Зима нагрянула как-то враз, сугробы разлеглись, как будто тут всегда и были…
Перед танцами я зашёл за Ольгой. Она представила меня законным владельцам хаты, которые так счастливы, оказывается, со мной познакомиться — снимай пальто, садись, выпьем! Но — нет, спасибо, мне сегодня ещё работать. Так что Ольга оделась, и мы вышли.
Правда, для Клуба малость рановато, потому что аппаратуру с эстрады мы не убирали, а просто запирали Зеркальный Зал после танцев. И, чтоб скоротать избыток, мы посетили скамейку возле нефтебазы. У Ольги в сумочке нашлась бутылка вина, и мы выпили, но слегка, для общего тонуса и сугреву. А потом отправились в Клуб по хрусткой корке снега уезженного транспортом...
Уже в ночи́, безлунной, тёмной, но с мириадами ярких точек звёзд, утыканных в небо от края и до края, мы пришли навестить недобитую бутылку красного вина, заныканную в сугробе под забором… Вино оказалось слишком холодным, ничуть не грело, и безвкусное, как лёд. Мы и допивать не стали, просто покурили.
Потом я расстегнул на себе пальто, она — своё и села ко мне на колени.
Друг с другом мы уже обращались, как с личной собственностью. Я мог запросто запустить руку в её колготки до той самой выпуклой впадинки, которую не нашёл в ночь обезумевшей кукушки. Она же, без всяких, расстёгивала мой ремень и ширинку, чтобы удобней обхватывать мой напряжённый уд.
Всё как обычно, вперемешку с долгими, как затяжные погружения в иное измерение, поцелуями. Но неожиданно, случилось что-то, из чего мне непонятно было, что или как, а только, что это уже где-то ещё… куда я попал… вышел из себя… тесное тепло… сцепление всё крепче на каждый рывок и нет тут никакого я, а только мы… мы… мы… и больше ничего… непостижимо… а… неважно… и всё плывёт… слившись в туманистую непроглядность… что это?. Что?!. О, нет!. Ещё!.
Связь оборвалась. Пару толчков вдогонку показали — нет, не догнать, нечем удержать, вернуть, продолжить… Ночь медленно возникла вновь из ниоткуда… сугробы… скамья… обратно тут…
Мы распались, снова стали мной и ею… Оглушённо, я поднялся.
Всё та же лампочка на своём столбе. Искорки мигают из сугробов, тут и там. Чёрное небо исколото звёздами...
Когда никто и думать не подумает…
Где моя шапка? Нафиг, пусть, где хочет, может и подождать...
17-е ноября… ученик слесаря в свои 17 лет... утратил девственность...
А она?
(...не знаю до сих пор
а и не желаю
какая разница?..)
Прощаясь с ней, так странно вдруг притихшей, у тёткиной калитки, я понял, что теперь мой долг сильней быть, чем она, а всё остальное и понимать не стоит, отныне и навсегда, вовеки веков...
(...Верно! Правда! Да!!
Вот умею красиво выдать мысль, а?
Хотя не сразу… Десятилетия спустя...)
На следующий вечер, я пришёл в Вечернюю Школу Рабочей Молодёжи, куда Ольга иногда заглядывала, потому что тётя Нина вымогала от неё получить бумажку об окончании восьмого класса.
После звонка на перемену она вышла в коридор и ушла со мной, прогуливать все остальные уроки. Я проводил Ольгу до хаты тётки под её бурные излияния о том, как сильно она кровоистекала прошлой ночью.
(...как будто это хоть что-то значит.
Какой толк в целках, обрезаниях, адюльтерах и верности навек?
“Что было — уже нет.
Что есть — утратишь.
Что будет — того не миновать...)
~ ~ ~
Конечно, наша любовная связь не в силах была растопить снега и лёд зимы вокруг, но весь снег и лёд зимы не в силах были потушить страстный огонь нашей связи. Тем более, что мы связывались и раздували его при первом же удобном случае…
Укрытая снегом скамейка нефтебазы вскоре получила отвод из-за её совсем уж лишней спинки.
Вагончик из листового железа, рядом с крохотным катком в заводском Парке, казался более удобным, только невыносимо долго приходилось ждать, пока хлопцы допьют своё вино и представят дотошно мелочные отчёты, кто сколько выпил за текущий день и какие обстоятельства сопутствовали потреблению, а в заключение смажут друг друга по жевалам, от не хрен делать, но без ножей, пока не разойдутся.
Нож доставать — себе в убыток, если Колян у кого нож увидит — забирает с концами, и уже не вернёт…
Колян с Посёлка представлял собой образчик всё более редкой породы богатырей. Не особо, впрочем, крупный экземпляр, всего 180 см и крайне немногословный. Хотя оно ему не очень-то и надо — глянь на эти кулачищи, по 20 кило каждый, и охота к лишним разговорам иссякает сама по себе. Даже из-за угла мешком пришибленный враз усекёт, что Колян его уснéдает в шесть сéкунд, как нéхрен делать.
Среди братанов он мог, конечно, высказать слово или два, просто надо иметь терпение, пока у него этот процесс завершится...
Меня он зауважал по непоправимой ошибке, которую взял в голову ещё летом, в момент моего «обручения» с Ольгой, когда мы ещё только-только начали встречаться.
В тот вечер, как выходил в Парк, я себе на палец колечко надвинул, которое у сестры выпросил. Обыкновенная фигня бижутерная и стекляшка вставлена. Еле-еле у Наташи выпросил, поклялся, что только один этот раз.
В Парке, мы с Ольгой поднялись в будку киномехаников летнего кинотеатра, младший киномеханик, Гриша Зайченко, иногда со мной ключом делился. Ольга, как увидала то колечко у меня на мизинце, сразу — кто дал?
Мала́, грю, одолжила, сестра моя младшая.
Ольга не верит, ни в какую, дай, грит, гляну. Как только протянул ей — цап! и на палец себе — хоп! Только на другой, не на мизинец.
Ладно, грю, хватит, сколько покрасовалась, я Наташе вернуть обещал, этот от парня её.
Ну тут уж Ольга послушала, стала снимать — а фиг там! Не слазит. Она и крутит его, и тянет, и на палец плюёт — всё без толку.
Короче не свидание уже, а полная камера пыток, пока она то колечко через сустав по микрону протаскивала. Когда я, наконец, эту хрень в карман штанов засунул, какие уже поцелуи и всё такое, у Ольги палец распух, болит, а мне её жалко. В общем, кинобудку я запер, и мы ушли.
А Колян в тот момент со сторожем в билетной кассе пары нагоняли, ну он просёк это кто там сверху спускается.
А что ещё ему оставалось подумать? Тут полчаса на весь кинотеатр женские стоны из кинобудки, через обе дырки:
— Ой! М-м! У! Мама!
Тут и состоялась его ошибка, он как бы, типа, подумал, откудова в такой мелкоте как я… ну этта, вроде как бы сидит оно, а? Короче, он меня зауважал как богатырь богатыря, который просто по другому профилю.
И в результате этих всех причин, пересидев, изнемогая нетерпением, все те придурковатые дебаты, что пора подловить хиппарей с Площади Мира, да выбить им бубну, шоб сильно так не хипповали, прежде чем освободят помещение, довольные какие они крутые блатари, нам ещё приходилось дожидаться пока Колян отпроцессирует свои бесконечные объяснения куда… ну… этот… типа… ключ… этта… спрятать… ну… от вагончика… типа...
И не мог не вызвать самых тёплых чувств тот длиннополый овчинный кожух тёти Нины, в котором, однажды вечером, Ольга выбежала из хаты. Мы спустились в укрытую снегом Рощу, на ровный лёд замёрзшего Болота и было хорошо, но как всегда, мало...
~ ~ ~
На заводе закончился срок нашего ученичества, и мы начали получать по 70 руб. в месяц, почти, как и все слесаря. Теперь, при рубке железа зубилом, мы не ахали молотком себе по пальцам и нам (волосатикам) доверили изготовить экспериментальное изделие с нуля… Это интересно.
Мы изучили неосязаемые движения мысли работника конструкторского бюро, вылившиеся, посредством визуально умозрительных линий, в чертежи с бессчётными цифирьками размеров.
Согласно этим цифрам, мы упрашиваем газорезчика нарезать кусков из 20 мм проката, упрашиваем разметчика очертить контуры, упрашиваем строгальщика обстрогать лишний метал, по разметке, упрашиваем сварщика приварить эту к этой, а ту к той…
Зачем столько просьб? Ну так каждый же занят, типа как бы… Иногда от просьбы до исполнения ждёшь неделями или иди, проси по новой...
Но — ты ж глянь! — скелет проекта, на стеллажах снаружи Ремонтного цеха, постепенно обрастает металлом деталей, начинает уже что-то вырисовываться, мастер перестаёт звать нас на каждом шагу "волосатиками", а слесари Экспериментального участка уже не подначивают про дату запуска нашего Лунохода.
И тут начальник Экспериментального участка приказывает передать, уже порядком загрязнившуюся, картонную папку с чертежами Яше и Мыколе-старо́му, чтобы более опытная рабочая сила довела неосязаемую техническую идею до весомой ощутимости… Это обидно.
А следующее изделие мы просто запороли…
Затратили массу материала, на стеллажах собрали конструкцию здоровенного стенда «Слава Труду!», и позвали Борю Сакуна — пусть полюбуется, перед тем как отвезут на установку перед главной проходной завода.
Мастер посмотрел по чертежам и говорит что-то тут не то, а что именно не то, сказать не может. Из кабинета начальника цеха, над раздевалкой, спустился инженер-технолог, стали вдвоём смотреть. Инженер поддержал негативное мнение Бори, но тоже никак не смог определится, где оно не то. Потом, на па́ру, рулеткой проверяли — размеры вроде все на месте.
Пришлось вызывать автора проекта из конструкторского бюро при заводоуправлении. Так даже он не сразу понял причину, но смотрел-смотрел… и — догадался!
Мы скрупулёзно воплотили в металле все детали его идеи, но только в зеркальном отражении, где лево — стало право, и наоборот. Пришлось порезать на куски наш славный труд, а площадь перед проходной так и осталась без запланированного монумента...
вверх-скок