самое-пресамое
финальное произведение

Но кроме ликвидации пробелов и устранения моей недообразованности, она мне стала первой необходимостью для мления.

Например, когда мы шли в кинотеатр Мир, и она позволила взять её под руку. Ухх! Это непередаваемо! Я ощущал нежную кожу её предплечья — округлого, мягкого — потому что платье на ней было летнее, а её руку я ухватил вокруг бицепса. Хотя какие там у девушек бицепсы.

Но как я умлевал! От моста в насыпи над Проспектом Мира, мимо жилмассива Зеленчак и почти до самой площади пребывал я в полнейшем улёте.

Уже метров за сто до площади Мира, она объяснила, что правильнее когда девушка берёт под руку, а не наоборот. И дальше мы пошли как надо. Ну… по-правильному...

Вообще-то тоже ничего, хоть и не настолько, как возле моста…

И тут меня шарахнуло шаровой молнией, — шагая рядом и увлекшись разговором, она полуобернулась ко мне и — О! — её роскошная тугая правая грудь прильнула к моему предплечью…

Блаженство До Потери Пульса...

Так что мне хватало о чём думать возле тех печей во дворе Овощной Базы, пока наяривал аккорды по огрызку клёпки, которой мне не хватало, но таки нашлась…

. .. .

Узревшего свет истины нестерпимо тянет скатиться в просветительство…

И у меня была попытка поделиться знанием со своей сестрой. Мы шли по Литейной в сторону Клуба, когда она сказала: «А дай-ка возьму брателю под кренделя!», — и взяла меня под руку.

— Слушай, Мала́, — сказал я, потому что мы, мой брат и я, и наши друзья, и все, короче, редко звали её по имени, а только «Мала́», или же «Рыжая». — Хочешь, научу тебя приёмчику, что любой парень будет секундально твой?

— Да ну, — ответила моя сестра. — Это ты про этот, что ли? — И она полуобернулась ко мне на ходу, прикоснувшись грудью к моему предплечью.

Какая беспросветная наивность! Как мог я возомнить, будто смогу узнать о чём-то раньше — хоть на мельчайшую долю секунды — моей сестры! Этой проныры-выдры!

Мне пришлось извиниться, и всю дорогу до Клуба мы хохотали хуже чокнутых, до чего я самоуверенный лопух.

~ ~ ~

Однако счастье не бывает бесконечным…

В какой-то из вечерних выходов с Натали́, между Базаром и Путепроводом к нам подошёл её знакомый, и мы остановились для разговора. Как раз напротив гастронома № 1, который был уже закрыт.

Точнее, разговор шёл только между ними, ведь они из одной школы, а я стоял сбоку как посторонний столб. Вот и смотрел по сторонам, туда-сюда, и на гастроном № 1 заодно, хотя он мне 100 лет не нужен.

Мне не нравилось, что он никак не умолкает. И вообще, единственное, что в нём как-то ещё можно терпеть была рубаха. Крутая, я таких ещё не видел — в красную и зелёную полоску. Причём, широкие такие, как на пижамах. Ну, не то чтоб мне когда-нибудь приходилось надевать пижаму, но в кино ведь иногда показывают. Правда, главным образом, чёрно-белые…

Он бодро хвастался, в какой из московских вузов его с руками оторвут, потому что у него дядя — дипломат, и всех там знает, а все — его. И что вступительные для него просто формальность, после которой дядя его повезёт на Чёрное море, на личной дядиной «Волге». Он будет служить дяде наживкой для съёма девушек.

Потом они сказали «пока» друг другу, и мы разошлись в разные стороны. Но мне показалось, что эта болтовня явно расстроила Натали́. А когда мы уже подошли к воротам её хаты, она мне рассказала, что однажды встречалась уже с одним парнем, и поздним вечером они ехали в пустом автобусе. И он оглянулся на кондукторшу, на том её сиденье у ступенек задней двери, и сказал: «Кондуктор не человек!». А после этих слов взял и поцеловал Натали́.

И тогда у меня тоже испортилось настроение, потому что понятно ведь, что они и без кондукторов тоже целовались. И я подумал, что, наверное, то был этот самый красно-зелёный хлюст, но спрашивать ничего не стал.

И всю дорогу от улицы Суворова до Нежинской я шёл придавленный горем. Навеки...

~ ~ ~

Уровень благосостояния любого жителя Конотопа определяется в два счёта — просто спроси: а у них есть домик на Сейму?

На полкилометра выше по течению от пляжного Залива, — ближе к железнодорожному мосту, длинная узкая затока прорезает заросли Ивняка на правом берегу. В конце её, но чуть повыше, на песке между гибких Ив рассыпаны, как попадя, десятков пять домиков дачного товарищества «Присеймовье».

Хотя тут требовался определённый полёт фантазии, чтобы назвать «домиками» эти будки со стенками из доски-вагонки и жестяными крышами. Размер вполне минималистский — на две-три железные койки, увязшие в глубоком песке пола. Окна тоже ни к чему, приехав для отдыха на лоне природы, хозяин день-деньской дверь держал настежь, чтобы она, природа, смелей заходила.

Но если владелец — рыбак, то он запрёт дверь и спустится к затоке, где ряд длинных плоскодонок стоят на недвижной воде, прикованные к столбикам или деревьям на берегу. Уложив снасть на дно лодки, он отомкнёт висячий замок цепи, усядется на единственное сиденье — доска в корме плавсредства — и, загребая коротким веслом, выйдет из затоки на речную ширь Сейма, чтобы направить чёлн в своё излюбленное место, в котором он издавна прикармливает рыбу кусками «макухи», она же жмых.

Иметь домик — это громадное удобство, сходишь на пляж Залива (всего двести метров продраться через ивовую чащу), а по возвращении — готовишь обед на примусе, что гудит бензиновым пламенем на столе, врытом в песок возле домика.

Многие члены товарищества или члены их семей, выезжали на Сейм вечером пятницы, а возвращались последней воскресной электричкой, тогда как Конотопчанину без домика доставались лишь субботы и воскресенья, по отдельности: утром — туда, а в 17.24, или 19.07 обратно, электричками с Хутор Михайловского…

. .. .

Когда Куба приехал летом, после первого года обучения в Одесской мореходке и какой-то там училищной практики, мы, конечно же, решили рвануть на Сейм. Только надо подождать до выходных, ведь у меня работа на Овощной Базе и, кроме того, только по выходным грузовик-будка ОРСа приедет на Пляж продавать мороженое.

— Чепа говорит, ты с Григоренчихой крутишь, а?

— Скажи Чепе, что её зовут Натали́.

— Ладно, замнём для ясности. Так ты и её позови.

Натали́ согласилась сразу же, запросто, и мы отправились вчетвером — Куба, Чепа, я и Натали́.

Когда мы сошли с электрички и решали куда: на пляж Залива или на Озеро возле Сосновника? — Натали́ предложила переплыть на ту сторону Сейма, где не такой дурдом, как на Заливе.

На противоположном берегу тоже стояли домики, чьи владельцы, прибыв вечером пятницы, на следующее утро встречали своих с электрички, чтобы перевезти на отдых. Попросим так и нас переправят…

Всё случилось как она предсказывала, наверное, потому, что сама же и обратилась к мускулистому качку с плоскодонкой.

Денёк отличный выдался. Мы нашли песчаную полянку в Ивняке, за сотню метров от домиков. На мягком белом песке расстелили единственное покрывало, потому что только Натали́ догадалась его привезти.

Когда она переоделась в свой бикини, то затмила весь Film a Divadlo — до того оказалась фигуристой: впридачу к пышной груди и округлому заду — плоская тонкая талия.

Купаться мы ходили на маленький пляж возле домиков и лодок, привязанных к берегу. Натали́ предпочла сидеть в одной из них, но Куба, Чепа и я дурели, как в старые добрые времена на Кандёбе. По полной…

. .. .

Потом мы съели бутерброды, выпили лимонад и начали принимать солнечные ванны. Покрывала хватало лишь на двоих — для Натали́, потому что это она его привезла, и для меня, ведь это я с ней встречаюсь.

Она лежала на спине в широких противосолнечных очках, а рядом с ней я, на животе, — перевернуться не получалось из-за вздыбленных до упора плавок. Наши плечи чуть-чуть соприкасались.

Мои кореша растянувшись на горячем песке (тоже на животах), примостив свои недальновидные головы на углы покрывала у нас в ногах… И — знойная тишь…

~ ~ ~

Конечно же, в следующие выходные на то место отправились только мы вдвоём…

. .. .

И снова мы лежим бок о бок, на покрывале посреди жаркой тишины. Безмолвны, не шелохнутся в насторожённом ожидании длинные листья упругих Ив вокруг овальной полянки. Молчим и мы, как они, как беззвучный песок, и неподвижно склонившееся к нам из неба солнце.

Глаза мои зажмурены крепко-накрепко. Потому что у меня нет тёмных защитных очков, но лучи всё равно просачиваются сквозь кровянисто-красный туман в моих веках и оборачиваются чёрной болью.

— Голова болит, — чуть слышно выговорил мой вдруг осипший голос.

Кровавый туман темнеет и мне становится невыразимо хорошо — она положила свою ладонь на мои веки. Не открывая глаз, я нахожу запястье и, молча, сдвигаю её руку ниже, — к моим губам. Я благодарно целую нежную мягкую ладонь, что унесла мою боль, и растворяюсь в неизъяснимой неге, лучше которой нет ничего на свете.

Ах, до чего поспешный вывод! Приподнявшись на локте, она склоняет своё лицо над моим… Её губы коснулись моих и — я узнаю́, что всё-таки есть нечто получше, только этому «нечто» имени нет.

...«поцелуй»??

Когда, сливаясь, расплавлено таешь в купели встречных губ, тонешь в их необъятности и, вместе с тем, пари́шь в неописуемой выси… и ещё целый океан совсем невыразимых ощущений… На всё про всё 3 три слога:

...«по-це-луй»??

Для беспредельности, что безграничней мира?..

Хмм, ну-ну…

Как бы там ни было, немало этих слогов сложили мы в тот день…

. .. .

А когда мы уже шли к заводи для перевоза на обратную сторону, чтобы не упустить электричку, я остановил её в тесном Ивняке и поцеловал. Прощально. Дальше целоваться не получится, там ведь не кондукторы у задней двери автобуса.

Она ответила на поцелуй усталыми губами и, не глядя мне в лицо, сказала с грустью: «Глупенький, тебе ещё надоест это».

Я не поверил ей...

~ ~ ~

Огурцы вконец обрыдли. Уже чисто механически привычная рука ухватит, не глядя и от нечего делать, какой-то из верхнего ящика и, после пары откусов, зашвыривает в ближайшие бурьяны на территории Овощной Базы.

Короче, я тоже сошёл с дистанции и отправился в контору ОРСа — рассчитываться за эти полтора месяца. Впервые в жизни держали мои руки такую астрономическую сумму: 50 руб. А на мопед хватит? У кого бы спросить?

Разговор с матерью снял все эти вопросы:

— Серёжа, школа начинается. Тебе нужна одежда. Туфли нужны — тебе и младшим. Сам знаешь, как нам приходится выкручиваться.

— Да есть у меня одежда! И я заранее говорил тебе, зачем иду на Базу.

— Те штаны, что я два раза уже перекрашивала? Это твоя одежда? В твоём возрасте стыдно в таком ходить.

Мустанг моей мечты! Прощай! Не мчаться нам с тобою по Проспекту Мира, обгоняя всякие «Риги» и «Дёсны»...

* * *