Весна пришла ранняя, дружная, тёплая. В середине апреля был открыт мой «дачный» сезон в сарайчике. Я его подмёл и принёс постель покрыть сетку железной койки, перезимовавшей там налегке.
В тот же вечер, на свидании в Парке, я пригласил Ольгу «к себе». Она охотно согласилась.
Я вёл её стемневшими, пустыми, наизусть знакомыми улицами, ступая по верхушкам облаков счастья. Идти было не совсем удобно из-за сверхплотного контакта боком в бок, но приятно, и наши руки лишь крепче обнимали талию шагающей, прижавшейся добычи: каждая — свою.
Через двор Турковых и палисадник под окном нашей хаты, мы прокрались в сарайчик, и я запер дверь на крючок.
. .. .
В перерывах между нашими связями я, по завету Валье-Инклана, восстанавливал справедливость (испанцы на тему революции продвинутее всех).
Требовалось уравнивать опыт «рук, уже успевших познать всё, и глаз, которым до сих пор не доводилось видеть хотя бы малость».
Для этого я зажигал спички, одну за другой, и не позволял ей заслонять руками кратко всплывающее из темноты — под трепетный свет крохотного факелка, — мерцание своего тела...
Мы проснулись вместе с рассветом, и пошли, через оглушительную тишь и странность пустых улиц, на хату её подружки Светы, чтобы у Ольги было алиби перед тётей Ниной.
На обратном пути мне повстречался, между Базаром и школой № 13, первый пешеход зарождающегося дня. Он шёл в противоположном направлении, по противоположной стороне улицы Богдана Хмельницкого…
~ ~ ~
Мне с Ольгой было хорошо, но всё же я хотел избавиться от наших отношений.
Во-1-х, хорошо было не всегда. В тот раз, как мы поехали на Сейм, и я разложил её в гуще Ивняка, всё вышло как-то плоско и то, что было, было не то.
Хотя, конечно, мы полностью себя реабилитировали, когда она позвала меня в душ на своём рабочем месте.
Да, Ольга уже нашла работу в городе и разносила телеграммы с Главпочтамта.
. .. .
Она закончила работу в пять, и мы встретились у пятиэтажной гостиницы «Чайка», обложенной квадратами жёлтых плит из песчаника. На широком длинном крыльце, помимо прозрачной гостиничной двери, имелась ещё пара стеклянных витрин для раздельного входа в Узел Междугородней Телефонной Связи и на Главпочтамт.
Мы сошли с крыльца, и Ольга повела меня к служебному входу Главпочтамта, с обратной стороны здания.
Она зашла первой и зашагала по длинному коридору, в конце которого обернулась и махнула мне, что можно.
Некоторые двери стояли настежь, и за ними сидели женщины, спиной ко мне, перед своими окошками в стекле перегородок, отделявших их от очереди посетителей...
Из коридора мы спустились в большое подвальное помещение с длинной шеренгой низкорослых окон, высоко над головой, а под ними ряд душевых кабинок вдоль стены.
Войдя в одну из кабинок, мы разделись, и Ольга пустила горячую.
(...в какой-то из 90-х годов, сцену в душе между Сильвестре Сталлоне и Шэрон Стоун, из мафиозного боевика, назвали самой горячей эротикой года.
Так это ж Голливуд сука сплагиатил! Ремейк нашего визита в душевую Главпочтамта!. Двадцать лет спустя… А мне до сих пор упорно доказывают, будто в СССР не было секса! Да всё там было! Только начиналось на другую букву...)
В конце нашей горячей ебл… ну то есть… сцены… там ещё мелькнул кадр, от которой у Голливуда очко сыграло, не решился повторить. Это когда по её упругой белой ляжке, между широких капель и дорожек бегущей душевой воды, поползли два-три беловато-пенистых плевка… мне точно где-то уже попадался этот кадр, только бы вспомнить: где?
Да, я начал «предохраняться».
(...поверхностное самообразование, посредством запойного чтения, зачастую приводит к недопониманию… Долгое время я ошибочно полагал, будто мастурбация непременно ведётся вручную — души и мни свой член, пока не кончит падла. Но нет! Оказывается ещё в аж Ветхом Завете ошивается чудик по имени Онан, который регулярно спрыскивал земляной пол своего шатра своим же семенем, на завершающей стадии вполне нормального, в остальном, полового акта. Заключительный аккорд, так сказать. Аккорд этот (используя терминологию лабухов, они же музыканты) полная лажа, совершенно не в тональности, зато служит средством предохранения от нежелательных зачатий…)
. .. .
А во-2-х, я крепко перессал из-за первой беременности Ольги, и не стремился к повторениям: кому оно надо?
Мне вовсе не хотелось увязнуть в брачных узах и, как-то тёмным вечером на крыльце Светкиной хаты, я даже сделал попытку избавиться от сладостной причины нежелательных последствий.
Я ей сказал, что нам пора расстаться. Она заплакала: «Почему?»
Я закурил сигарету: «Так надо. Я встретил другую».
— Кто?! Как её зовут?!
— Ты всё равно не знаешь.
— Нет, скажи!
— Ну.. в общем… одна… ну… Светка.
— Где живёт?
— Возле Цыганского посёлка.
— Ты врёшь!
— Нет, не вру.
И я прикурил вторую сигарету от окурка первой, как в Итальянских чёрно-белых фильмах, хотя курить мне никак не хотелось, вторая казалась слишком горькой. Меня даже подташнивать начинало, как Тома Сойера...
Я выкурил лишь до половины и — сдался.
Я сдался им обеим — не смог докурить сигарету, и не смог порвать с Ольгой. На следующей неделе она объявила, что снова беременна, и что у неё больше нет таблетки…
~ ~ ~
Я позвал родителей в сарайчик, сказал, что нам надо поговорить.
Они пришли настороженно и молча, непривычные к подобным зовам. Я сел на стул, спиной к застеклённой раме у изголовья. Мать осталась стоять за трубками в противоположной боковине койки, и только опёрлась на неё.
Отец стоял рядом с ней, положив свою трудовую руку на длинный ящик-верстак вдоль глухой дощатой стенки.
Там и тогда, я объявил, что мне надо жениться на Ольге.
— Как так жениться? — спросила мать.
— Как благородный человек, я должен жениться, — пояснил я, скрытно раздражённый, что деликатное «надо» оказалось не слишком доходчивым.
Мои родители переглянулись, отец беззвучно дёрнул головой, мать повздыхала ему в ответ.
Потом они сели на койку, бок о бок, и начали обсуждать в деталях: как мы будем женить благородного человека...
~ ~ ~
Когда мы с Ольгой, своим заявлением, известили ЗАГС о нашем совместном стремлении вступить в брак, нам выдали (взамен заявления) талон для Салона Новобрачных, чтоб те там сделали скидку на обручальные кольца.
В Конотопе такой салон находился позади Городского Парка Отдыха, но с очень ограниченным выбором — всего два покрытые пылью манекена — Жених и Невеста — тупо смотрели пластмассовыми глазами в разные стороны улицы, из своей узкой витрины. Вот и весь товар.
Пришлось ехать в Киев…
Лёха поехал с нами как эксперт, он уже проходил через всё это, когда женился на Татьяне, и знал места.
. .. .
В Киеве мы купили кольца — для Ольги чуть желтее, зато моё пошире. Ещё мы купили туфли мне, а Ольге белое мини-платье из шёлка с пупырышками, и свадебную фату.
Через месяц состоялась регистрация брака в Лунатике. Зал торжеств находился на том же этаже, что и паркетный, но в противоположном крыле.
На церемонию мы прибыли на такси. При входе в Зал торжеств, нас встретила громкая музыка тамошних лабухов, которые играли халтуру при ЗАГСе. Гитарист с углублённым шрамом на щеке, который лабал на красной «Иоланте», был мне слегка знаком. Он глянул на меня округленно-непонимающим взором и приветствовал пожатием плеч…
А! Плевать… какая разница… всё равно с футболом у меня никогда не ладилось...
Женщина в официально-тёмном платье, очках и химически завитой стрижке на шесть месяцев, зачитала нам с Ольгой права и обязанности молодой семьи, ячейки Советского общества. Мы расписались, что инструктаж пройден. Лёха и Света, как свидетели, заверили бумагу.
"Вот и всё,
Конец мечтам..."
Группа халтурщиков врезали марш Мендельсона, а фотограф, который явился из фотоателье через дорогу от Лунатика, пощёлкал своей камерой на треноге.
На выкупленном через неделю фото оказался волосатик с неловкой улыбкой и виновато подскочившим воротником пиджака от прошлогоднего выпускного костюма. Но Ольга получилась очень хорошо, правда немножко грустная. Наверное, не хотела впутываться в узы брака в свои всего шестнадцать лет...
вверх-скок
(...в это трудно поверить и невозможно вообразить, однако даже в 1970-е, в отсутствие мобильных телефонов, люди как-то ухитрялись выживать. Им в этом помогали телеграммы. Прямо к тебе домой приносят бланк в половину тетрадного листка, а на него наклеены куски бумажной ленточки (серпантинной ширины), протянутой через телеграфный аппарат, чтобы вдоль неё отпечаталось: «буду пятницу 10 Москва Киев вагон 7».
Телеграммное сообщение передавало самую суть информации, ведь отправителю приходилось платить за каждое слово, включая знаки препинания и адрес получателя… Копейки самый чёткий учитель лаконичности.
Конечно, если денег некуда девать, то можно и подлиннее — «Я ПРИЕДУ В ПЯТНИЦУ ЗПТ ПОЕЗДОМ МОСКВА-КИЕВ ЗПТ В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ УТРА ЗПТ В ВАГОНЕ НОМЕР СЕМЬ ТЧК» а в конце ещё и добавить «ЦЕЛУЮ И ЛЮБЛЮ ТЕБЯ НАВЕКИ ЗПТ МОЯ ДОРОГАЯ ЦЫПОНЬКА ТЧК ВСЕГДА ТВОЙ ПУПСИК ТЧК»
И работники Главпочтамта принесут потом телеграмму в своей чёрной казённой сумочке: «Вот здесь распишитесь, пожалуйста...»…)