самое-пресамое
финальное произведение

Готовые штаны не покупали. Вместо этого, по настойчивому совету матери, я пошёл в ателье рядом с Автовокзалом.

Портниха с длинным острым носом обмеряла меня и пошила брюки из серой материи. Синтетический Лавсан. Широкий пояс с парой пуговиц одна повыше другой. Клёш от колена. Пятнадцать рублей.

Обнова пригодилась ещё до школы, когда Владя принёс новость, что в Городском Парке Отдыха устраивают Конкурс исполнителей молодёжной песни. Желающие участвовать записываются в горкоме комсомола, но победа никому не светит, потому что Артур тоже примет участие.

Артур — это рядовой солдат Армянин, из стройбата на улице Рябошапки, рядом с РемБазой, и Владя стал его фанатом. По его мнению, Артур играл как бог. Хотя и гитарист-правша, тот не переставлял струны снизу доверху, а брал обыкновенную гитару, переворачивал её в обратную сторону и играл!

В дополнение к такому сверхъестественному чуду, Артур ещё и пел, так что Владя и не сомневался в победе своего кумира на предстоящем Конкурсе. Но мы решили всё равно участвовать. На пару, Владя и я...

Как комсорг школы № 13, я водил знакомство с дверями кабинетов горкома комсомола, на втором этаже здания горсовета, вот мне и пришлось отправиться туда, чтобы сделать заявку, а заодно уточнить время и место проведения Конкурса. Оказывается, осталось всего два дня до проведения его на танцплощадке в Городском Парке Отдыха. Времени в обрез, и мы начали репетировать…

~ ~ ~

Киномеханик Клуба, Борис Константинович, врубил свет в пустующем в дневное время зале, и подключил два микрофона, на сцене. Один из них мы засунули во Владину гитару через дыру в деке, и из мощных динамиков, по обе стороны сцены, повалил настолько окайфе́нный звук, что Борис Константинович не вынес и — ушёл.

Вместо него, пузырясь от возбуждения, в кинозал вбежал восторженный Глуща, который проходил по Профессийной, но забыл, куда и зачем, как только в стенах Клуба грянул рёв и вой этой катавасии.

Мы решили сделать два номера. Сначала басовая партия из песни «Шоколадóви крем» с долгоиграющего диска Польской рок-группы «Червони Гитары», а следом — песня из кинофильма «Неуловимые Мстители».

На репетициях всё шло довольно гладко — гитара с микрофоном в корпусе выдавала классный рок-н-рольный рифф, после чего превращалась в обычную акустическую и подыгрывала пению Влади о том, что тропинок в поле много, а правда одна. Ну, а я подтрынькивал сбоку на своей.

Сюрпризы посыпались уже на самом Конкурсе.

На сцене под крышей-раковиной танцплощадки Городского Парка Отдыха был установлен один микрофон. ОДИН МИКРОФОН. Всего один! Это для начала. Кроме того, нашему дуэту нужно хоть какое-то название…

Второй секретарь горкома комсомола предложила на выбор: Солнце или Трубадуры. Второй из вариантов меня как-то не цеплял, наверно, показался слишком длинным.

Вставка микрофона в акустическую гитару через дыру в её деке — процесс довольно трудоёмкий. Надо послабить пару тонких струн на грифе, хорошо послабить, по полной, а потом оттянуть их и впихнуть микрофон внутрь, после чего, есессна, заново настроить струны.

Ну вот, шпарит Владя рок-н-рольный рифф и как теперь, спрашивается, мне доораться в дыру его гитары, что это мы тут — дуэт «Солнце»? Композиционно, настолько порнушная картинка складывается, что трудно и название подобрать…

Для второго номера, точно такая тягомотина, но уже в обратном направлении, с вытаскиванием микрофона из дыры.

Во что мы вляпались, дошло уже на сцене, перед лицом плотной толпы и ряда ярких фонарей, что раздвигали вечерний мрак со своих столбов, позади площадочной ограды.

Владя запаниковал: «Да пошли они со своим Конкурсом!» И мне пришлось раскручивать пропаганду, что обратного пути у нас уже нет, раз выперлись перед толпой с гитарами. Или, может, мы их тут как бы выгуливаем, а?

В общем, он начал польский басовый рифф, вознося гитару повыше, к микрофону, в который я объявил, что это мы дуэт «Солнце». Затем я опустил микрофон к его гитаре, чтобы толпа убедилась, что это рок-н-ролл, в конце концов.

Вполне само собой, что, удерживая микрофон, я уже не мог поддерживать его басовую партию своей ритм-гитарой.

На втором номере всё вроде вошло в колею. Мы оба звенели гитарами, Владя пел, я смотрел поверх голов толпы, но пониже фонарей, как нас учила Раиса в Детском секторе. Но…

После первого куплета с припевом, Владя обернулся ко мне с круглыми глазами и выстонал:

— Я слова забыл!

Ну раз пошла такая пьянка… Да простит меня Чуба, да простят меня слушатели Конкурса исполнителей, что заполнили в тот вечер танцплощадку и прилегающие аллеи Парка Отдыха, но я сделал шаг вперёд и, себя не слыша, заорал в микрофон, что:

К следующему куплету Владя пришёл в себя, и мы добили песню вместе. Дуэтом, как и обещали…

~ ~ ~

Натали́ и я больше не ездили на Сейм. Случилась размолвка, хотя я так и не понял — почему она сказала мне больше не приходить…

Конечно же, я страдал и, конечно же, возликовал через полмесяца, когда моя сестра, она же Рыжая, сказала: «Я сегодня Григоренчиху видела, так она говорит, Огольцов уехал куда-то или как, а я говорю, никуда не уехал, а что, а она говорит, так чего он тогда не приходит, так вы что, поссорились или как?»

— Ничего мы не ссорились. Малá! Ты — солнце!!

Купальный сезон уже прошёл, и мы начали гулять в Парке КПВРЗ, где она показала мне уединённую скамейку позади нестриженых кустов вдоль аллеи. Я сто раз проходил по той аллее и не догадывался, что за кустами есть скамейка, стоявшая как бы в гроте из листвы.

Мы приходили туда с началом сумерек, когда вдоль аллеи загорались пара бледных ещё фонарей. Самая яркая, далёкая лампочка светилась над кассой летнего кинотеатра. Киномеханик Гриша Зайченко, напарник Константина Борисовича, включал магнитофон в кинобудке и наполнял тёмный парк звучанием динамиков со сцены:

Потом лампочка над кассой гасла, и начинался сеанс.

Скамейка погружалась в темноту своей лиственной пещеры. К этому моменту наш разговор иссякал. Она откидывала голову на мою руку, вытянутую вдоль верхнего бруса скамеечной спинки и — мир переставал существовать. Особенно, если на ней не было лифчика, а только зелёное платье, с молнией от верху до пояса, спереди...

Но всему есть какой-то предел и, когда, погрузившись в иное измерение, моя ладонь соскальзывала по животу ниже впадинки её пупка и пальцы трогали резинку её трусиков, голова на моём плече недовольно покачивалась, и она издавала «ммм», как будто вот-вот очнётся, и я, беспрекословно, скользил к сокровищам повыше...

Потом сеанс кончался. Лампочка над билетной кассой вспыхивала снова. Мы пережидали, пока горстка киноманов пройдут по аллее за стеною кустов, прежде чем встать со скамьи.

Какая-то опустошённая охмелелость… Ей надо идти… Папа говорил… Не позже…

~ ~ ~

Мир погряз в глубочайшей осени — зябко, мокро, пусто. Листва опала и голые чёрные ветки уже не скрывали скамейку. Да и кто сядет на мокрую?

По инерции, мы продолжали приходить в парк, но и он стал враждебным. Однажды, посреди дня, мужик за тридцать начал на меня наезжать. У меня не было шансов против. Хорошо, что ребята из нашей школы позвали его распивать вино за танцплощадкой, а мы тем временем ушли…

Первый снег упал и растаял, грязь прихватило морозом. Потом снова выпал снег и — началась зима… В один из свиданных вечеров, когда я расстегнул на ней пальто, чтобы добраться до любимых грудей, она отпрянула и сказала, что не может позволить ВСЁ человеку, который ей, фактически, никто.

Это я-то никто?!. После всего, что между нами было?!.

(...выяснение отношений в рухнувшей связи — кто был прав, а кто лев, это просто запоздалый выстрел из пушки на корме, вслед паруснику, уплывающему прочь своим курсом…)

Мы расстались. Прощай, сладчайшая Натали́...

"Ах, кабы на цветы да не морозы..."

* * *