Приход лета чмо ВСО-11 отметило общей попойкой. Батальонный УАЗ-66, что развозит ужин сторожам на объекты и тем, кого ударная штурмовщина держит на стройке даже ночью, вернулся из города с ящиком водки внутри большого котла-термоса из-под розданной ха́вки. Дежурный офицер на проходной мимолётно заглянул в кузов на предмет обнаружения случайного самовольщика (как будто кто-то доезжает до ворот! как будто он о том не знает!) и грузовик проехал к боксу.
Не забыли и меня пригласить, кочегар – нужный в солдатском быту человек. Возлияние началась после отбоя возле дальний боксов. В ярко-летней иллюминации полной луной, пятнадцать чмошников уселись на земле широким кругом типа аборигенов поля пересечённого колючей проволокой – все лицом к центру круга, где отблескивало стекло водочных бутылок и белели эмалью стенок пара бачков набитых мясом, которое повара пожарили в громадных противнях на электроплитах кухни. На разостланной мешковине двух пустых мешков вздымалась куча из нескольких буханок хлеба нашинкованного в хлеборезке…
Никогда прежде мне не приходилось пить водку с горла́. Стартовые глотки гадостны, но последующие льются соко́лом.
Закуска, к сожалению, исчезла слишком скоро… Свою бутылку я так и не допил. Поднявшись на нетвёрдые ноги, с полным почтением к честной компании, я известил присутствующих об немедленном отбытии меня в село Дёмино.
– Спакуха, кенты! Сё ништяк! Ккой нах держур фц.. ыр… я сам держур… Блядь!
И всё же, чтобы не нарваться, ограждение я форсировал возле свинарника, подальше от казарм. А там уже взял курс на круглое лицо полной луны блиставшей с небосвода над селом Дёмино, но при этом раскачивалось туда-сюда, как на качели. Я бормотал ей выговоры за такое коварное непостоянство и полю тоже, что устроило тут морскую качку, тоже мне...паимаишь… Потом я упал и попытался приподняться на локте, но земное притяжение оказалось слишком неодолимым, а поле таким приветливо мягким…
Проснулся я сумерках брезжащего рассвета, метров за сто от свинарника и побрёл в кочегарку – напиться воды из-под крана и рухнуть на деревянный верстак в мастерской...
Похоже, я слишком чересчур раскатал губу, размечтался, что до конца службы буду кантоваться между Клубом и кочегаркой. Однажды утром после ночной смены, майор Аветисян застал меня спящим в мастерской и отдал приказ отправляться в казарму роты. И это в то время, когда большинство чмошников манкировали даже вечерней проверкой! Солдат штабной писарь, например, спал в медпункте, на одной из двух тамошних нормальных коек, а у кого жалобы на состояние здоровья, тех помощник фельдшера без задержки спроваживал в городской военный госпиталь. Слесарь Тер-Терян кантовался в швейной мастерской с Гришей Дорфманом. У клубного художника, Саши Лопатка, ващще своя комната в Клубе. А несчастный кочегар, отсидев целый день среди воя и грохота, должен топать на вечернюю проверку, где вместо отсутствующего чмошника чей-то голос из рядов выкрикнет «на дежурстве!» и – нет вопросов...
Чтобы как-то убить время, пока на кухне готовится ха́вка, я взял книгу из библиотеки в штабном бараке, через писаря. Выбрал её за толщину, чтобы на до́льше хватило. Идиот Достоевского. Ё-моё! Вот это вещь! Кульминация за кульминацией… После тех книг навязанных школьной программой, и не подумаешь, что он так круто пишет… А больше в штабе и брать нечего, там всего одна полка, а на шедевры Б. Полевого с Н. Островским после книги Фёдора Михалыча совсем не стои́т.
В Клубе Рудько дал мне буклет The Beatles in America про их турнэ там. Кто-то из «молодых» с собой привёз. Я начал переводить, потому что в буклете фоток больше, чем текста. Однако без словаря под рукой, моего школьного запаса хватало лишь с пятое на десятое, кое-где приходилось по картинкам догадываться, но Рудько и такое устроило…
Так оно и идёт, по кругу, рутина из шипения пара, насосного воя, потом Клуб, вечерняя проверка, и опять в Клуб. А с утра всё по новой… Вон Джафаров галопом несётся, глаза круглые, из орбит лезут, лицо белое, рубаха н спине тоже – где-то неслабо о побелку терану́лся.
– Спрячь меня! Начштаба за мной!
Я через дверь секану́л, ну а кто ж ещё от кухни сюда прямиком на сближение прёт своей боксёрской походочкой враскачку? Джафаров едва успел через окно в мастерской в бурьяны выпрыгнуть.
– Никак нет, товарищ майор, сюда никто не заходил.
Да только у майора нюх как у охотничьей собаки, и уже из-за угла:
– Прапорщик Джафаров! Ко мне!
Пиздарики тебе, прапорщик, клянусь мамой… А с чего это Начштаба за Джафаром как с ху́я сорвался? Хотя какая вхуй разница?
А под вечер в поле другая охота. Смуглые ковбои из Отдельной роты крысу обложили и в обрезок железной трубы загнали. Плеснули туда бензина и подожгли. Крыса выскочила вся пламенем объята, по полю мечется как огненный шар, а они не отстают – культурно-спортивный досуг…
В ночную смену, в проходе вокруг спаренных котлов, я крысиный выводок увидел – заорал, кинулся сапогами потоптать, но разбежались. Но с чего это вдруг во мне такая ненависть на крыс взыграла?. Инстинкт самосохранения в чистом виде. Они же не простят людям, включая и меня, мученическую смерть той сожжённой крысы, вот я и кинулся их превентивно истребить. Придурок….
Однажды ночью, сплю я на верстаке, и что-то непонятное мне на грудь уселось. Ну как бы сгусток чёрного тумана и – давит; хочу сбросить, а сил нет ни шевельнуться, ни даже криком спугнуть и тягостно так... Еле-еле проснулся.
Позднее Ваня с умным видом начал меня поучать, что это домовой был. Вот они в Крыму том ёбнутые. Кочегарка это – дом? Откуда тут домовой возьмётся?.
Единственное, что я Ване не сказал – та тварь сидела как раз в том месте на груди, что я побрил станком перед зеркальцем в штукатурке. Ну чтоб видуха стала как у мачо, а то у меня там волосни не больше, чем у Вани на верхней губе. Но хуй я угадал, как было, так и осталось…
вверх-скок