Одними провожаниями теперь уж не отделаться, просто поцелуйно-обнимательные сессии на Светкином крыльце не снимут устремлённость в неизвестное. Нет и нет! Только этого — мало!
Но где? И когда?
— 7-го ноября, — сказала Ольга. «Когда вся Советская страна выйдет в праздничных колоннах встречать всенародный праздник...» — подхватила Всесоюзная радиостанция «Маяк», но Ольга перебила вещание, — Оля-маленькая сходит со школой на площадь, и дядя Коля отвезёт её и тётю Нину к себе в село.
И уж тогда не отвертеться Ольге, вопи, кукушка, не вопи, а вся ночь будет наша…
. .. .
В день 54-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, я с утра зашёл за Ольгой. Мы тоже собирались выйти в город.
Она подводила карандашом свои выщипанные в ниточку брови, рисовала стрелки по углам глаз. Марафетилась, одним словом.
Мы были одни, но когда я полез с объятиями, она уклонилась: «Зачем спешить? Сегодня хата по любому — наша. Вот только… знаешь, тут такое дело...»
(Я обмер, охваченный леденящим ужасом, неужто сейчас скажет, что у неё месячные?)
Ну, в общем… если я хочу… ну я знаю, что… чтобы так всё и было, я должен на кое-что согласиться…
— Что?! Говори!
Короче, сейчас, перед тем как выйдем в город, она накрасит мне глаза.
Ахх-уеть!.. Хотя, конечно, лучше, чем менструация.
Геракл меня бы понял. Его, победителя Немейского льва, Лернейской гидры, Критского быка и прочих чудищ, одна цыпочка, по имени Омфала, заставила одеть женское платье и прясть кудели в гинекее. Наступила, в общем, высоким каблуком на горло его мужскому достоинству... Ну хоть в чём-то я сравняюсь с этим нечеловечески сильным полубогом…
И я согласился...
Синие тени положила она мне на веки, полоска чёрной туши протянулась у основания ресниц… И мы вышли в город…
" ...по улицам слона водили, как видно, на показ...
Боря Сакун, выйдя из своей пятиэтажки на Зеленчаке, задорно поприветствовал меня, но, после дополнительного взгляда, вдруг резко изменился в лице. Неподдельный страх исказил поношенные черты лица мастера, недопроизнесённое «волосати...» застряла в горле, и он убежал обратно в подъезд своего места жительства.
(...и это человек переживший разгул бандитизма и всяких «чёрных кошек» в послевоенном Конотопе!
Или, может, как раз поэтому? За старым пистолетом Вальтер на нижней полке шифоньера?..)
— Ты больной и не лечишься. — Без обиняков констатировала моя сестра Наташа, при встрече на тротуаре Проспекта Мира.
" ...а мне плевать,
мне очень хочется..."
В Городском Парке Отдыха, Ольга вынула свою косметичку и стёрла с моего лица боевую раскраску, — хватит уж Гераклом прикидываться. Тут подошла Чепина подружка Нина со своей подружкой Ириной, и они втроём ушли поискать место для курения…
А ко мне шумно подвалили отчасти знакомые хлопцы с Посёлка. Они уже праздновали по полной. Им было хорошо, им хотелось, чтобы Орфею с Посёлка тоже стало ништяк. Они сорвали нашлёпку пробки с непочатой бутылки и протянули Вермут мне…
За всё в этой жизни приходится платить, даже за популярность.
Приставив стеклянное дуло к своим губам, я запрокинул голову и, с прощальным взглядом на мягкое осеннее солнышко, начал пить с горла́.
Потом бутылка пошла по рукам, по кругу… потом мы пошли в гастроном, где уже оставался только Кагор… потом мне стало плохо, и я убрёл, зигзагами, домой...
~ ~ ~
Проснулся я в сарайчике на железной койке, что перекочевала туда на место «Явы», когда Архипенко переехали на свою РемБазовскую квартиру. Мой дачный сезон уже закончился, но койка так и торчала в сарайчике и, кстати, оказалась весьма кстати.
Проснулся я в плаще и в обуви, на голой сетке койки, что, впрочем, ей неважно, коечной сетке. Важно, — что я не проспал: в тот день мы играли прощальные танцы сезона в Парке. Только туда ещё надо как-то дойти, а меня корёжит по чёрному, и этот привкус сургуча в пересохшем рту, какая гадость и — ой, бля! — так шею ломит...
Наконец, я кое-как добрёл, когда все уже таскали аппаратуру на сцену танцплощадки.
Лёха начал возбухать, что я сачкую, и Ольга тоже прицепилась: «Ты куда ващще делся?»
Я насилу смог объяснить, что мне совсем, ну очень совсем, так пло… плохо мне, ну.
Лёха сказал, что надо просто глотнуть от души и — пройдёт. Меня аж передёрнуло от подобной мысли, но Лёха и Ольга начали смеяться. А паренёк Юркó, который у Ольги адъютантом, сгонял в ближайший гастроном за вином.
Я заставил себя сделать пару-другую глотков и — о, чудо! — ожил для продолжения дальнейшей жизни.
Ольга, Лёха и Юркó добили целебный бальзам до дна, и мы начали играть танцы…
. .. .
Танцы кончились, аппаратура перетаскана обратно в билетную кассу, мы с Ольгой вышли из парка и, через две минуты ходьбы (вопреки моей напряжённости от мысли о предстоящем), свернули в её переулок.
Угловая хата, потом Светкина, третья — дожидается нас.
Имея полное право, заслуженное утренним Геракло-героизмом, я подвёл Ольгу к калитке, по-хозяйски распахнул и…
Она вдруг отшатнулась!.
~ ~ ~
По возрасту, я на два года старше Ольги, но мне всегда казалось, что наоборот. Она знала больше всего того, что я вычитал в книгах, и у неё был авторитет.
Если какую-то из девушек нашей богемы задевали посторонние чувихи, та обращалась к Ольге за помощью. Ольга выходила с оборзевшей сучкой и ставила на место эту тупую корову…
. .. .
Редкий вечер на танцах обходился без драк…
Играем номер, и вдруг с площадки — многоголосый долгий визг, но совершенно не в такт тому, что мы сейчас играем.
В сверхплотной массе молодёжи, сошедшейся на коллективный отдых, вмиг, из ниоткуда, возник свободный круг, а в нём размыто-скоростная метель мельканья кулаков. Безудержным водоворотом проносится торнадо круга, по танцплощадке, под громкое визжанье девушек, спешащих увернуться с его пути.
Резко, асинхронно, мы обрываем игру, и просим дорогих друзей соблюдать, пожалуйста, порядок. Побеждённый, в одиночку, или в плотном кольце своих корешей, проталкивается, через толпу, на выход из ристалища.
Чтобы снять депрессивный гул обмена комментариями в толпе отдыхающих, Чепа задаёт темп стуком палочки о другую, и мы начинаем следующий номер…
. .. .
Девушки из своих разборок шоу не устраивали, а приглашали одна другую выйти.
Ольга вышла всего только пару раз. Их за глаза хватило, чтобы принести ей должное уважение и — (не лишне будет снова подчеркнуть) — заслуженный авторитет. Потому что в Феодосии она посещала танцы с тринадцати лет, и на обмен словами (как водится у боксёров на профессиональном ринге для разогрева публики), времени не тратила, а в деловитой манере приморских городов, с ходу вырубала этих хуторянок.
Так что, если какая-то отмороженная стерва задевала чувства девушки из нашего богемного окружения, одно лишь упоминание имени Ольги заставляло её осознать свой промах и заткнуть пасть.
Другой причиной, из-за которой Ольга казалась старше, было внимательное отношение к ней со стороны мужиков…
Однажды после танцев, когда мы собирали провода и колонки со сцены, пустую танцплощадку галопом пересёк хлопец в явном стрессе, и маханул через ограду в темень Парка.
В последний момент, его преследователь, мордоворот лет тридцати, нанёс догоняющий удар, и беглец сверзился в кусты. Однако он тут же подскочил и продолжил аллюр.
— Ещё поймаю, сука! — крикнул недогнавший и, обернувшись к Ольге, которая курила возле сцены, добавил, — правильно, Рыжая?
— Сам ты это слово, — дипломатично отвечала Ольга и, кичливо поводя плечами, триумфатор враскачку покинул бетонную арену...
Вот из-за этого всего, я чувствовал себя младше. Но в тот миг, когда она дрогнула перед калиткой тёмной хаты, это чувство исчезло, и всё встало на свои места.
Рядом с её страхом, я ощутил себя сильней её и старше, мне стало её жалко. Ведь младших нужно защищать... Даже от самого себя.
Я успокоил испуганную девочку, и ушел, не заходя во двор. По пути на Нежинскую, я знал, что поступил правильно, и был собой доволен, но вместе с тем, не мог не согласиться с диагнозом моей сестры Наташи — «больной и не лечусь»...
вверх-скок
(...сейчас, после всех тех «голубых» и «розовых» революций, после возведения Джона Элтона в рыцарский чин, после Карибского лапочки пирата Джека Воробья и т.д., и т. п., люди стали понятливее. А в те непросвещённые времена им требовалось два, а то и три взгляда, пока допрут — что-то не то, бля, с чуваком, а? Потом кто-то пожимал плечами, кто-то хихикал...)