяжный, избу-читальню тут устроил, на шее ремень с бляхой, типа, кашне, а он, как деловой, новости дня просматривает.
И тут он, сука, меня вконец добил.
Чуть-чуть так приподнялся, кивнул степенно и говорит:
- Добрый вечер.
Распроебут твою, блядь, каркалыгу! Ну, Вася!
Где он такие, блядь, слова находит?!.
Период моей «дедовщины» проплывал довольно сумбурно.
Я уже не принадлежал к шатии чмошников, но переводить меня из четвёртой роты ещё куда-то, всего на полгода, поленились.
Вот и пришлось мне трудиться то там, то сям.
Больше всего на РБУ.
РБУ — это не реактивно-бомбовая установка, а растворо-бетонный узел.
Хотя, конечно, «дед» не перетрудится; могу покидать песок лопатой, а могу и не кидать.
Здесь отделением командовал Миша Хмельницкий из нашего призыва.
Он забурел: лычки на нём сержантские, «молодых» шугает...
И ещё на кирпичный завод меня отряжали, там «молодых» нет, и я самолично укладывал кирпич-сырец в кольцевой печи для обжига.
Изнутри кольцевая печь как арочный тоннель с низким потолком, и она работает беспрерывно.
Тут тебе через проём в стене транспортёром кирпич-сырец гонят — только успевай укладывать, а на другом конце диаметра кольцевой печи бушует пламя из форсунок в тесных стенах, для обжига кирпича.
Жар, конечно, и сюда доходит — работаешь в одном хэбэ́.
Ещё жарчее свежеобожжёный кирпич на те же ленты транспортёра выгружать — он и через рукавицы руки припекает, а печные стены таким жаром пышат, что до нательной рубахи разденешься.
Ну, а следующая смена на этом месте опять сырец уложит, и так без конца — закольцованный цикл...
Ещё меня в какой-то городок возили, Светлоград, кажется, грузить продукцию на тамошнем заводе керамической плитки.
В казарме тоже больше стал времени проводить; при нештатных ситуациях «молодые» ко мне за советом обращались.
Например, такси остановилось за забором, а в нём сержант из нашей роты — в полном отрýбе.
Я перелез, гляжу он на заднем сиденьи валяется, голый до пояса.
Таксист говорит ничего не надо, только машину освободи: а сержант как боров, насилу вдвоём через забор в сугроб перекинули.
Ну, потом в сушилку его — это комната без окон рядом с каптёркой, где после рабочего дня бушлаты сушат над тэнами, там он и дрых до утра...
Узбеки один раз из полученной ими посылки угостили; сушёная дыня косичкой заплетена, сладкая.
Вспомнилась та посылка, что родители мне присылали — четыре банки сгущёнки, я её в клуб отнёс.
А узбеки сами подошли и угостили — я и не знал, что у них посылка.
Наверное, потому, что хоть я и «дед», а в столовой ихние пайки масла с сахаром не обжимаю...
Командир роты, капитан Черных, куда-то перевёлся из стройбата, или у него штрафной срок кончился.
Вместо него старлей исполняющим стал, вот ребята и разбухтелись: почему в отдельной роте, или, вон, в третьей телевизор смотрят, а у нас второй год не работает?
Так комбат нам собрание устроил в ленинской комнате.
На стол уселся, типа, князь, брюки чуть не до колен вздёрнулись, а из-под них носки с туфлями и волосня седая.
А мы перед ним на принесённых из казармы табуретах, ждём чего умного скажет.
У художника Гойи целая серия таких картинок есть.
- Вы что, блядь, забастовку устраивать? А? Как в Италии? Так хуй вы угадали! У них там — макароны! Одна макаронина длинная, а другая — нет. Потому что пополам обломана...
И сидит, через очки вокруг зырит, филин мохноногий, переваривает чего это он сейчас тут выдал.
А мы напротив сидим и преданно на него смотрим.
Но позади уставного взгляда, которым полагается есть начальство, я вспоминаю рассказ Рассола про гермафродита по кличке Софочка из орловского призыва.
Её-его родителям пришлось раскошелиться, чтобы врачебная комиссия закрыла глаза на некоторые особенности физиологического строения их ребёнка — хотели хоть два года от неё-него отдохнуть.
И отправили Софочку в стройбат, чтоб сделать из неё настоящего мужчину.
Уже незадолго до демобилизации в казарме четвёртой роты сложился взрывоопасный любовный треугольник вокруг миловидного дембеля.
Она предоставляла свою благосклонность сразу двум сослуживцам, а те не хотели мирным путём решить вопрос: на чью койку ей приходить после отбоя?
Тогда в этом же самом Ленинском уголке тоже собрание устроили, Рассол тоже на нём сидел, может даже на этом же табурете, когда комбат поставил вопрос ребром:
- Софочка, ну, скажи, еби о мать, у тебя там хуй или пизда?
Рядовой военнослужащий поднялся с табурета и, подойдя к старшему по званию, плавным жестом отвесил пощёчину:
- Козёл старый!
Всё также вихляя бёдрами, она пошла обратно, спиной к довольному уханью хохочущего филина.
Отцы-командиры... ну, блядь, и армия!..
Я бы не поверил в возможность призыва гермафродита в армию, но слишком уж достоверны детали рассказа Рассола, чересчур совпадают с окружающей действительностью.
- Вам дана высшая материя, блядь! Мозг! Серое, еби о, вещество!
Ага, это он у себя там в следующую уже извилину забурился, во, блядь, армия — охуеть!..
На утреннем разводе начштаба объявил, что вчера в городе он видел кого-то из солдат отряда в самоволке.
Он даже и погнался за нарушителем, но тот убежал.
Однако, возмездия не миновать; сейчас он, начштаба, пройдёт вдоль строя личного состава и выявит самовольщика.
И он пошёл внимательно вглядываясь в лица первой роты, второй роты, третьей роты, четвёртой роты.
Всё — дупель-пусто: дальше только КПП да ворота.
Также медленно он прочесал вдоль строя обратно к первой.
Вот ведь долбоёб.
Если ты там за кем-то гонялся, то так он тебе и выйдет утром на развод, жди больше, глазки закрой — ротик открой.
Солдатик тот сейчас где-то в сушилке кантуется, или дневального подменил.
Может вообще из тех бригад, что месяцами безвыездно в городе.
Пошёл на третий заход.
Первая рота, вторая рота, третья рота, четвёртая рота.
За дурной головой и ногам покоя нет.
Ну, блядь и ар..
- Вот он!- боксёрский палец майора уставлен на меня.
- Чё? Да если б за мной гонялся, ещё до развода б вывел!
- На гауптвахту!
Дежурный по части и два «черпака» в красных повязках подходят с требованием отдать им бляху и ведут меня на КПП.
Я на ходу продолжаю доказывать, что он, сука, и сам же знает, что это не я был, но меня запирают в глухой комнатушке «губы».
Через час или два дежурный по части отпер дверь и вернул мне ремень: я назначен на штрафные работы — посыпать песком шоссе до города поверх гололёда, грузовик с песком уже у ворот...
Жмуря глаза от вьюжного ветра, я добросовестно бросаю лопатой песок через железный борт, но когда, въехав в город, грузовик направляется за следующей порцией песка, мои с ним пути расходятся у первого же светофора...
вверх-скок