Пару дней спустя, «молодой» из Днепропетровска, Саша Рудько, постучал в обитую жестью дверь пальцами изъеденными известковым раствором – «грязью»для штукатурки. Музыкант Александр Рудько, который в своей гражданской жизни работал бас-гитаристом в областной филармонии.
Так в одиннадцатом военно-строительном отряде началось создание ВИА «Орион» на аппаратуре и инструментах сохранившихся после предыдущих призывов.
Ребята ходили в штабной барак, говорили с Замполитом ВСО-11. Александра назначили завклубом части. Но он так и не завёл себе форму из «пэша́», он спал в казарме второй роты и стоял там на вечерних проверках… Он умел читать ноты, играл на всём, что только подвернётся. Он научил нас делать распевку «ми-мэ-ма-мо-му» и моргал, болезненно и немо, на мою лажу в пении… Его большой нос постоянно припухал от насморка, и он картавил. Но он был Музыкант…
А я начал жить двойной жизнью. После рабочего дня и ха́вки в столовой, я сворачивал налево – в Клуб, до вечерней проверки…
– Разрешите встать в строй, товарищ старшина!
– А ты чё опаздываешь, Огольцов?
– Был в Клубе.
– И чем это вы, клубники, там занимаетесь?
В строю раздаются подхалимские хиханьки в поддержку намёка.
– Мы занимаемся там сольфеджио, товарищ старшина.
Лицо командира тупо застывает, он таких слов отродясь не слыхивал. Хаханьки в строю усиливаются, но уже в обратном направлении
– Замполит батальона в курсе, товарищ старшина.
– Встань в строй, суфл… салфа… Ссука!
Ну а в рабочее время я – как все… Нас перебросили на пятиэтажку – её готовят к сдаче. Витя Новиков и Валик Назаренко зазвали меня в пустую квартиру. У них оказалась бутылка вина. Распили её с горлá. Забытый кайф. Всё выветрилось до вечерней проверки, да, и что там было-то на троих?
На вечерней проверке капитан Писак послал дневального в посудомойку за чистой кружкой для теста на употребления алкоголя. Продвигаясь вдоль строя, Писак, выборочно, даёт солдатам кружку – дыхнуть, потом вынюхивает полученную смесь. Двоим уже приказал выйти из строя и сделать поворот кругом.
Когда он протянул кружку мне, я понял, что мне пиздец приснился, даже без проверки. Я выдал сам себя ещё до выдоха тем, что меня сейчас бросает то в жар, то в холод. За послабленный ремень Писак впаял мне пять нарядов, а теперь мне полный пиздец. Писак нюхнул из кружки, садистски опустил взгляд и сказал: –« Ну, вот, если человек не пил – сразу же видно».
После вечерней проверки, Витя Стреляный с усмешкой поделился: –«Ты был белее стенки».
Как будто я и сам не знаю... Писак, суча́ра, что за кошки—мышки?
~ ~ ~
И снова выходной, аж не верится. Вечером даже кино показали. Польский фильм, Анатомия Любви с намёками на эротику. Может, в Польше было больше намёков этих, но пока кино досюда докатилось, покромсали кому не лень, начиная с цензуры и до прыщавых киномехаников, что отчикивают плёнку кусками, где только мелькнут голые титьки. Для близких друзей и личного пользования. Кретины.
На следующее утро, в строю журчащих в жёлоб мочестока, я с печалью встряхнул свой от последних капель и безмолвно сказал ему среди общего гама: –«Такие дела, кореш, быть тебе два года просто сливным краном». И застегнул ширинку.
На объекте мы таскали строительный мусор и излишки грунта из подвала носилками, это называется делать планировку. Все какие-то задумчиво угнетённые, молчаливые. Такими плачевными оказались последствия недорезанного Польского фильма, хотя по виду вроде б не трагедия.
В перекуре, от нечего делать, я начал Алимошу доставать. Он не отзывался или же кратко посылал, а потом подскочил ко мне с кулаками. Пришлось отбиваться как могу, а могу я, прямо скажем, хуёвенько.
Тут в подвал зашёл Простомолотов, крикнул прекратить, и мы опять впряглись в носилки. Я пару ходок сделал, смотрю, боль в правой руке никак не утихает. Видно, совсем неправильно приложился большим пальцем к Татаро-Монгольской Алимошиной роже...
Наутро вся кисть распухла и после развода помощник фельдшера из медпункта части (тот самый деревенщина из нашего призыва, но уже в «пэша́» обмундировании) повёз меня в ставропольский военный госпиталь. До города на грузовике с какой-то бригадой, а там на автобусе, потому что городской транспорт для солдат бесплатный.
Когда мы в госпиталь приехали, он мне сказал подождать и зашёл в какое-то здание. Вокруг хорошо так, густой сад с деревьями жёлтой алычи, жаль аппетита нет – рука, сука, ноет. Ну сел я на скамейку в тенистой аллее между зданий и заснул.
Открываю глаза, а прямо перед носом круглая такая морда и усы кошачьи. Я аж дёрнулся, хорошо скамейка со спинкой, не дала свалиться. Ещё раз глянул – вижу капитанские погоны у кота на плечах. Ну всё ясно-понятно, увидал, что солдатик дрыхнет спозаранку и взялся обнюхивать на предмет наличия алкоголя в дыхании.
Потом пришёл мой сопровождающий и отвёл в другое здание, чтобы руку проверили. Они мне большой палец крутят, а я в ответ гусиное шипенье издаю, а свободной рукой сам себя по левому боку хлопаю, словно крылом перебитым. За такие симптомы вывели мне диагноз перелома кости, руку перебинтовали, гипсом обмазали и оставили в госпитале. Спасибо, Алимоша!. Но умываться одной левой всё равно неудобно…
Что может быть лучше перелома? Никаких уколов, валяйся себе да жди пока кость срастётся. В столовой квадратные столы на четыре посадочных места и стулья вместо лавок. И ха́вка куда лучше, чем у нас в столовой. Оно и понятно, потому что тут и офицерá тоже лечатся. Конечно, пациенты все в пижамах, без знаков различия, только офицерские палаты на втором этаже, а для рядового состава в полуподвальном. Какая разница где спать? Тем более отсюда к столовой ближе, она у нас под боком, в конце коридора.
Госпиталь место тихое и не переполненное. В моей палате, кроме меня и Грузина по имени Резо́, четыре свободные койки. Чёрные волосы Резо́ такие длинные, что ему получается зачёсывать их назад. Явный признак «деда». Левую руку он обычно притискивает к своему боку, эта поза вызвана его шефской помощью степному колхозу, куда его послали водителем грузовика.
На полевом стане он начал крутить любовь со стряпухой, а её муж ударил его в спину большим кухонным ножом и теперь стряпуха приходит проведывать пострадавшего в госпитале. Они уходят в запущенный сад и вернувшись оттуда Резо́ предлагает мне угощаться алычой из кармана его пижамы, но мне не хочется, хотя рука уже не болит...
вверх-скок