самое-пресамое
финальное произведение

Готовых штанов не покупали. Вместо этого, по указующему совету матери, я пошёл в ателье рядом с Автовокзалом.

Портниха с длинным острым носом обмеряла меня, и пошила брюки из серой материи.

Синтетический Лавсан. Высокий пояс с парой пуговиц одна повыше другой. Клёш от колена. Пятнадцать рублей.

. .. .

Обнова пригодилась ещё до школы, когда Владя принёс новость, что в Городском Парке Отдыха устраивают Конкурс исполнителей молодёжной песни. Желающие участвовать записываются в горкоме комсомола, но победа никому не светит, потому что Артур тоже примет участие.

Артур — это рядовой солдат Армянин, из стройбата на улице Рябошапки, рядом с РемБазой. Владя стал его полным фанатом. Крутит головой, цыкает и твердит, будто Артур играет как бог.

Стройбатовский виртуоз — гитарист-правша. Однако не из тех, кто меняет раскладку струн снизу доверху. Он берёт обыкновенную гитару, разворачивает её в обратную сторону и — погнал!

Плюс к этому невероятнейшему чуду, Артур ещё и пел. Владя не сомневался в победе своего кумира на предстоящем Конкурсе. Однако мы решили всё равно участвовать. На пару, — Владя и я...

Как комсорг школы № 13, я водил близкое знакомство с расположением дверей в кабинеты Горкома Комсомола, на втором этаже правого крыла Горсоветовского здания. Поэтому заявка, и уточнение места-дня-и-часа Конкурса достались мне.

Проводится через два дня в семь-тридцать вечера на танцплощадке Городского Парка Отдыха. Времени — в обрез, мы приступили к репетициям…

~ ~ ~

Киномеханик Клуба, Борис Константинович, врубил свет в пустующем в дневное время зале, и подключи два микрофона, на сцене.

Один из них мы всунули в гитару Влади — через дыру в деке…

Что-что?! Ахх!.. А?!

Из кинодинамиков, по обе стороны сцены, ломанул мощнейше окайфе́нный звук. Борис Константинович не вынес и — ушёл, маша руками и матерно крича уже неслышные слова.

Вместо него, вспузыренный от возбуждения, мчал вдоль кинозала к сцене счастливо улыбнутый, глушимый до восторга Глуща, который проходил по Профессийной, но позабыл — зачем? куда? Как только в стенах Клуба грянул рёв и вой катавасии для накрепко контуженых.

. .. .

Мы решили сделать два номера. Сначала басовая партия из песни «Шоколадóви крем» с долгоиграющего диска Польской рок-группы «Червони Гитары», а следом — песня из кинофильма «Неуловимые Мстители».

На репетициях всё шло довольно гладко — гитара с микрофоном в корпусе выдавала классный рок-н-рольный рифф, после чего превращалась в обычную акустическую, и подыгрывала пению Влади о том, что тропинок в поле много, а правда одна. Ну, а я подтрынькивал сбоку на своей...

Сюрпризы посыпались уже на самом Конкурсе.

На сцене под крышей-раковиной танцплощадки Городского Парка Отдыха был установлен один микрофон.

ОДИН МИКРОФОН.

Всего один! Это для начала. Кроме того, нашему дуэту нужно хоть какое-то название…

Второй секретарь горкома комсомола предложила на выбор: «Солнце» или «Трубадуры». Второй из вариантов меня как-то не цеплял, наверное, показался слишком длинным.

Вставка микрофона в акустическую гитару через дыру в её деке — процесс довольно протяжённо-трудоёмкий. Надо послабить пару тонких струн на грифе. Хорошо послабить, по полной. А затем оттянуть их и впихнуть микрофон внутрь корпуса, после чего, конечно же, настроить струны заново.

Ага, ладно. Вот тебе шпилит Владя рок-н-рольно кремовый рифф и как теперь, спрашивается, мне доораться в дыру его гитары, что это мы тут — дуэт «Солнце»? А?

Если включить воображение, картинка своей композицией до того порнушно складывается, что даже трудно и название подобрать…

Переход ко второму номеру, — в точности та же тягомотина, только в обратном направлении, с вытаскиванием микрофона из дыры.

Во что мы тут вляпались, дошло уже на сцене, перед лицом плотной толпы и ряда ярких фонарей, что раздвигали вечерний мрак со своих столбов, над кругом загородки для танцев.

Владя запаниковал: «Да пошли они со своим Конкурсом!» И мне пришлось качать пропаганду, что обратного пути у нас уже нет, раз выперлись перед толпой с гитарами. Или, может, мы их тут как бы типа выгуливаем, а?

В общем, он начал польский басовый рифф, вздёрнув гитару повыше, к микрофону, в который я объявил, что вот они мы — дуэт «Солнце». Затем я сдёрнул микрофон со стойки и поднёс к его гитаре, чтобы толпа убедилась, что тут и впрямь, в конце концов, рок-н-ролл.

Вполне само собой, что, удерживая микрофон рукою, мне не осталось чем поддерживать его басовую партию на своей ритм-гитаре...

На втором номере всё вроде как вошло в колею. Мы оба звенели гитарами, Владя пел, я смотрел поверх голов толпы, но пониже фонарей, как нас учила Раиса в Детском секторе.

Но…

После первого куплета с припевом, Владя повернул ко мне обворожительно круглые глаза и выстонал:

— Я слова забыл!

Ахх… Ну раз пошла такая пьянка…

Да простит меня Чуба, да простят меня слушатели Конкурса исполнителей, заполнившие в тот вечер танцплощадку и прилегающие аллеи Парка Отдыха, но я сделал шаг вперёд и, себя не слыша, заорал в микрофон, что:

К следующему куплету Владя пришёл в себя, и мы добили песню вместе. Дуэтом, как и обещали…

~ ~ ~

Натали́ и я больше не ездили на Сейм. У нас произошла размолвка, хотя я так и не понял — почему она сказала мне больше не приходить…

Конечно же, я страдал и, конечно же, возликовал до седьмого неба, когда моя сестра, она же Рыжая, сказала: «Я сегодня Григоренчиху видела, так она говорит, Огольцов уехал куда-то или как, а я говорю, никуда не уехал, а что, а она говорит, так чего он тогда не приходит, так вы что, поссорились или как?»

— Ничего мы не ссорились. Малá! Ты — солнце!!

. .. .

Купальный сезон уже прошёл, и мы начали гулять в Парке КПВРЗ, где она показала мне уединённую скамейку позади нестриженых кустов вдоль аллеи. Я сто раз проходил по той аллее, но даже не догадывался, что за кустами есть скамейка, стоящая как бы в гроте из густой листвы.

Мы приходили туда с началом сумерек, когда вдоль аллеи загоралась пара бледных ещё фонарей. Самая яркая лампочка светилась в отдалении, над кассой летнего кинотеатра. Киномеханик Гриша Зайченко, напарник Константина Борисовича, включал магнитофон в кинобудке, переполняя тёмный парк звуком динамиков со сцены:

Потом лампочка над кассой гасла, и начинался сеанс.

Скамейка погружалась в темноту своей лиственной пещеры. К этому моменту наш разговор иссякал. Она откидывала голову на мою руку, вытянутую вдоль верхнего бруса скамеечной спинки и — мир переставал существовать.

Особенно, если на ней не было лифчика, а только зелёное платье с молнией спереди, от верху до пояса...

Но всему есть какой-то предел и, когда, погрузившись в иное измерение, моя ладонь соскальзывала по гладкой коже живота вниз и вскоре, покидая впадинку пупка, пальцы мои трогали резинку в её трусиках, — голова на моём плече недовольно покачивалась, и она издавала «ммм», как будто вот-вот очнётся и выйдет из транса, то я, беспрекословно, скользил к сокровищам повыше...

Потом сеанс кончался. Лампочка над билетной кассой вспыхивала снова. Мы пережидали, пока горстка киноманов пройдут по аллее по ту сторону кустов, прежде чем покидать скамью.

Какая-то опустошённая охмелелость… Ей надо идти… Папа говорил… Не позже…

~ ~ ~

Мир погряз в глубочайшей осени — зябко, мокро, пусто. Листва опала и голые чёрные ветки уже не скрывали скамейку. Да и кто сядет на мокрую?

По инерции, мы продолжали приходить в парк, но и он стал враждебным. Однажды, посреди дня, мужик за тридцать начал на меня наезжать. У меня не было шансов против. Хорошо, что ребята из нашей школы позвали его распить вино за танцплощадкой, а мы тем временем ушли…

Первый снег упал и растаял, грязь прихватило морозом. Потом снова выпал снег и — началась зима… В один из свиданных вечеров, когда я расстегнул на ней пальто, чтобы добраться до любимых грудей, она отпрянула и сказала, что не может позволить ВСЁ человеку, который ей, фактически, никто.

Это я-то никто?!! После всего, что между нами было?!

Мы расстались. Прощай, сладчайшая Натали́...

"Ах, кабы на цветы да не морозы..."

* * *