самое-пресамое
финальное произведение

Буквально из кожи вон лезешь, выкладываешься без остатка, изнемогаешь до последней капли сил, чтобы хоть как-то дотянуться до цели, и, когда она уже победно достигнута, твоим уделом становится всего-навсего — жить дальше…

Пожалуй, это самое трудное.

«Куда ж нам плыть?»— поэтически вопрошал ещё Пушкин, а Чернышевский перефразировал вопрос в безыскусную прозу: «Что делать?»

. .. .

Я отправился попытать счастья в Киевском госуниверситете им. Т. Шевченко. Повёз туда мой школьный аттестат, на отделение Английского языка. Безграничная, надо признать, наглость, с учётом объёма моих знаний — пара вызубренных грамматических таблиц в конце учебника English для 8-го класса.

Однако «удача сопутствует смелым», и весь долгий путь от Конотопа до Киева — (четыре часа электричкой) — я сидел рядом с Ириной Кондратенко, самой красивой девушкой из моих бывших одноклассниц.

Бархат бровей над чёрными озёрами очей, длинные чёрные волосы и, ну, вообще — всё остальное, делали её такой красивой, что я к ней никогда и не пытался подкатить — такая не для простого смертного, зачем мечтать о невозможном? И вдруг — ух-ты! — четыре часа совместной езды, бок о бок, на одном сиденье, в бесконечной беседе.

Ирина тоже ехала куда-то поступать, а жить у каких-то родственников и, уже знакомая с городом, подсказала каким трамваем ехать мне от вокзала до университета…

. .. .

Университетские потолки поражали невиданной высотой, — и тупому дойдёт: тут дают высшее образование.

В деканате я сдал свой аттестат и справку об отличном состоянии здоровья, а мне за это сказали адрес студенческого общежития. Всего час езды троллейбусом.

Заведующая общежитием, а возможно просто дежурная, что выдавала мне постельное бельё, в обмен на мой паспорт, оказалась отъявленной расисткой. Прям ку-клукс-клановка какая-то.

Этот вывод напросился сам собою, когда пара молодых Северных Вьетнамцев появилась в её кабинете (или, возможно, складском помещении), вслед за мной, и они попросили у неё клеёнку для стола в своей комнате.

Но она их грубо оборвала: «Какую тебе ещё килиёнку?! Сам ты килиёнка! Иди отсюда!»

И они удалились, такие печальные, щуплые, робкие на фоне этой дебелой Украинской расистки. А я подумал — а сама-то ты сможешь произнести слово «клеёнка» на Северо-Вьетнамском языке?

Впрочем, не стоит торопиться с умозаключениями без наличия привходящей информации об общей ситуации. Может, расизмом здесь даже и не пахнет.

Нельзя же со 100 %-ной гарантией отрицать возможность, что эта, да, миниатюрная, но наглая парочка явились уже в пятый раз за сегодня, с разнузданным требованием ещё одной (уже пятой) клеёнки от пожилой Украинской труженицы. Или же что это уже пятая, за её трудовой день, пара Северных Вьетнамцев пришли вымогать очередную клеёнку у неё, придавленной тяжкой работой и тем фактом, что эти азиаты все на одно лицо. Как сговорились, Ватсон!

. .. .

Со мною в комнате оказался ещё один абитуриент на отделение Английского языка, только он уже отслужил армию. На следующий день мы вместе поехали в университет на ознакомительно-подготовительную лекцию. Там он до того бегло болтал на Английском с ознакомительно-подготовительным лектором, что я вновь чувствовал себя, как на Областной Олимпиаде по Физике, где все всё знают и друг друга понимают, и только я один, как пень пнём из Пномпеня.

И поэтому после лекции я пошёл в кабинет декана и забрал свои документы. Не помню, что я им наплёл, поскольку трудно признаваться, что струсил и поднял лапки вверх, даже не попытавшись.

По пути в общежитие за паспортом, хлынул такой ливень, что иногда от остановки до остановки троллейбус вынужден был добираться вплавь.

Дождь смоет все следы…

Четыре часа электричкой до Конотопа прошли в унылом молчании. Малодушным трусам не полагаются никакие Ирины, тем более, которые Кондратенко...

~ ~ ~

В Конотопе любые сложные вопросы решаются сходу. Куда? Да, туда же, куда и все.

Чепа уже два года отучился в Железнодорожном техникуме, над тоннелем Путепровода. Владя и Чуба сдали документы для поступления туда же. Вопрос «куда?» решился до меня, мне оставалась прямая дорожка в абитуриенты Конотопского Техникума Железнодорожного Транспорта, без вариантов.

Даже Анатолий Мелай оказался там же, хотя до армии он уже закончил этот техникум. Теперь пристроился обратно на неясную должность лаборанта, а до начала учебного года просто гулял по коридорам в синей спецовке — типа он тут электропроводкой занимается, но главным образом — пел.

Анатолий оказался пылким фанатом ВИА «Песняры», которые недавно сделали «Тёмную ночь» в Кремлёвском Дворце Съездов.

Не, ты прикинь, а? Всё то старичьё из Политбюро Центрального Комитета в первом ряду — Брежнев, Суслов… э… кто там ещё?.. Подгорный… а чуваки во всю врубают гитару с ревером!. Ну и вокал, конечно, у них охренéнный — раскладки на четыре голоса:

И Анатолий, запрокинув лицо в оспинках на память о прыщавой юности, заполняет гулкую пустоту коридора одной из тех четырёх партий раскладки.

А почему нет? Вокруг лето, занятий нет, даже вступительные экзамены ещё не начинались, а тем более, что на нём синяя спецуха и — главное — армия позади. Уже полностью состоявшийся чувак.

Он обещал замолвить словечко экзаменаторам, как бывший студент и нынешний коллега. Однако из Орфеев-абитуриентов приняли только одну треть — Чуба с Владей отсеялись, и те пошли рабочими на Завод КПВРЗ…

~ ~ ~

Посреди августа мы сделали предложение директору Клуба, Павлу Митрофановичу, от которого он не смог отказаться: мы будем играть на танцах в Парке КПВРЗ. Бесплатно…

. .. .

В каждом из трёх Конотопских парков — Городской, Лунатик, Заводской — имелась танцплощадка. Каждая представляла точный слепок с любой из двух остальных — створка гигантской морской раковины приподнялась на 45°, проветрить свою жемчужину. Но сюрприз! Вместо жемчуга в ней оказалась сцена метровой высоты, обращённая к широкому кругу (диаметр 30 м) с бетонным покрытием в кольце ограды из труб (диаметр каждой 7 см, высота — 2 м) по краю окружности.

Доступ внутрь обеспечивает калитка метровой ширины, повторяющая трубо-вертикальный стиль ограды. А расположена она напротив сцены. Диаметрально. На расстоянии в 30 метров.

Даже окрашены все три ограды одной и той же серой «серебрянкой». Единственная разница в том, что на трубах Городского Парка Отдыха краска не успела облупиться до такой же тоскливой степени.

Мать вспоминала, что в пору девичества она посещала танцы в Парке Завода, потому что летом там играл духовой оркестр. Но потом всё как-то заглохло. В тёплый сезон, молодёжь Конотопа начала ходить кругами (не вальсировать) по аллеям Площади Мира, уминая расплёванную по асфальту шелуху семечек.

Круг за кругом… Год за годом…

. .. .

Но вот пришёл тот судьбоносный вечер воскресенья и пробудил от комы танцплощадку Заводского Парка. Со звоном рухнули оковы ржавой цепи с висячим замком. Cкрипя распахнулась калитка, и поперёк бетонной стяжки круга покатил возок на резиновом ходу, влекомый нами в направлении сцены.

Обычно этим возком киномеханики перевозили пару жестяных цилиндрических коробок с катушками киноленты, из Клуба в Парк, для сеанса в летнем кинотеатре. Однако в то историческое воскресенье он вёз пирамиду динамиков и усилителей различной мощности и габаритов, словно громоздкий кубовидный стог в оберегающе-толкающем кольце наших рук.

Мы начали устанавливать и подключать аппаратуру, щёлкать, втыкать, проверять гитары резким взбряком аккорда-двух, пробежкой по струнам в крутом риффе.

Резкое эхо несло эти бздыни вспять, отражёнными жалкой многоквартирной двухэтажкой, по ту сторону метровой кладки заборчика вокруг Парка.

Вместе с эхом примчался выводок околопарковой пацанвы и, не решаясь войти в распахнутую калитку, стали скапливаться в аллее, за палисадом из железных труб.

Вот напыщенно чинный Чепа устанавливает «кухню» ударника, бу́хает педальной колотушкой в брюхо большого барабана, прихлопывает брязгом «хэта», бряцает по «крэшу».

Завершающая проверка микрофона: «Ряссь! …Ряссь-два!.»

Сухим стуком палочки о палочку, Чепа задаёт темп. Раз-два! Раз-два-три-четыре!.

Пагнаааали!!.

Так вершилась смена эпох в одном, отдельно взятом, Конотопском парке...

* * *