самое-пресамое
финальное произведение

На свадьбе во дворе хаты играли «Орфеи», бесплатно, конечно, это ж не халтура.

Пара досок заперла Жульку в его будке, и в свободном от травы кругу земли, который он выхлестал цепью за свою собачью жизнь, установили аппаратуру и инструменты. Вдоль общего сарая — параллельно бывшему штабелю, а теперь уж просто груде бывших кирпичей — был накрыт длинный стол, под сенью вековых Американских Клёнов.

Мы с Ольгой сидели спиной к забору Турковых. Два кухонных стула под нами объединял вывернутый наизнанку полушубок отца, с длинными космами руна, пусть не золотого, но тёмно-рыжего, во всяком случае.

Вокруг стола сидели Архипенко, Дядя Вадя со своей женой, у которой он был примаком, мать Ольги, Мария, прибывшая из Крыма со своей старшей дочерью, Витой, тётя Нина с дядей Колей, какие-то дальние родственники Солодовниковы, ближайшие и более отдалённые соседи с Нежинской и прилегающих улиц: Крепаки, Плаксины, Кожевниковы, Владина мать, Галина Петровна, и всевозможные друзья новобрачных или же бесплатных музыкантов, а также сменяющие одна другую группы Поселковых хлопцев, всегда готовых выпить надурня́к...

Свадьбу гуляли до поздней ночи при свете пары лампочек, подвешенных к Американским Клёнам. Кричали «горько!», чтобы мы с Ольгой встали и целовались, под хоровой счёт застолья: сколько мы протянем в поцелуе.

Отца, вместе с матерью Ольги, посадили на возок и лихо прокатили вдоль по Нежинской, до колонки и обратно (Марии не очень понравился этот старинный красивый народный обычай).

Квэк обнажился до пояса и выплясывал с большим топором в руках, который прихватил из сарайчика, но дядя Коля начал ему подхлопывать для убедительности, что он тоже рокенрольщик, улучил момент и забрал топор у весёлого Викинга. Хлопцы с Посёлка поволокли Квэка к нему на хату, потому что сам он не дошёл бы. А тем временем, Чепа и сестра Глущи совокуплялись за спиной угрюмого Вяза в палисаднике, в позе раком…

Короче, нормалёк получилась свадьба, в стиле незыблемых канонов и лучших традиций Посёлка...

Уже за́ полночь мы с Ольгой удалились в свою брачную опочивальню в сарайчике…

Прежде чем приступить к первой брачной ночи, мне пришлось лопатой выскрести блёвы Квэка у двери и вымести окурки сигарет Ольгиных подружек, с которыми те тут прятались. Если б знал заранее, что дружеская открытость упрётся в такое наплевательское отношение, я бы замок на дверь повесил.

Даже плёнку в магнитофоне перекрутили хрен знает куда, а у меня ж там стояла на эротической Французской песне, как саундтрек для момента осуществления брака. А так, чтобы не париться и не крутить туда-сюда в напрасных поисках, я поставил бобину с самого начала — куда денется, рано ли поздно, заиграет — но когда мы совершили то самое осуществление, оказалось что вся сторона плёнки тоже кончилась, собралась на правую бобину и шлёпает хвостиком рядом с неподвижно-пустой левой… как-то упустил я те эротические стоны Брижжит Бардо.

Потом по жести крыши сарайчика и по длинным листьям кукурузы, что тёрлись об стекло рамы, распахнутой в ночной сад, хлынул ливень, а мы просто лежали, тесно обнявшись, и это было хорошо…

~ ~ ~

Наш медовый месяц совпал с моим отпуском на заводе. Моего отца Ольга покорила рыбой фаршированной луком и рисом, по рецепту приморского города, мне тоже очень понравилось, жаль, что редко она её готовила.

А первая супружеская ссора случилась на третий медовый день. Я сидел во дворе за расшифровкой нот какого-то Испанского этюда гитарной музыки. Ольга прошла мимо, из хаты в сарайчик, и на ходу меня позвала.

Я ещё минуту подёргал струны, ну максимум две, не больше, пока пришёл. Она лежала на койке и заливалась слезами, что я не уделяю ей никакого внимания, разве с жёнами так поступают?

Так что пришлось заглаживать свою вину самым правильным, по-моему, способом, хотя так и не понял чем провинился.

(...это только теперь я вычислил, что так работает инстинкт женского самосохранения: если я тебе уже досталась, то для каких ещё проблядей ты тренируешься на этой ёбаной гитаре?

Хотя, возможно, я и до сих пор чего-то не так понял...)

Лёха Кузько принёс благую весть — мы начинаем играть танцы в ДК КЭМЗ, он там договорился.

Тут любой бы обрадовался, потому что — это не жизнь, если на танцах не играешь. К тому же, когда мы с Ольгой ходили на танцы в Лунатик, и на площадке вспыхивала драка, я боялся за её живот, хоть ничего ещё не видно.

На танцы в КЭМЗе собиралась толпа тех, кому далеко до Лунатика. Пусть "Шпицы" играли лучше нас, но целый час дожидаться трамвая после танцев — излечит любую меломанию.

И даже некоторые хлопцы с Посёлка начали выныривать в Доме Культуры КЭМЗ. Люди любят вливаться в знакомую толпу.

Владю с Чубой загребли в армию. Сосед Чубы, десятиклассник Сур, сменил его на посту бас-гитариста. Один хлопец с Загребелья, кличка Фофик, начал у нас петь. Он держал длинные Цыганистые волосы и при разговоре иногда заикался, почти незаметно, наверно, из-за этого у него такая детская кликуха.

Коронным номером Фофика была песня Макаревича из группы «Машина Времени»:

"Я пью до дна за тех, кто в море..."

И ни малейших тебе заиканий-пришепётываний, чётко. И ещё одна, про Американского лётчика, сбитого над Вьетнамом:

"Мой «фантом» как пуля быстрый..."

(...только совсем недавно я узнал, что это Русский перевод под песню «Секретный Агент», которую Мел Торме́ пел ещё в 50-е.

Всё-таки по музыке они нас всегда обгоняли...)

Один раз ночью Ольга полезла целовать мой хуй, а я крикнул: «Мне не нужна жена-вафлистка!» Она отдёрнулась, а я тут же закаялся. Долбоёб! Почему? Ведь хорошо же было!.

А самое обидное, что как-то само выкрикнулось, даже подумать не успел, а уже вякнул… и влился ещё одним идиотом в толпу тупых бурсаков.

Когда в сарайчике стало слишком холодно ночевать, мы перешли в хату, на кухонную кушетку. На ночь я плотно закрывал двустворчатую дверь между кухней и комнатой, где спали родители и брат с сестрой. Не потому что мы еженощно занимались любовью, а чтобы они не знали, в какую ночь мы занимаемся...

На танцах в КЭМЗе Ольга редко танцевала, живот стал слишком большим, а вокруг эти козлы скачут с козлихами, не смотрят куда дрыгаются.

И её светло-коричневая мини-дублёнка застёгивалась уже всего лишь на две верхние пуговицы.

Однажды ночью она начала плакать, что я совсем её разлюбил такую. Но это неправда, просто мне её жалко было и хотелось защитить её от всего. Ольга всё плакала и плакала, пока не заставила заняться с ней любовью. И это было хорошо, только я старался, как можно осторожнее, чтобы животу никак не повредило.

Четыре дня спустя Ольга родила мою первую дочь — Леночку…

~ ~ ~

Дети цветы жизни, пока не распищатся.

И хотя своим объёмом они не сделали бы из неё Мисс Декольте, груди Ольги оказались очень даже и весьма млекообильными. После кормления, избыток приходилось сдаивать в гранёный стакан.

А и кто бы сомневался, что Ольга и меня заставит продегустировать продукт. Конечно, о вкусах не спорят и всё такое прочее, но какого… этого находят в нём эти младенцы? Пастеризованное и то лучше...

Тётя Нина сказала, что ребёнка надо обязательно окрестить, и мы понесли Леночку в хату возле школы № 12, по адресу, который дала тётка.

Во дворе толпилось немало народу. Явно прихожане церкви, хоть у неё ни паперти, ни креста над крышей, типа подпольного храма в древнеримских катакомбах. Но внутри хата хатой, правда, без мебели.

Ребёнка распаковали из ватного конверта, наскоро смочили, чтоб заревела в знак протеста, и выдали нательный крестик со шнурком.

Я уж и думать забыл про это священнодействие, но в конце января Лёня, начальник Экспериментального участка, а по совместительству комсорг Ремонтного цеха, в конце рабочего дня позагонял молодых слесарей наверх, в кабинет начальника цеха, на комсомольское собрание.

Там он объявил, что ему позвонили из горкома комсомола, что я побывал в церкви и окрестил ребёнка, и за это нарушение комсомольской этики, собрание должно вынести мне порицание, как члену отступнику от норм ВЛКСМ.

Все тут же проголосовали «за», чтоб не тянуть и идти уже по домам, но поспешно толпясь на выход, выразили мне своё сочувствие, что не повезло и не вышибли меня из рядов ващще нахер, так что ещё десять лет будут удерживать комсомольские взносы из моей зарплаты.

Как выяснилось позднее, тот поп креститель ежемесячно представлял список посетителей хаты, на которой креста нет, куда следует. Такой себе подпольщик по кличке "Гапон", провокатор невздёрнутый…

Хотя как знать, может только на таких условиях ему позволили нести свет веры в народ православный...

* * *