На место сибиряка капитана Черных, к нам новый комроты перевёлся, или его перевели, из Монгольских степей; тоже капитан. Очень даже гуманного вида, правда нос настораживает, до того длинный, что за улыбку цепляется, правда, всего за одну только верхнюю губу, но всё равно настораживает.
А сам общительный такой, когда у него дежурство, он в кабинете не сидит, всё по казарме расхаживает, солдатикам про сертификаты рассказывает, которые с собой привёз из Монголии, или бороться с кем-нибудь затеет. И после борьбы радостный весь из себя становится, глазки блестят, по щекам красные пятна, а нос уже об обе губы трётся.
Сразу я как-то не мог определиться, что-то знакомое мелькало в его ужимках, интонациях, но что именно никак не вруба… блядь! Вспомнил! Мальчик из Нальчика! Но постой, ведь офицер же… и потом жена у него есть...
Короче, я окрестил его названием Монгольской валюты, и кликуха тут же прижилась среди личного состава роты. И вот как-то на вечерней проверке, Тугрик опять завёл байду какой он богатый на эти сертификаты из тугриков, и что завтра с утра пойдёт с женой холодильник покупать, а для себя лично — часы наручные, потому что в которых сейчас ходит, просто паазор каакой-то, придётся выкинуть, хотя и называются «Командирские».
Ну тут я больше уже не смог сдерживаться, грю: «Не хочешь выбросить, кому-то из солдат отдай». А он так резко: «Кто это сказал? Два шага вперёд!»
Я вышел из строя. Он ко мне подходит и, демонстративно так, часы с руки отстёгивает: «На!»
Беру часы и засовываю в карман штанов хэбэ́́, хотя он явно на другой исход рассчитывал. Да, жизнь полна сюрпризов.
Но как на следующий день я с этим тикалом намучился! Полдня хожу по улицам, но никто покупать не хочет. Думают, раз стройбатовец часы толкает, значит обязательно краденые или же с холодного трупа срезаны.
А и ведь хорошие часы, клянусь, отец мой однажды в Москве за точно такие же двадцать пять рублей платил, а я всего-навсего за семь предлагаю. Первый раз не шакалю, честная сделка… Нет, коммерция — это дохлятина, когда спросу нет.
Под конец, отнёс часы в часовую мастерскую, и когда мужик предложил три рубля, мне просто уже выбора не оставалось… С чувством облегчения выхожу от часовщика с честно заработанной наличкой, и что же, первым делом, слышу от случайного прохожего?
— Солдат! Купи у меня часы! За трёшку отдам!
Совпадение, конечно, но не об этом речь. Прикинь, как оборзели эти шаромыжники! Даже к стройбату пристают уже!
~ ~ ~
Неделей позже, Ваня со мной поделился, как «молодой» повар недавно у него в мастерской спал. А Тугрик в тот день был дежурным по части, так даже и в кочегарку свой длинный нос сунул. Увидел на верстаке матрас со спящим солдатиком — хвать его за хуй и пристал, как банный лист к жопе: «Ну, дай! Ну, дай!» И теперь (заключил Ваня свой рассказ) Тугрик уже двух «молодых» поваров сосает, а один из них жену его поёбывает...
Однажды в казарме этот вафлист начал на меня наезжать: «Что-то ты себя чересчур «дедом» ставишь».
Я в ответ ничего не сказал, ни единого слова. Просто губы так вытянул и три звука издал: «Чмо-чмо-чмок!»
Он молча развернулся и ушёл по центральному проходу, с непрощающе напряжённой спиной. С тех пор меня вообще замечать перестал, потому что я такой негодяй оказался. Нигаадяй праативный!
~ ~ ~
В бараке роты появился новенький «черпак», которого перевели к нам из другого стройбата, аж где-то в Дагестане. Он там ушёл в самоволку и застал жену с кем-то ещё. Начал кипиш подымать по этому поводу. Однако его повязали и прикрыли на губу, которую он наводнил такими убедительными обещаньями грохнуть всех причастных к бытовому недоразумению, а потом и себя порешить, что его перевели к нам — в самую географически отдалённую точку одного и того же военного округа…
Кавказец какой-то, определённее сказать не берусь, их в одном только Дагестане сорок восемь разных национальностей.
Он всё время молчал, и с ним никто не разговаривал. Опасались, типа как от встречи с новым зверем в привычной клетке.
Однажды вечером сидит он на табурете в центральном проходе с газетой в руках. Я просто мимо проходил и какой-то заголовок привлёк моё внимание. В натуре, просто хотел глянуть и вернуть. Но он ответил: «Уйди».
— Ты чё? Блатуешь, салага?
Он вскочил на ноги. Так я даже притронуться к нему не успел — сразу сворой налетели и начали метелить. Рядовой вырвался и убежал из казармы. И, что характерно, ни одного «деда» в том кодляке, сплошь одни «черпаки». Позже я вычислил, что это они несколько дней на него злобу и страх копили за то, что не такой как они.
Нет, не в смысле этнической неприязни, а что, исходя из аффекта на почве семейной трагедии, мог бы запросто тебя грохнуть, без оглядки на квадратуру круга. Вот они и окрысились. Любая стая страхом цементируется...
Но служивый убежал не дальше штабного барака, кишка тонка оказалась, чтобы податься в родимый Дагестан… Дежурный по части офицер пришёл в нашу казарму и отвёл меня в кутузку на проходной, частично уже занятую «дедом» из Днепра, который там отдыхал. У военнослужащего ништяк дурь оказалась, и мы раскумарились.
Потом мы залегли на нары, где несколько залёжанных телогреек прикидывались матрасами, и он начал выкатывать на тему, что вся наша великая держава давно уже под контролем тайной сети определённой теневой организации, с хорошо развитой структурой взаимодействия всех разветвлений, потому что мы все движемся к одной великой цели, и совсем неважно осознаём мы это или нет…
В целом, он гнал намного лучше, чем замполит роты на воскресных политзанятиях, такой себе Рыцарь Храмовник из Днепропетровска, с проповедью к непроглядной тьме кутузки.
Но если ты такой ахуенный Франк-Масон, то хуй бы тебя загребли в стройбат, верно? Однако я не стал его задвигать, и не вмешивался в структурный анализ бесконтрольных сетей, поскольку дурь же у него.
Тут дверь открылась и пролила немного света, от лампочки в коридоре проходной, а заодно позволила вкатиться внутрь Колобку Татарского происхождения. Ух-ты! А и кто это тут у нас такой смешной и кругленький? Алимоша! А тебя за что, брат?
Дежурный старлей снял с грузовика по подозрению, что прибывая в часть, он пребывает в нетрезвом состоянии, и хотел даже обыскать Алимошу, на предмет выявления попытки контрабандного ввоза спиртного в расположение ВСО.
Но в ответ Алимоша стал бить себя в грудь, даже бушлат расстегнул, чтоб легче фуфло толкать было: нате! Смотрите, какой он честный боец, а причина запаха в Жигулёвском пиве, которое он выпил по нечаянности, потому что подумал, что там ситро или другая безалкогольная хрень, в той бутылке, на которую наткнулся в темноте, в подвале, потому что там света не было, какая сука вообще её подкинул?
Старлей сдался первым, приказал забрать у Алимоши бляху, а самого прикрыть, но тот уже втянулся и аж до нашей двери продолжал трандёж, вплетая и расцвечивая всё новыми уликами своей невинности, и потому вкатился в конференц-зал в таком нескромно расстёгнутом виде.
Через пять минут Алимоша постучал в дверь и спросил дежурных по КПП, старлей ушёл уже или как? Те так глухо, через жесть в обивке — ушёл, мол.
Тогда Алимоша достал из рукава бутылку вина и приказал отнести её Вите Новику, в первую роту, потому что ребята ждут уже. Дежурный «черпак» снова запер нас и побежал выполнять задание.
Тогда Алимоша достал вторую бутылку, из второго рукава, и, как провидчески всё это успел уже описать великий классик:
"Бойцы вспоминали минувшие дни,
И битвы где вместе рубились они..."
Утром нас троих вернули в ряды рабсилы для выполнения пятилетнего плана, начертанного Коммунистической Партией и Правительством Советского Союза… А кавказца, что шантажировал своим самоубийством, поверх серии расправ в родном Дагестане, перевели в Отдельную роту.
вверх-скок