Приезжие, которые купили полхаты у Пилюты, в Сибирь не из Конотопа вербовались, и даже не с Украины.
Они говорили на непривычно чистом Русском, и не понимали простейших местных слов. В общем количестве насчитывалось их четверо — пара бездетных пар, что разделили полхаты ещё раз: пополам.
Пара, которая чуть постарше, жила у нас за стенкой, а молодым досталась часть с окнами на улицу. Наверное, поэтому они выглядели пожизнерадостней, чем старшие. Хотя, по сравнению с покойной Пилютихой, те тоже являли собой дружелюбность во плоти.
Наш непосредственный сосед, муж в старшей паре, затеял ремонт печки у них на кухне, и нашёл клад, спрятанный в дымоходе. Саше с Наташей, и детям из хаты соседей Турковых, он раздал кипу невиданных денежных знаков.
Бумажки удивили меня своей номинальной стоимостью. До его находки, сизые 25-рублёвки, с гипсовыми бюстом Ленина в профиль, казались мне пределом крупных купюр. Какое заблуждение! На несколько десятков кв. сантиметров! Дети Турковых играли сотенными и даже пятисотенными банкнотами, каждая размером с носовой платок. Их украшали картинки античных статуй и царские портреты в овальных рамках. Не говоря уже про витиеватую подпись Министра Финансов Российской Империи. Куда тому учебнику чистописания в начальной школе!
Играли они также вялыми «керенками» и валютой Украинской Рады времён Гражданской войны, которая, в целом, не слишком живописна. Однако подпись Лебiдь-Юрчика ничуть не уступает подписи Царского министра, числом завитушек.
Между прочим, в нашем классе учился хлопец, у которого тоже фамилия Юрчик, а звать Сергеем, как и меня. Только он повыше, и на уроках Физкультуры в строю стоял вторым. Но вряд ли родственник финансовому Юрчику, потому что сам он из Подлипного. Скорее всего, просто однофамильцы.
. .. .
Когда отец пришёл с работы, сосед позвал его показать жестянку, в которой лежал клад, и место в печной трубе, откуда он её достал.
Потом отец вернулся домой и, стоя посреди кухни, задумчиво сказал: «А ведь там не только бумажки лежали». Тут он опять полистал кипу царских банкнот на кухонном столе, и пустился вспоминать своего канинского родственника, по материнской линии.
При царском режиме, тот освоил выпуск таких же вот бумажек на своей специальной машинке. Широко жил, но погорел из-за нетерпеливости.
К нему из города брат в гости приехал, зашли в «монопольку» (так при Царе называли продуктовый магазин), и купили водки. А монопольщик, уже когда братья вышли распивать, заметил на своих пальцах синие следы от пятирублёвки... Они так спешили отметить встречу, что даже и не дали деньге как следует просохнуть.
Короче, сослали печатника в Сибирь, а всё имущество конфисковали. А жена его поехала за ним, на манер жён осуждённых Декабристов.
— Вот что значит любовь, — сказала мать, чтобы пилюлей романтичности подсластить меркантильную горечь тематики.
— Какая там любовь! — взвился отец. — Та стерва поняла, что за таким пройдохой ей и в Сибири будет лучше, чем в деревне.
Он довольно хмыкнул, и мне тоже стало приятно, что где-то в моём фамильном дереве сидит прожжённый прохиндей. Пусть даже из времён давным-давно минувших, дореволюционных, которые казались такими же далёкими, как былинные богатыри из дней старины суровой.
Впрочем, при Змее-Горыныче бумажных денег ещё, конечно, не печатали.
. .. .
Спустя неделю, предположение отца косвенно подтвердил муж из пары помоложе (уже изрядно приунывший). Он поделился новостью, что его друг, без всякого предупреждения, исчез неведомо куда. Втихаря с работы рассчитались (его жена тоже), и уехали, не попрощавшись с друзьями за стеной. Дружба дружбой, а табачок врозь.
Вскоре молодая, но уже впадающая в грусть, пара тоже уехала. Пилютина часть хаты осталась пустовать, и надолго...
~ ~ ~
Из-за подготовки, пройденной в лагере комсомольских активистов в Сумах, меня, как проходимца, избрали Председателем комсомольской организации школы № 13 (сокращённо Комсоргом), и всю следующую неделю я не посещал занятий по уважительной причине. В рядах комиссии из пяти других комсоргов, мне пришлось отсиживать отчётно-выборные собрания комсомольских комитетов школ города. Туда нас конвоировала второй секретарь горкома комсомола. Кроме меня, в числе комиссионеров оказалась ещё пара выпускников сумского лагеря — одна из девушек и гитарист.
Отчётно-выборные собрания убивали своей скукотищей, потому что в каждой школе одними и теми же словами говорили про одно и то же. После чего второй секретарь непременно требовала от нас выступить с комиссионно-критическими замечаниями. Гитаристу это удавалось лучше всех — втянулся тренькать всего на двух аккордах.
«Лелея, холя и блюдя славные традиции своего пионерского прошлого, комсомол школы № 13 внёс весомый вклад в Ежегодный Общешкольный Сбор Металлолома...»
Каждую осень половина большого школьного двора (вдоль забора напротив учебных зданий) разделялась на сектора, а те распределялись между классами, начиная с пятого. И теперь каждый знал, куда ему валить собранный металлолом.
Классы соревновались, кучи всякой ржавой всячины росли, время от времени взвешивались, вес записывался и, в конце концов, ворота школьного двора распахивались для самосвала среднего возраста и такой же грузоподъёмности. Транспортное средство увозило коллекционный взяток неведомо куда. За две, обычно, ходки. Классу победителю присуждалась Почётная Грамота, которая и вручалась на ближайшей торжественной линейке школы.
Конечно, те грамоты всем пофиг. Что привлекало, так это — собраться целым классом и — … ну не совсем, чтобы целым, вообще-то, а кто так уж и быть придёт... и — с парой возков, дробно грохочущих железом своих колёс по булыжному тракту улицы Богдана Хмельницкого, или натружено скрипящих ими же по пылевому покрытию остальных улиц Посёлка, углубиться в его географические головоломки, изыскивая металлолом.
Куда конкретно? Да, по-всякому. Случалось, кто-то из одноклассников принёс весть о соседе, готовом избавиться от многолетних залежей чего-то ржаво-тяжкого в углу двора хаты. «Ай, молодцы, деточки! Та заезжайте ж уже! Ото там! Все забирайте!»
Но дырявые тазы, диванные пружины из давно минувших режимов, и гнутые гвозди — слишком легковесный сброд, чтобы добавить авторитета твоей куче. К тому же с борцами за опрятный вид единоличного двора на Посёлке тоже не густо. «Ну той що, що там куча за сараем? А може ще й згодиться».
И не поспоришь, потому что в ходе заборного ремонта, струхлая доска — (прибиваемая гвоздём) — рассыпается в прах из-за своей ветхости. Однако если изберёшь иной путь, и примотаешь проволокой — то может, ещё и простоит лет пару. А проволока откуда? Та сказано ж — с той кучи за сараем.
Поэтому сводный коллектив нашего девятого класса — те, кто надумал-таки явиться — двинул в свободный поиск. Пара возков катилась по асфальту вдоль заводской стены по Профессийной всей… высматривая, словно стервятники из вестернов, поживу…
. .. .
Когда завод кончился, и начались рельсовые пути товарной станции, которым нет числа, конца и краю, мы покружили вокруг явно ничейной колёсной пары, что даже и на рельсах не стояла, а сброшенной под небольшой откос, валялась, неаккуратно так. Однако невозможность погрузить многотонную махину на два возка предотвратила нашу победу одной ходкой.
Прочёсывание дальше вдоль путей не приносило результатов. Но тут ребята случайно заглянули в широкую секцию бетонной трубы, что затерялась в высоких травах вдоль путей, и обнаружили там арбуз и ящик винограда. Сбор металлолома имеет свои плюсы иногда.
— А шо неясно? — прокомментировал находку Владя Сакун, из бывшего параллельного. — Грузчики дерганули с какого-то товарняка и приныкали.
Необъяснимые, на первый взгляд, явления утрачивают мишуру загадочности пред умудрённым жизнью взором...
Мы повнимательнее оглянулись на составы, оцепеневшие на своих путях в дремотном ожидании «зелёного», каждый — своего.
Кто-то из наших поисковиков, стартуя из дому за металлоломом, не упустил прихватить нож, — как будто чувствовал, что встретится арбуз. Однако сфера плода оказалась чрезмерно объёмистой для длины ножа, прорезавшего кожуру и плоть по экваториальной плоскости. Пришлось жвакнуть ягоду о край бетонного кольца торчавшего, на попа, из трав.
Арбуз распался надвое, но его сердцевина, так называемая «душа», осталась в одной из половин. Не отделилась. Влажно-красная, в сахарных разводах, простёганная поперечными стежка́ми чёрно-коричневых семечек… Душа…
С невиданною доселе прытью, которой в жизни от себя не ожидал, нанёс я «удар сокола» — молниеносно, обеими руками закогтил и вырвал из арбуза душу.
Изумленный самим собой и этой, невесть откуда вдохнутой, ловкостью, я великодушно отказался потчеваться оставшимися половинками. Ребята раскромсали их на доли поудобней, а сокол ел из собственных ладоней, обгрызая бескожурный, исходящий соком ком арбузной плоти…
Ну, а перед виноградом не устояли даже самые скромные девушки нашей металлосборной группы. Но пол-ящика мы всё-таки оставили грузчикам, чтоб не обидеть работяг... или почти половину.
. .. ..
Спустя всего лишь час, по наводке случайного, но хорошо осведомлённого хлопца, мы вышли на залежи металлолома вполне пригодные для промышленной разработки. Правда, в совершенно противоположных широтах…
В заборе между Базаром и Бурсой, она же ГПТУ-4, имелась дыра, через которую мы натаскали столько обрезков двухдюймовых труб, что на оба возка хватило. Месторождение не исчерпалось, но которые короче метра мы не стали брать...
На следующий день завхоз ГПТУ-4 пришёл в школу № 13, опознал навал труб в нашей куче и, после разговора с директором, увёз их на самосвале. По его версии — это материал для обучения бурсачьих токарей их ремеслу.
Однако Пётр Иванович нисколько нас не упрекнул. Да и за что? Кто мог предположить, что учебный материал станет валяться в густой крапиве?
Хотя, если внимательно вдуматься, чему угодно можно подобрать подходящую причину, неразличимую на первый поверхностный взгляд. И лишь моя неудержимость, в изъятии души арбуза, так и остался для меня загадкой… Но всё равно классно хапнул.
(…в те безвозвратно канувшие времена — ни дотянуться, ни дозваться, ни искупить — я не ведал ещё, что источник моих горестей, радостей, как и... и всяческого остального, — в той недосягаемой сволочи, в непостижимо далёком будущем, которая нагло укуталась в мой спальный мешок и растянулась сейчас в одноместной палатке, на моей истомлённой дневным переходом спине, и слагает вот это письмо, посреди тёмного леса на краю света, под неу́молчный плеск реки, что зовётся нынче Варандой…)
вверх-скок
(…даже поверхностно знакомый с основами Советского законодательства не станет осуждать беглецов слишком строго — любой клад, найденный в СССР, становился собственностью государства, минус 25 % за труды счастливчику, который нашёл. Типа призовой косточки за хроший нюх. Да никакой Джон Сильвер не позарился бы на такие сокровища...)